— Что? — быстро спросил Петельников.
— Бочкуха...
— Какая бочкуха?
— Фамилия. Через два дома живет...
— Где ее отец? — рыкнул инспектор.
— В моей кладовке спит, — выдавил из себя Бочкуха, потирая щеку и подбородок.
— Как же они водили его по поселку, к морю? — удивился Петельников, связывая за спиной руки плоскоскулого.
— У Бочкухи «Москвич», — сказала Августа.
Она уже нетерпеливо отстранялась от них в сторону бочкухинского дома.
— Августа! — остановил ее инспектор. — Дойдите до почты и позвоните в милицию.
Она без слов ринулась на улицу.
Петельников посадил Олега рядом с Бочкухой. Со связанными руками далеко не убежишь, да и куда им бежать — через два дома? Теперь можно было посмотреть и сверток, ради которого, видимо, эта пара орудовала.
Инспектор поднял его на доски, ощутив странную для столь небольших габаритов тяжесть. Под мешковиной оказалась какая-то труха, словно мыши ели бумагу или ткань истлела. В этой трухе лежали странные желтые куски, похожие на окаменевший сыр. Или сливочное масло, ибо они поблескивали. Он тронул один кусок, ощутив холодное металлическое прикосновение... Золото!
Стояла какая-то нереальная южная ночь.
Казалось, запахи табачного поля, помидоров и сухой пыли вытеснили воздух. За спиной джунглями чернел виноградник. На бревне сидели двое связанных. Маслянисто поблескивали золотые брусочки. И золотом горела луна.
В этой странной ночи вдруг сипловато сказали:
— Закурить бы.
Бочкуха шевельнул плечом, готовый закурить.
— Потерпишь, — буркнул инспектор.
— Мне б спросить кое о чем...
— О чем?
— За что стараешься, парень? — глухо, но сильно заговорил Бочкуха. — Премию хочешь в размере оклада? Иль дополнительный отпуск на шесть ден? Али приобресть за нас цветной телевизор?
— Не дадут? — полюбопытствовал инспектор.
— Шире варежку разевай, — почти весело вставил напарник.
Петельников втянул носом воздух: кислый запашок обволакивал этого Олега, который, видимо, трезвым был только однажды — тогда на пляже.
— Неужели вы цветного не стоите? — развеселился и Петельников.
— Чего время терять да зубы скалить! — озлился Бочкуха. — Вон твое счастье лежит, в энтих брусочках. Никто, окромя нас да придурошного старика, о них и не знает. Отпусти, — сбежали, скажешь... А брусочков, мол, и не видел. Не будь дурнем, парень, такого фарта тебе не подвалит...
— И сколько дадите? — полюбопытствовал инспектор.
Надежда так и рванула Бочкуху вверх, как обескрыленную птицу:
— Одного хватит?
Петельников покачал слиток на ладони. Килограмма два... А всего брусков шесть. Двенадцать килограммов золота!
— А два? Всем по паре, — сдавленно предложил Бочкуха.
Инспектор бы взял — показать ребятам в своем райотделе. А то ведь не поверят. Значит, так: он входит, вытаскивает из карманов слитки и кладет на стол начальнику уголовного розыска. Что это? Золотишко, четыре кило. Откуда? Привез с юга. Как так? Заработал честным сыском. А вас теперь звать случайно не Монте-Кристо?
— Ну?! — остервенело спросил Бочкуха.
— А сколько тебе лет? — вдруг поинтересовался Петельников.
— Пятьдесят четыре.
— Ого! Уже можно звать «папаша».
— И что?
— А то, что пятьдесят четыре года прожил и все зря.
— Почему же зазря? — насторожился плоскоскулый.
— Неужели за пятьдесят четыре года, дядя, ты не нашел в жизни ничего дороже золота?
— А и не нашел! — отрезал Бочкуха. — Ты ж дурило, тебе ж счастье прет в руки, а ты его пинаешь. С золотишком ты же царь жизни! Бабу какую хошь, товар какой хошь...
— И все?
— Чего все?
— Кроме баб и товара, больше ничего и не знаешь?
— А ты знаешь?
— Эх, дядя. Да купался ли ты в море? В нем же одуреешь от счастья...
— Парень, ты пощупай золотишко-то, пощупай! — не сдавался Бочкуха.
Инспектор пощупал. Бруски оказались холодными. Странно: драгоценный металл, из-за него идут на преступления, а он как покойник.
— Несогласный, придурок, — вздохнул Бочкуха.
— А кто пьет портвейнчик розовый, скоро ляжет в гроб березовый, — ожил вдруг приятель плоскоскулого.
Августа не возвращалась. Видимо, позвонив в милицию, она пошла к дому Бочкухи искать отца.
Ночь шла на убыль. Потускнела луна и сдвинулась к горизонту. Виноградник из черного стал серым. Лишившись лунного света, потеряло блеск золото. Откуда-то сверху подул ветерок. Волглая рубашка сразу легла на спину инспектора полиэтиленовой пленкой.
— Холодно, — поежился Бочкуха.
— Ничего, в крематории согреешься, — ободрил молодой.
Машина появилась почти бесшумно, вынырнув откуда-то из табачных зарослей. Она резко тормознула у дома. Три фигуры пересекли свет фар и вошли во двор. Они стали у крыльца, рассматривая темные окна.
— Сюда! — крикнул Петельников.
Трое мгновенно оказались у сарая. Высокий, худощавый парень в очках окинул всех быстрым взглядом и строго приказал:
— Ваши документы, гражданин.
Инспектор вытащил удостоверение. Приехавший глянул в него, протянул руку и улыбнулся:
— Начальник уголовного розыска Куликов.
Потом было то, что бывает на любом месте происшествия: следователь, понятые, протоколы... Только Петельников чувствовал себя необычно в роли свидетеля. Он сидел в большой и чистой комнате Августы и строчил свои показания. Поставив роспись после стандартной фразы «Записано собственноручно», он вдруг понял, что утомился так, как никогда не уставал на работе. Перевалив все на чужие плечи, он расслабился, и на него накатило какое-то безразличие. Тяжелая дрема легла на глаза...
Когда он их открыл, то увидел перед собой Куликова, который тихо спросил:
— Устал, капитан?
— Есть чуть-чуть. Кончили?
— Да. Этот Бочкуха у нас давно на примете. Жадный, дачников пускает и в сарай, и в прачечную... Спекульнуть не прочь. А второй — его племянник. Приехал погостить. Судимый, между прочим.
— А золото откуда?
— Григорий Фомич перестраивал сарай, копал яму и нашел клад. Еще дореволюционный. Спрятал в ту же яму и пошел на радостях к Бочкухе: мол, куда сдавать да как... Те его и схватили, на «Москвича» и в дом над обрывом. Все-таки заставили сказать, где лежит золото. Дальше ты знаешь...
Дальше инспектор знал.
Открылась дверь, впустив Августу и седоватого худого старика с белесой щетиной на лице.
— А это ваш спаситель, — сказал ему Куликов.
Старик подсеменил к инспектору:
— Спасибо, сынок! Я ведь про тебя давно знаю. От этих бандитов. Ты ночью приходил, они тебя и заприметили. Испугались. Вот племянничек и пошел охотиться на тебя. А бутылочку мою они прозевали. Я-то и не надеялся. Издевались, поганые, только что не били...
Инспектор смутился, увидев слезы в голубовато-прозрачных, как у Августы, глазах. И окончательно покраснел, когда Григорий Фомич обнял его и белесая щетина кольнула щеку Петельникова.
— Капитан, какая нужна помощь? — спросил Куликов.
За окном уже стоял яркий день. Жара сочилась сквозь стекла, как горячий сироп. Фиолетовое марево оплавляло горы.
Инспектор потер лоб:
— Мне вот что нужно: выспаться и билеты на завтрашний самолет. Мой отпуск кончился.
— Тогда едем в гостиницу, — предложил Куликов.
— Какая гостиница?! — высоким-голосом почти крикнул Григорий Фомич. — Да моя хата лучше всякой гостиницы. Сначала отобедаем, а потом уж спать...
— Спать только в беседке, — согласился Петельников.
Начальник уголовного розыска пожал инспектору руку, пообещав заехать вечером и увезти его к себе в гости — только при этом условии будут авиабилеты.
Инспектор осоловело уселся в кресло. На столе уютно жужжал вентилятор, ворочая лобастой головой в белом ореоле. Там же, на столе, встал электрический самовар и появились тарелки с «украинской» колбасой, помидорами, местным ноздреватым хлебом...
Августа замерла перед инспектором, держа в руке белое полотенце.
— А вот вы меня не поцеловали, — сонно поделился он.
Она подошла ближе, вплотную. Запах терпкого винограда, который зрел на их участке, наплыл вместе с ней.
Августа пригнулась, и ее губы прохладно легли на щеку инспектора в том месте, где Григорий Фомич колол его щетиной.
С морем он так и не успел попрощаться.
ДИСКО-БАР
1
Долговязый парень вскочил на первую ступеньку уже пошедшего автобуса, как неуклюжая птица. Двери решительно и мягко защемили его. Леденцов хотел освободить бедолагу, но тот лишь жмурился, испытывая удовольствие от безболезненного плена. Водочный дух, чуть облагороженный запахом портвейна, начал заволакивать автобус.
