Интересно, знает ли великолепная Инга Витальевна, что ее приказ не выполнен и пленники живы? Вряд ли… Он сказал, что сам это придумал: оставить их в живых. Выходит… выходит, этот громадных размеров мужик их палач?! Убийца! Убийца, почему-то не выполнивший заказ и решивший обыграть все по-своему…
Вдалеке раздался металлический лязг, скрежет ржавых петель, и темноту подземелья разрезал сегмент света. Верочка на какое-то время зажмурилась. Даже слабый свет карманного фонарика больно резал ей глаза. И приходилось долго щуриться потом и моргать, пытаясь не ослепнуть от свечки, с которой он обычно приходил. Сегодня почему-то это был фонарик…
Ее палач вырос, как обычно, из темноты громадной бесформенной глыбой. Внимательно оглядел ее, высвечивая каждый участок тела. Удовлетворенно хмыкнул и зашуршал пакетом:
— Ешь.
Он поставил Верочке на колени миску с домашним холодцом. Приятно запахло чесноком и мясом. Он редко баловал ее, сегодня, наверное, был особый случай.
Она жадно ела, стараясь не обращать внимания на то, как затягивает нёбо плотной коркой говяжьего жира. Потом схватила кусочек хлеба и, тщательно вылизывая им тарелку, съела и его тоже.
— Пей.
В руки ей втиснули горячую солдатскую кружку, пряно пахнущую кофе.
— Это ведь не перед казнью, нет? — пробормотала она, недоверчиво втягивая в себя почти забытый кофейный аромат.
— Нет, не переживай. Мужик твой просто поставил условия… — Мужчина хмыкнул в темноте. — Чтобы вы были живы и здоровы, чтобы никаких следов увечья и все такое.
— Сколько?! Сколько он готов заплатить за нас? Или… за меня он платить не станет? — Она спрашивала, совсем не надеясь на ответ, и потихоньку, смакуя, прихлебывала кофе.
Он был так себе, совсем дешевый, может быть, даже ячменный, но ей казалось, что ничего вкуснее она в своей жизни не пила.
— Много, — туманно пояснил ее сторож. — И ты ему, оказывается, тоже нужна. Пьет он целую неделю, дамочка. А мент твой с ног сбился, тебя разыскивая. Все билетные кассы в городе объездил. Я тут за ним покатался немного. Ты ведь не против, думаю.
Он откровенно издевался. Издевался и упивался своей властью сразу над несколькими людьми. Пусть они ничего не подозревали, ему-то было все известно, и это приводило его в восторг.
Гера запил от горя и неизвестности. И готов был на все, лишь бы вернуть сына. Она шла как приложение, как мать, без которой сыну будет совсем плохо. Верочка знала о том, что Гера ее не простит никогда. Он сам ей сказал об этом. А Геральд слов на ветер не бросал.
Саша… Бедный милый Саша сбился с ног, разыскивая ее. Он думает, что она уехала. Бросила его, бросила все и уехала. Она бы именно так и сделала, если бы ей позволили. Но потом бы она непременно позвонила ему, позвонила бы и, может быть, даже позвала к себе…
— Они общаются, представляешь! — воскликнул вдруг ее палач. — Твой муж даже заезжал к нему в гости. Я запретил.
— Как это? — у нее остался последний, самый крохотный глоток кофе, и ей ужасно не хотелось его лишаться.
— Он мне выдвинул свои условия, я ему свои. Все просто… Наша договоренность с ним должна оставаться в секрете. Никаких ментов, даже в неофициальном порядке, не должно крутиться рядом. Он собирает деньги, переводит их на нужный счет за границей, и я отпускаю вас с сыном домой.
— А как же… как же Инга Витальевна? Что она скажет?! Ты не выполнишь ее приказа, оставив нас в живых. Мы же свидетели ее преступлений. — Она, наверное, не должна его об этом спрашивать, чтобы лишний раз не злить, но уж очень было интересно, как он обставит их появление с того света.
Вдруг она зря надеется и все его россказни не более чем блеф? Вдруг он держит ее для совсем другой цели, а Данилки уже и вовсе нет на свете!
— А мне плевать, поняла!!! — Палач действительно разозлился и заметался, растревожив плотную темноту. — Плевать, чем и как это на ней отразится! Я к тому моменту буду очень далеко отсюда, очень! А она… сука!..
Он вдруг остановился и замолчал. И Верочка снова почувствовала исходившую от него угрозу. Он резко шагнул вперед и грубо, так что она вздрогнула и боязливо съежилась, выхватил кружку у нее из рук.
— Все, пока. — Он покидал миску с кружкой в пакет и, забыв про ведро с помоями, двинулся прочь.
— Эй! — крикнула, немного осмелев, Верочка ему в спину. — Эй, подожди!
По тому, как дернулся и замер на месте луч его фонаря, она поняла, что палач притормозил.
— Послушай… Послушай… Только не бей меня и не кричи… Нельзя ли… Нельзя ли мне быть вместе с сыном?! Пожалуйста!!! Вместе!!! — Горе, которое она променяла на мысли о скорой смерти, с такой жестокостью и так внезапно накрыло ее с головой, что она зарыдала. — Он… маленький… Он такой маленький! Ему же страшно в темноте!.. Пожалуйста!!!
Палач помолчал какое-то время, вслушиваясь в ее глухие рыдания. Так она рыдала впервые. Раньше просто визжала, кричала, пыталась сопротивляться или лягаться. А так страшно плакать еще никогда не плакала. И ему… не хотелось в этом признаваться, снова сделалось жаль ее. И ее, и пацана, которого он, к собственному стыду, никогда бы не смог убить.
— Не ори, — пробубнил палач хмуро. — Он не в таких условиях, как ты.
— Да?! Правда?! И у него есть свет?! — просипела она севшим голосом и съежилась на утрамбованной земле грязным оборванным комочком. — Господи, спасибо тебе! Ты, наверное, хороший человек! Спасибо тебе!..
Тьфу ты…
Михалыч сплюнул под ноги и вылез из подполья. Закрыл крышку, запер на огромный замок и накидал сверху целую кучу зловонного мусора. Даже если кто и наткнется на этот заброшенный хутор или специально приедет сюда, вряд ли у него хватит ума копаться в нечистотах. Звукоизоляция была полной, так что хоть эта баба обкричись, ее наверху никто не услышит. Надо бы ей завтра воды принести, чтобы она помылась. Да и переодеть во что-нибудь не мешало бы, вся ее одежда после двух с лишним недель заточения пришла в негодность. Мальчишка содержится в куда лучших условиях. Тот… у него дома. В глухой кладовке без окон и канализационных труб. Большую часть дня он сидит с завязанными руками и ногами и залепленным пластырем ртом. Когда Михалыч возвращается, парню разрешается сходить в туалет, искупаться и даже посмотреть телевизор. Он ни разу не пытался кричать или хныкать, только поначалу немного. Но потом, когда Михалыч пригрозил, что убьет его мать, тот сразу сник и ни разу больше не доставил ему хлопот.
Зачем он это сделал?..
Этот вопрос последние две ночи даже стал сниться Михалычу. И даже там — во сне — он не находил ответа.
Что он не сумеет убить пацана, Михалыч понял, загружая уснувших от лошадиной дозы снотворного мать с сыном в машину. Мальчишка был каким-то слишком уязвимым, с его тонкой шейкой, вихрастой головой и синими полукружьями под огромными глазами, и всякий раз, когда Михалыч глядел на него, спящего на заднем сиденье, ему становилось не по себе.
Сначала он привез их обоих на хутор. Спустил в глубокий подпол и приковал к стене. Эти кандалы он тоже сам придумал, развлекаясь на досуге слесарными работами. Постоял над матерью с сыном какое-то время и вдруг начал отмыкать браслеты на запястьях мальчишки. Взвалил его себе на плечо, снова засунул на заднее сиденье машины и привез к себе домой.
Почему-то он не убил их обоих…
На другой день, вручая ему деньги за проделанную работу, Инга спросила:
— Все в порядке?
— В каком смысле? — хмуро отозвался он, внимательно наблюдая за ней исподлобья.
— Все сделал? Они… они мертвы? — Что-то ей не нравилось, это точно, нервничала она и как-то непривычно часто улыбалась. — Все, как обычно?
— Все, как обычно, — отозвался он с неохотой и с подозрением прищурился: — Ты боишься, Ингуля? Что-то не так?
— Да нет. Дело просто… очень необычное. Одно дело старухи, другое — ребенок. Ничего не дрогнуло внутри, когда ты его… — И она отвернулась.
Почему отвернулась?!
Поверить в то, что Инга вдруг начала кого-то жалеть, ему было трудно. Она была еще более безжалостна, чем он. Он исполнитель, машина для убийства, хладнокровная и не думающая. Она заказчица. Именно Инга продумывала все мелочи, вплоть до того, кого и как нужно убить и куда потом спрятать тело. И ни разу прежде она не поморщилась, даже когда стояла на краю ямы, в которой он засыпал землей спящую — живую еще — старуху. А тут вдруг расчувствовалась?! Да черта с два! Кто угодно, пусть даже он, но только не Инга. Она же… она же мертвая вся внутри! Мертвее тех трупов, которых они после себя оставили…
Иван напряженно глядел в ее спину и размышлял, когда она вдруг обернулась и, как ни в чем не бывало, проговорила ровным и спокойным голосом:
— Светку пора убрать. Она сегодня на работу не вышла. В бега надумала податься.
— Сведения точные?
— Точнее не бывает. Звонила она тут…
