— Сведения точные?
— Точнее не бывает. Звонила она тут…
Он сразу понял, кому и зачем звонила Светлана. Понял и улыбнулся. Вот Светку ему не жалко, и убьет он ее с удовольствием. Но прежде сделает то, что собирался.
— Где ее брать?
— Встреча у них на Первомайской. Там и заберешь. — И Инга углубилась в чтение каких-то бумаг, ровной стопкой лежащих перед ней на столе.
— Это все или будет еще что-то? — не выдержав десятиминутного ее молчания, спросил Михалыч.
— Да, все, можешь идти. — Она даже головы на него не подняла.
— И ты ничего не хочешь добавить? — Он все еще надеялся услышать от нее то, что сказать ему она была просто обязана.
Что с сегодняшнего дня она складывает свои полномочия и уходит в не ограниченный временем отпуск. И что на ее место заступает кто-то другой, с чужой, незнакомой ему фамилией. Что она решила завершить свою кровавую карьеру и готовит документы на продажу фирмы третьему лицу. И что даже заказала себе авиабилет в один конец…
Ничего этого Инга ему не сказала, продолжая внимательно изучать бумаги.
Михалыч, на которого она и вовсе перестала обращать внимание, медленно поднялся и, сильно ссутулившись, вышел из кабинета. В последний раз вышел. Он это понимал теперь. Вместе с приказом о своем уходе от дел она негласно списала и его. С собой не позвала. Значит… Значит, жить ему осталось не очень долго. Как только она найдет достойного исполнителя, так его — Михалыча — не станет.
Нужно Ингу опередить. Нужно ее уничтожить. Только убивать он ее не будет. Это было бы слишком легким финишем ее триумфального шествия. Не-еет, он заставит ее страдать. Заставит корчиться от ненависти и бессильной ярости. И это будет не физическая боль, Инга ее не очень-то боялась. Та боль, которую он для нее уготовил, пострашнее. И он это сделает. А сам… уберется подальше отсюда. Туда, где его никто и никогда искать не станет. А если и найдет, то вряд ли с ним справится.
Идея опередить Ингу в ее замыслах его немного ободрила, и тем же вечером он позвонил Геральду. Тот долго путался в словах, мычал что-то нечленораздельное и все силился понять, чего хочет от него незнакомец. Михалычу пришлось грубить.
— Ты, падла!.. — прошипел он так, как мог делать только он один. — Я что-то не понял, ты хочешь своего пацана с женой увидеть живыми и здоровыми или нет?!
Последовала продолжительная пауза, наполненная неясным шумом в трубке. Геральд, по всей видимости, что-то ронял, лил какую-то воду, Михалыч небезосновательно подозревал, что себе на голову. Потом Хитц долго и натужно кашлял, наконец заметно протрезвевшим голосом поинтересовался:
— А с кем, простите, я разговариваю?..
— Так-то лучше, — удовлетворенно хмыкнул Иван и начал объяснять ему причину своего интереса. Закончил он минут через десять словами: — Надеюсь, повторять мне не придется, где и сколько. Ты все понял?
— Постойте… Постойте… — потрясенно заладил Геральд, снова чем-то загромыхав. — Это что же… Получается, что она… Верка не сбежала?!
— Она пыталась.
— Да?! И что же произошло?
— Я ей помешал, и только. — Ему спешить некуда, к тому же он уверен в том, что отследить его звонок не могут, поскольку он не был заранее запланирован. — И учти, Гера… Ты мне должен ноги целовать за то, что они до сих пор живы.
— А могло быть по-другому?! — фальцетом воскликнул Хитц.
— Не могло, а должно было быть. Их уже давно списали со счетов, так что думай… — Иван ненадолго замолчал, дав воспалившимся от новостей мозгам Хитца передышку, потом добавил: — Тут вот еще какой момент, Гера. Ты, как я вижу, с сыскарем одним сдружился, так ты это дело брось. Шаг в сторону, Гера, сам понимаешь, расстрел на месте.
— Кк-кому расстрел?! — опешил тот и от страха громко икнул в трубку.
— Сыну твоему с женой любимой, хотя и бывшей. Любишь жену-то, Гера? Или, быть может, сына одного выкупишь?
— Нет!!! Веру… Вера, она… Нет, мне нужны они вместе… Пожалуйста… — Геральд всхлипнул. — Не делайте им ничего дурного. Прошу вас! Я заплачу! Я сделаю все, что вы скажете! Только… не делайте им ничего дурного!!! И условия… кормите их… Они не голодают?!
— Нет, — последовал односложный ответ.
— Хорошо, спасибо, спасибо вам!!! Мне потребуется какое-то время, чтобы выполнить ваши требования. Нужно продать часть акций, недвижимость, такие деньги, понимаете, в ящике стола не держат. На счетах тоже нет такого количества… И перевод в другую страну… Это займет время… Вы готовы ждать?!
Михалыч прикинул, сколько времени у него остается, и решил, что Инга раньше, чем улетит за границу, убирать его не станет. Слишком подозрительным будет исчезновение сразу двух ее сотрудников. Светка пропала, следом он. Нет, его она уберет под занавес, оформив расчет должным образом. Сука… А летит она через пару недель. Ей ведь еще нужно деньги за квартиру Хитца получить. Клиент-то нашелся, да что-то тянет резину. То ли Ингуля напоследок решила с него три шкуры содрать, то ли у того и в самом деле нет таких средств. Две недели… Вот сколько времени у него осталось. Так он думает. И так оно наверняка и есть на самом деле. А потом… Потом он улетит, а из аэропорта сделает один звоночек в органы внутренних дел. И сдаст этих голубков с потрохами. Так что пусть не радуются раньше времени, что оказались умнее и хитрее всех. Он тоже не дурак. Он приберег для себя козырную карту в рукаве. И не одну, а даже две…
— Я буду ждать неделю, — отрезал Михалыч. — И ни днем больше. Через неделю я должен получить подтверждение о переводе денег в нужный банк в ту самую страну. И твои жена и сын к тебе возвратятся. Но увижу еще раз с ментом этим, считай, что я тебе никогда не звонил, а лишь приснился спьяну…
Глава 21
Назаров оформил отпуск с последующим переводом на прежнее место работы. Коротков поначалу обрадовался, но потом сразу заныл, что, мол, о каком отпуске идет речь, когда у него отдел разваливается. Сошлись на пятнадцати днях вместо сорока пяти и ударили по рукам.
Первые дни своего так называемого отдыха Сан Саныч носился по вокзалам города на манер гончего пса, высунув язык. Он опросил три с лишним десятка кассиров, просмотрел с сотню компьютерных файлов, нигде не было никакого упоминания о Верочке. Он измучился, отчаялся и… начал опрашивать кассиров заново. Однажды ему почти повезло. Одна из кассирш вспомнила о женщине, милой приветливой блондинке с сыном-подростком, но в каком направлении та взяла билет и уехала ли или нет, она не помнила.
Это был тупик. Он знал это. Найти человека в нашей стране, пусть и с такой редкой фамилией, было почти невозможно.
Тогда Назаров начал надоедать всем в Верочкиной школе. Он приставал с одними и теми же вопросами ко всем подряд, начиная от директора и заканчивая техничкой.
Ничего в ее поведении не казалось вам странным? Нет? Жаль… А может, она делилась с вами своими планами? Может, мечтала о чем-то? Нет? Странно. Она же планировала отъезд, не могла же не оставить вам хотя бы приблизительного адреса! Не странно? Да ладно вам…
И все в таком духе. Спустя три-четыре дня при его появлении в школе учителя с поразительной скоростью рассасывались из учительской. И он не мог найти их даже в кабинетах. Словно по школе гулял неведомый полтергейст, истребляющий исключительно преподавательский состав. И начал тот, видимо, с его Верочки…
Неделя поисков ничего не дала. И Назаров решил навестить Геральда. Они изредка созванивались и обменивались имеющимися новостями. Вернее, полным их отсутствием. Но с того самого вечера не виделись ни разу. Однажды, правда, Хитц заезжал к нему домой, но так получилось, что Сан Саныч в это время в который раз беседовал с директором школы, где прежде работала Верочка.
Назаров вышел с троллейбуса на нужной остановке. Прошел двором, окутанным горьковатой дымкой распустившихся тополиных листьев. Поднялся по ступенькам, миновал стеклянные двери и вот тут…
— Вы к кому? — с каменным лицом обратился к нему охранник, тот самый малый, что был свидетелем его прошлой встречи с Хитцем.
— К Геральду Всеволодовичу, — спокойно ответил Назаров и проникновенно, как ему казалось, посмотрел в пустые холодные глаза стража.
— У вас назначена встреча? Вы записаны на прием? — Секьюрити принялся деловито листать регистрационный журнал. — Как ваша фамилия?
— Назаров.
— Нет, такой фамилии в записях нет, — проговорил тот, захлопывая журнал. — Я сожалею…
Как же ненавидел Назаров такие вот пустые слова!
«Мне очень жаль!»
«Сожалею, но ничем помочь не могу…»
Ключевые фразы равнодушной вежливости — ее он ненавидел тоже. Холодная, полная расчета и самоконтроля вежливость. Деревянные лица, резиновые улыбки и совершенно пустые глаза. Нет бы просто сказать: «Извини, старик, пускать не велено» — или что-то в этом роде. А то «он сожалеет»! Да черта с два он сожалеет! И ни черта ему не жаль, ни Назарова, ни любого другого, кто окажется на его месте! И забудет он о нем через минуту после его исчезновения. Сожалеет, твою мать…
