имею право все узнать. — От страха у меня перехватило дыхание. — Я хочу знать. У меня есть вопросы. Очень много вопросов. Расскажи мне правду о том, что случилось, когда ты забрал мою мать. Ты любил ее? Ты когда-нибудь испытывал к ней чувства, из-за которых не стал бы убивать?
Холодная улыбка растянула его губы.
— Из всего, это то, что ты хочешь знать? Непрактичные, глупо-романтические вещи?
Я кивнула.
— Да. Потому что эти глупо-романтические вещи покажут мне, была ли у тебя когда-нибудь душа.
Он усмехнулся.
— О, у меня есть душа, Нила Уивер.
— Докажи.
— Что ты хочешь знать?
— Все.
Заставь его говорить. Продолжай тянуть время.
— Расскажи свою историю, Кат. Прежде чем все закончится, помоги мне понять.
Кат не ответил. Вместо этого он подошел к пустому столу у стены и провел пальцем по толстому слою пыли.
— Я вижу тебя насквозь. И знаю, что ты делаешь, но так случилось, что твоя просьба совпадает с моими намерениями.
Кожа покрылась мурашками.
Улыбнувшись, Кат изменил свой путь и направился к грубо сколоченной деревянной двери. Единственному входу и выходу.
— Поскольку вытягивать из тебя правду становится утомительно, предлагаю перейти к более интересным вещам, согласна?
Я не могла говорить, так как ужас сковал меня.
Я пыталась потянуть время, но Кат изменил мои планы. У меня возникло ощущение, что я предпочла бы получать кулаком в челюсть каждый раз, когда лгала, чем то, что он планировал.
Взявшись за дверную ручку, Кат распахнул дверь. Тут же вошли двое мужчин. Мужчины, которых я раньше не видела. Белки их глаз выделялись в темноте; кожа испачкана глиной, их одежда — джинсы и грязные футболки — обозначала их как рабочих внутри шахты.
— Положите это на стол. — Кат отступил в сторону, уходя с дороги, когда мужчины толкали тележку к столу.
Я не могла отвести взгляд, когда они расставляли случайным образом ужасающие предметы. Резиновый молоток. Ведро, наполненное водой. Квадратный неглубокий контейнер. Сумка на молнии с черными мешочками, в которых, как я предполагала, были бриллианты. Пакет, судя по медицинской терминологии на лицевой стороне, наполнен медикаментами: ножницы, марля и какая-то маленькая палочка.
Что все это значит?
Все это не имело смысла, но мой желудок скрутило от нарастающего ужаса.
Как только рабочие опустошили тележку, Кат приказал им уходить:
— На сегодня все.
Он последовал за ними к двери и запер ее.
Меня раздражало, что его походка похожа на походку Джетро. Мощная, спокойная, мужественная. Как бы я ни любила сына, отец бы мне никогда не понравился.
Оторвав взгляд от Ката, я посмотрела на потолок пещеры. Если я здесь умру, найдет ли моя душа дорогу из шахты к небесам? Или меня поглотит бездна за убийство Дэниеля?
На глаза навернулись слезы. Послышался крошечный звон, капли ударялись о пластиковую посуду и контейнеры, добавляя новый аспект в пещеру-склеп.
Кат улыбнулся, подходя ко мне.
— Прежде чем мы начнем, думаю, что мой сын достаточно долго спал. Тебе так не кажется?
Мое сердце ушло в пятки, когда он подошел к большой бочке в углу, полной илистой воды, и схватил маленькое ведерко. Наполнив его до краев, он направился к Джетро. Со звериным оскалом он опрокинул его на него.
Джетро очнулся.
Его измученное тело дернулось, он задыхался, дрожа в своих оковах. Его лицо было залито водой, с него капало, волосы прилипли к голове.
Слезы навернулись мне на глаза, когда его голова откинулась назад, глотая воздух, словно он тонул. Его губы широко раскрылись, глаза закрылись, когда он пришел в себя.
Наблюдать за тем, как он возвращается к жизни, — чудесно. Он был настолько близок к смерти, такой вялый и сломленным, и то, что он очнулся — поразительно.
В пещере эхом отдавались звуки его судорожных вздохов. Его голова склонилась набок, борясь с тяжестью, он пытался осмотреть окружающую обстановку. Его глаза горели диким и обеспокоенным огнем, впитывая все.
Мне не нужно было видеть его страдания, чтобы понять его мысли. Он увидел пещеру, своего отца, а затем и меня.
Я привязана к стулу, печально улыбаюсь.
Он внутренне разрушался, и я наблюдала за крушением.
Его плечи еще больше поникли, душа умирала. Веревка не позволяла двигаться, но даже если бы он был свободен, его бессилие перед болью не позволило бы ему действовать.
— Все хорошо… — пробормотала я, борясь со слезами. — Все в порядке.
Это неправда.
Все пошло не по плану.
Мы так и не обрели свободу.
Его глаза остекленели от тоски и ярости. Извинения и безоговорочная любовь взывают ко мне, а затем перешли в ненавистную ярость к его отцу. Чем дольше он был в сознании, тем сильнее становился. Он выпрямился, энергия поддерживала в нем силу.
Он снова закашлялся, содрогаясь от тяжелых приступов удушья.
Я жаждала подойти к нему, облегчить страдания. По крайней мере, откинуть влажные волосы и вытереть лицо.
Кат ничего не делал, позволив своему сыну испытывать боль.
Джетро уперся подбородком в грудину, изо всех сил пытаясь привести в норму дыхание. Наконец, он сглотнул и посмотрел на Ката. Его глаза увлажнились, и его терпение было на исходе.
— От… от-отпусти е-ё.
Кат сцепил руки перед собой, позволяя ведру упасть к его ногам.
— Неожиданно, ты в состоянии отдавать мне приказы?
Джетро застонал и сплюнул на пол, очищая рот от грязи и воды.
— Я сделаю все, что… что ты… хочешь. — Его голос очень хриплый. — Только не… не впутывай… ее в… это.
Ирония. Я сказала то же самое.
Разве это не настоящая любовь? Самопожертвование перед лицом мучения любимого человека? Это величайший самоотверженный поступок, на который способен человек.
— У меня есть идея получше. — Кат зажал мое лицо в своих противных пальцах. Посмотрев на Джетро, он сжимал пальцы до тех пор, пока я не
