Поскольку место катастрофы обнаружить было довольно легко — по обломкам самолета и следам горения, Карим передвинул обе засады вперед на столько, на сколько смог, для того чтобы максимально сократить время между обнаружением обломков и нанесением удара. Он ждал Виндикейтор — единственный самолет из принятых на вооружение, который британские ВВС никогда не теряли…
Виндикейтора Карим боялся — и в то же время понимал, как важно сбить именно его: неуязвимую стальную птицу, безнаказанно кружащую над горами и обрушивая сталь и свинец на головы малишей. В каком то смысле этот самолет был символом британского владычества над этой истерзанной землей, карающей рукой британской империи. Его считали неуязвимым — и если его сбить, то это будет не просто потеря мощного боевого самолета. Это будет унижение Британии на глазах всех афганцев, живым доказательством того что против них можно и нужно воевать. Сбей его — и никто не задаст тебе вопрос, можно ли вообще победить англизов…
Но сбить его и в самом деле было очень непросто. Это ведь не реактивный самолет. С реактивным самолетом проще — попало что-то в турбину, работающую на предельном режиме, сломалась хоть одна лопатка — все! Двигатель сам себя разнесет в считанные секунды. Для того, чтобы произошла авиакатастрофа достаточно предмета размером с гильзу — не раз бывало. Взрыв боеголовки самонаводящейся ракеты рядом с воздухозаборником реактивного двигателя — смерть без вариантов. А вот поршневой двигатель, пусть он и устаревший — но его разрушить намного сложнее, он работает далеко не в критическом режиме. А если он еще и прикрыт бронированным капотом…
Но оружия другого не было. И выхода — тоже.
Единственным выходом был залп — сразу три ракеты по двум самолетным двигателям. Ахиллесовой пятой Виндикейтора была его слабая тяговооруженность, если на уровне моря мощности двигателей вполне хватало, то в горах, при разреженном воздухе полный отказ даже одного из двигателей вел к катастрофе. Поэтому, все должны были стрелять по одной и той же цели — по двигателю, находящему слева, это оговорили заранее. И молиться, чтобы хотя бы две ракеты но успели попасть по цели и пробить ее защиту.
Надсадный гул двух моторов британского тяжелого штурмовика они услышали раньше, чем увидели саму птицу. Большая, пузатая, уродливая птица, надсадно завывая моторами шла со стороны долины.
И тут у Ахмада не выдержали нервы. Конечно же Ахмад… Мальчишка, которому не исполнилось и двадцати — здесь же он был мужчиной и воином, потому что больше воевать было некому. Его семья погибла под британскими бомбами — поэтому он требовал, чтобы его обучили стрелять именно из ПЗРК, угрожая в противном случае даже броситься в пропасть. Технику, сложную для пуштуна, он изучал истово, компенсируя свою неграмотность диким, безумным желанием научиться. Он делал все что говорил Карим если Карим приказывал повторить упражнение десять раз — он повторял не меньше тридцати. С Либерти он проявил себя как нельзя лучше — а вот сейчас сплоховал.
Он поспешил. Увидев птицу, ту самую что убила его родственников и соплеменников, он не стал ждать остальных, он хотел убить ее первым и в одиночку. Вместо того чтобы ждать — он вскочил на ноги, в полный рост — и, направив жерло ракетной системы на ненавистный самолет, нажал на спуск. Почти одновременно с тем, как вышибной заряд вытолкнул ракету, на Виндикейторе застучал носовой пулемет.
— Вспышка! Слева на склоне!
Чейни моментально отреагировал — он начал косо смещать самолет влево, не подставляя брюхо и давая возможность работать пулеметчику на носовом пулемете. Так и есть РПГ…
Забухтел пулемет — носовой пулеметчик был вооружен спаренным авиационным М3 Браунинг, производимым Виккерс по лицензии. Когда этот пулемет стрелял — грохот долбил по ушам и в кабинете — но дело свое он делал. От струи пуль, каждая из которых размером с большой палец, далеко не уйти…
— Сэр! — предостерегающе выкрикнул Маллиган — и тут что-то грохнуло прямо над кабиной, сильно грохнуло и неожиданно. Один из двигателей зашелся на высокой ноте, самолет начал едва уловимо крениться вправо, требуя работы штурвалом.
— Сэр, нас зацепило!
Что за нахрен… Он же ушел от удара
— Вик, что там у нас?
Виктор Кронье, бортмеханик, лихорадочно что-то делал.
— Сэр, проблемы с правым двигателем. Кажется, задело винт. Я не могу вывести его на рабочую мощность!
— Я его достал! Достал!!!
Не обращая внимания, Чейни передвинул селектор тяги правого двигателя на чрезвычайную мощность, начал отваливать влево и вверх, чтобы иметь запас по высоте. Чрезвычайная мощность — тоже ничего хорошего, долго двигатель в таком режиме не выдержит.
— Утечка масла! Шунтирую! Сэр, двигатель так долго не выдержит!
— Вышка, я Козел. Мэйдэй, мэйдэй. Атакован РПГ в квадрате одиннадцать — девятнадцать один из двигателей поврежден. С земли ведется огонь. Мэйдэй, мэйдэй…
Чейни решился на отчаянный трюк — на поврежденном самолете он был еще более безумным. Набрав запас по высоте — он развернул самолет, и начал заходить на атаку со снижением, чтобы нанести бомбовый удар и стереть афганцев с лица земли. Самолет разворачивался медленно, на пределе — и тут небо сменилось в остеклении кабины пиками гор, земля понеслась навстречу….
— Кап, глуши их!
Снова заработал пулемет — малиши успели еще раз выстрелить. Майор снова начал сдвигаться влево — и тут он заметил, что мчащаяся навстречу ему ракета… дымный след отклоняется.
Она управляемая….
— Держитесь!
И тут стартовала третья ракета — майор даже увидел того человека, который ее выпустил…
— Ракета!!! — выкрикнул он в эфир. Сам он спастись уже не рассчитывал — хотя бы предупредить тех, кто пойдет следом.
Карим не видел, что стало с Ахмадом — все равно ему не помочь. Только подставишь себя и ляжешь, останешься навсегда в этих горах. Что со вторым расчетом, выстрелил он или нет, Карим не знал. Если выстрелил — расстреляют из пулеметов, если нет…. Надежда была только на себя, да на третью ракету. Не может же эта тварь остаться в воздухе после трех ракет…
Виндикейтор пронесся мимо, Карим отсчитал до десяти — и тоже встал в полный рост. Самолет разворачивался для нового захода на цель, его сложно было удержать в черном кружке прицела — но он стоял как на строевом смотре, ведя прицелом за самолетом…
— Двести один… Двести два… Двести три…
Пронзительный визг зуммера — и Карим нажал на спуск, выпуская ракету по уже налетающему, идущему в лобовую атаку самолету… А потом упал за валун, спасаясь от надвигающегося на него грозного рева…
— Аллаху акбар!
— Да, милостью Аллаха мы сделали это, Назралла…
Двое — Карим и Назралла, единственный оставшийся в живых зенитчик, стояли на склоне, жадно впитывая картину, развернувшуюся прямо перед их глазами. Метрах в пятистах от них валялась изломанная, с оторванными крыльями, чадящая черным дымом туша британского тяжелого самолета огневой поддержки. Самолет чудом перевалил через хребет — еще немного и он упал бы прямо на них, похоронив их под собой. Так он перевалил через хребет, едва не напоровшись бронированным брюхом на каменные пики гор — но далеко не улетел — рухнул, не продержавшись в воздухе и мили. И сейчас грудой металла лежал на склоне.
— Надо пойти туда…
— Зачем? — остановил боевика Карим
— Посмотреть не выжил ли кто. Если выжил — добить.
— Нет стоит. Аллах судья им — и всем нам. Если Аллах решит даровать жизнь кому то из этих свиней — не нам идти против воли Аллаха. Пошли, надо уходить…
Менее чем через час, двадцать четыре реактивных бомбардировщика «Инглиш Электрик» Р-78, пройдя над злополучным квадратом одиннадцать-девятнадцать сбросили каждый по восемь бомб весом в одну тысячу фунтов каждая. На обратном заходе, они сбросили на этот же квадрат по две планирующие кассетные боеголовки.
Ничего живого в этом квадрате после такого бомбового удара остаться не могло.
Но ничего живого там уже и не было…
29 июля 1996 года Даблин-бэй Ирландия
Море…
За все время, пока я работаю здесь — больше всего мне недостает моря. Не знаю сам почему, но это так. Хотя нет — знаю. Наверное, лет с трех я уютнее и спокойнее всего чувствую себя на корабле. Любом, желательно боевом, конечно — но сгодится любой корабль. Наверное это детские воспоминания — йодистый, острый запах моря, серо-стальные силуэты кораблей на лазурной глади, здоровенный усатый боцман, подкидывающий меня ввысь, к слепящему своим светом желтому диску. Шторм — качающаяся под ногами палуба, летящая в лицо соленая морось, вырывающийся из рук трос. Кают-компания — большой черный рояль Бехштейн, на котором по вечерам обязательно кто-то музицировал, сигаретный или сигарный дым, завесой плавающий под потолком. Офицеры, которые, пока дед на мостике, учат меня разным соленым морским словечкам — и в то же время пихающие друг друга в бок, если кому доведется выразиться матом. Первая моя форма — ее сшили для меня вручную и я ее берег как ничто другое. Капитан по адмиралтейству Полянский — в пять лет он впервые разрешил мне пострелять в тире из своего Браунинга — пистолет тогда неловко и больно дернулся в руке, я выронил его и заплакал. Но удивительно — хоть в четверку, а попал!
