Несомненно, режиссерские находки спектакля — плод творчества Юрия Любимова. Но в творчестве, как и в жизни, ему необходимо было опереться на верного друга, ему нужна была талантливая пьеса, которую он смог бы расцвечивать своей фантазией. И еще нужна была помощь в борьбе с чиновниками от культуры. Всю эту ношу добровольно взвалила на себя верная жена.
Около года шли репетиции спектакля, продолжалось сопротивление ударам, которые наносились исподтишка всевозможными инстанциями, считавшими своим долгом повсюду выискивать крамолу. Министерство культуры РСФСР чинило все новые препятствия, лишь бы не пускать спектакль на сцену. Авторы (пьеса шла под двумя фамилиями — Целиковской и Любимова) обвинялись то в антипатриотизме, то в антисоветизме.
Пришлось Людмиле Васильевне показать себя в роли бойца. 1 марта 1973 года она отправила первому заместителю министра культуры РСФСР Е.В.Зайцеву гневное письмо, начинавшееся со слов:
"Уважаемый Евгений Владимирович!
Как один из авторов документальной хроники "Товарищ, верь!..", составленной из неоднократно опубликованных писем и документов об А. С. Пушкине, я бы хотела получить от Вас ясное и четкое разъяснение по поводу той мышиной возни, которая ведется вокруг этой пьесы.
Мне бы хотелось услышать от Вас, как от зам. министра культуры РСФСР, ответы на вопросы:
1. Почему обсуждение этого произведения ведется кулуарно, без присутствия авторов, и лишь только посылаются письма, написанные вдобавок некомпетентными людьми…"
Раздраженная Целиковская в числе "некомпетентных людей" указывает на начальника управления театров Министерства культуры РСФСР. Она без страха вступает в бой с обладателями мягких служебных кресел и телефонов спецсвязи. И добивается своего. Уже неделю спустя после ее гневного письма на репетиции спектакля присутствуют около двухсот человек, в числе которых не только известные пушкинисты и писатели, но и во множестве ответственные работники аппарата ЦК КПСС, без одобрения которых, к сожалению, в стране не могло работать ни одно учреждение культуры. Спустя месяц после этого просмотра состоялась наконец и премьера. Правда, чиновники от культуры чутко уловили, какие фразы в спектакле можно трактовать как намеки на их безделье и вредоносность, и в последний момент добились выполнения хотя бы части своих незатейливых требований:
"а) внести поправки в сцену "Послание к цензору", исключив из нее текст:
Не бойся: не хочу, прельщенный мыслью ложной.Цензуру поносить хулой неосторожной;Что нужно Лондону, то рано для Москвы.У нас писатели, я знаю, каковы…
б) добиться того, чтобы текст о "благодетелях в министерствах" и т. д. (арт. В. Золотухин) имел точный адрес — николаевскую эпоху и воспринимался зрителями как горькая ирония поэта по отношению к окружающей его конкретной действительности;
в) в сцене, связанной с "Евгением Онегиным", исключить текст: "Люди нашего времени, носящие на лице своем однообразную печать скуки, спеси, забот и глупости, неразлучных с образом их занятий…"
Подобные мелочи, ради поиска которых "люди нашего времени, носящие на лице своем однообразную печать скуки, спеси, забот и глупости", получали оклады, в несколько раз превышающие зарплату талантливого артиста, портили кровь и Целиковской, и Любимову. Но они, творческие люди, не унывали и, пробившись через очередной цензурный заслон, тотчас принимались за новую работу, шли на штурм следующего заслона.
"Я не могу приписывать себе ни одного его успеха. Действительно, я помогала. Писала сценарии и по Чернышевскому, и по Абрамову вместе с Люсей Крутиковой и Федором Александровичем, и по Пушкину. Но не больше. Любимов достаточно талантливый человек, режиссура — его призвание. Если кто-то и угадал свою профессию, то это Юрий Петрович. Он — режиссер до мозга костей. Любимов и артистом хорошим был, потому что выдумщик".
Двадцать семь спектаклей увидели свет в Театре на Таганке за время совместной супружеской жизни Любимова и Целиковской. И в каждый из них вложена частичка души Людмилы Васильевны.
О контроле за искусством, театральной рекламе и управлении коллективом
Продюсер, по толкованию словаря русского языка, — человек, осуществлявший в капиталистических странах идейно-художественный и организационно-финансовый контроль над постановкой кинофильма.
В советские времена у нас идейный и финансовый контроль за искусством осуществляло исключительно государство, оттого столь значительно было число чиновников в отделах культуры ЦК КПСС и областных партийных организациях, в Госкино, министерствах культуры и т. д. и т. п.
Чтобы получать премии и награды, совсем не обязательно требовался выдающийся талант писателя или актера, можно было быть посредственностью, но иметь блат — связи, знакомства с чиновниками ведомств культуры или более высоких идеологических инстанций. К примеру, в СССР издавали огромными тиражами книги и выплачивали самые высокие гонорары за них не лучшим писателям, а весьма посредственным — руководителям Союза писателей, у которых, во-первых, имелись многочисленные знакомства в высших эшелонах власти, а во-вторых, они занимались "перекрестным опылением", приказывая директорам подведомственных им издательств ("Советский писатель", "Советская Россия", "Современник") выпускать в свет бездарные книги своих покровителей и иных "нужных людей".
"Раскручивала" писателя, делая его популярным, и цензура. "Какой смелый человек! Как язвительно он в своем последнем романе говорит о партийной номенклатуре!" — восторгались читатели книгами Юрия Бондарева или Анатолия Рыбакова. Им неведомо было, что вся "смелость" многих маститых литераторов заключалась в том, что свои рукописи они могли сразу положить на стол одного из главных цензоров страны — В.А.Солодина. Владимир Алексеевич, выслушав по "вертушке" указания партийных боссов, разрешал конкретной личности в своих литературных сочинениях немного ругнуть "систему", как обычно называли советское устройство нашего государства. Остальные же рукописи, особенно молодых авторов, безжалостно кромсали. Изымали любые намеки на недовольство "системой" сначала литературный редактор, потом заведующий отделом, контрольный редактор, главный редактор и, наконец, цензор, которому благосклонный директор издательства выделял в своем учреждении отдельную комнату с обитой железом дверью.
Нечто похожее, со своими, конечно, особенностями, происходило в кинематографе и театральном мире. Недаром же Госкино, сдавая в архив свои документы пятидесятилетней давности, запретил пользоваться ими исследователям аж до… 2020 года! Если въедливый ученый захочет проникнуть в тайны обсуждения на Художественном совете Министерства кинематографии СССР в 1941 году комедии "Сердца четырех" или в 1955 году фильма "Попрыгунья", ему придется запастись терпением и ждать двадцать лет. Пока ж все то, что чиновники, следившие за идеологией кинематографа, и члены сформированного ими худсовета говорили об искусстве, хранится под грифом "совершенно секретно".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
