Картик даже не замедляет шага.
— Это не мое братство. Я больше не Ракшана.
— Так ты ничего такого не слышал?
— Ракшана считают меня покойником, и я намерен и дальше поддерживать это заблуждение.
Я резко останавливаюсь.
— О чем ты? Что это значит?
— О некоторых вещах лучше вообще не говорить, — отвечает Картик и идет себе дальше, так что мне приходится его догонять.
Мы добираемся до небольшой поляны, где пасутся стреноженные лошади. Картик достает из кармана яблоко и протягивает его пегой кобыле.
— Бери, Фрея! Наслаждайся. Это лошадь Итала. Она у нас отличная девчонка, — говорит он, поглаживая морду животного. — Никогда никаких неприятностей.
Я складываю руки на груди.
— Значит, именно это означает «отличная девчонка»? Та, от которой нет проблем?
Картик покачивает головой, улыбаясь.
— Нет, это относится только к лошадям.
— Так что ты думаешь по поводу моего рассказа?
Я глажу Фрею по мягкой пышной гриве, и кобыла ничего не имеет против.
— Джемма…
Он ненадолго умолкает.
— Ты не должна больше ничего рассказывать мне о сферах. Меня не интересуют твои тайны.
— Но я…
— Пожалуйста, — говорит он, и что-то в его взгляде заставляет меня умолкнуть.
— Хорошо. Как скажешь.
— Так и скажу, — с облегчением произносит Картик.
Из-под куста торопливо выбегает ежик, пугая меня. Он спешит куда-то мимо нас. Картик кивает в сторону взволнованного маленького существа.
— Не надо ему мешать. Он спешит к своей подружке.
— Откуда тебе знать?
— Он надел лучший ежиный костюм.
— О, мне следовало это заметить.
Я готова с удовольствием включиться в игру… в любую игру с Картиком. Я кладу ладони на ствол дерева и медленно прижимаюсь к нему, ощущая надежную опору.
— Но почему он именно сегодня принарядился?
— Он, видишь ли, ездил в Лондон, а теперь вернулся к ней, — продолжает Картик.
— А что, если она рассердится на него из-за долгого отсутствия?
Картик совсем рядом со мной.
— Она его простит.
— Так ли? — подчеркнуто произношу я.
— Он очень надеется, что так, потому что он не хотел ее огорчать, — отвечает Картик, и я не уверена, что мы говорим о еже.
— А он рад снова увидеть ее?
— Да, — говорит Картик. — И ему хотелось бы подольше побыть с ней, но он не может.
Кора дерева царапает ладони.
— А почему?
— У него есть причины, но он надеется, что однажды его леди их поймет.
Картик обходит дерево. Теперь мы стоим лицом к лицу. Лунный луч проливается сквозь листву и падает на него.
— Ох, — выдыхаю я, сердце колотится.
— И что бы сказала на это леди ежиха? — спрашивает Картик.
Его голос звучит мягко и низко.
— Она бы сказала…
Я судорожно сглатываю.
Картик придвигается ближе.
— Да?
— Она бы сказала, — шепчу я. — Извини, я не ежиха. Я сурок.
Грустная улыбка трогает губы Картика.
— Ему повезло, что он нашел такую остроумную подругу, — говорит он, и мне хочется вернуться на пару мгновений назад и ответить по-другому.
Мы даем Фрее еще яблоко, и она жадно его съедает. Картик гладит ее гриву, и лошадь тычется в него носом. Вокруг нас звучит хор ночных существ. Это настоящая какофония — вовсю распевают сверчки и лягушки… Никому из нас не хочется говорить, и я полагаю, это как раз одно из тех качеств, которые так привлекательны для меня в Картике. Мы можем быть вместе, оставаясь наедине с собой.
— Ну вот, все, — говорит он наконец, вытирая ладони о штаны. — Больше нет ничего, Фрея.
Картик зевает и потягивается, закинув руки за голову. Рубашка выбивается из-под ремня. Ее полы поднимаются, и я вижу темные волоски на гладком мускулистом животе.
— Ты, похоже, устал, — запинаясь, говорю я.
Хорошо, что в темноте он не видит, как вспыхнули мои щеки.
— Тебе пора спать.
— Нет, — возражает Картик. — Я вообще-то предполагал прогуляться к озеру, если ты согласна пойти со мной.
— Конечно, — отвечаю я, радуясь, что он мне это предложил.
Озеро лениво плещется в берегах в мирном, спокойном ритме. Вдали ухает сова. Легкий ветерок раздувает мои волосы, они падают на щеки. Картик садится у дерева, прислонившись к стволу спиной. Я усаживаюсь рядом.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что наши судьбы больше не связаны? — спрашиваю я.
— Я думал, что моя судьба — состоять в братстве Ракшана. Но я ошибался. И теперь я просто не знаю, что ждет меня впереди. Я даже не знаю, верю ли я вообще в судьбу.
Точно так же, как прежде меня раздражали высокомерие и самоуверенность Картика, сейчас мне не хватает этого ощущения. Мне трудно видеть его таким растерянным.
Мы снова надолго умолкаем. Его глаза закрываются, но он не позволяет себе задремать.
— Есть только одно, о чем я должен спросить, и больше никаких вопросов. Ты видела Амара?
— Нет. Клянусь.
Ему как будто становится легче.
— Это хорошо. Хорошо.
Его веки опускаются, и через несколько секунд он уже спит.
Я сижу рядом с ним, прислушиваюсь к его дыханию, тайком наслаждаюсь его красотой: длинные темные ресницы лежат на высоких скулах; прямой нос, чуть приоткрытые полные губы… Говорят, леди не должна испытывать подобных желаний; но разве леди в силах удержаться? Мне пришлось бы брести по жизни как во сне, чтобы не замечать притяжения таких губ…
Я осторожно протягиваю руку, чтобы коснуться Картика. Картик мгновенно просыпается, задыхаясь, испуганный. Я взвизгиваю, а он хватает меня и не отпускает.
— Картик! — вскрикиваю я, но он стискивает меня еще сильнее. — Картик, прекрати!
Он наконец приходит в себя и разжимает руки.
— Извини. Мне снова снилось… — бормочет он, тяжело дыша. — Такие страшные сны…
— Что за сны?
Я все еще ощущаю его пальцы на своих руках.
Он проводит дрожащей ладонью по волосам.
— Я вижу Амара на белом коне, но он не такой, каким я его помню. Он похож на какое-то ужасное проклятое существо. Я пытаюсь бежать за ним, догнать, но он всегда остается далеко впереди. Потом сгущается туман, и я больше его не вижу. Когда же туман рассеивается, я оказываюсь на какой-то холодной ветреной равнине… это ужасное и прекрасное место. Из тумана выходит целая армия потерянных душ. Они ищут меня, а я обладаю огромной силой. Такой силой, что даже и вообразить невозможно.
Он вытирает выступивший на лбу пот.
— И это все?
— Я… Еще я вижу твое лицо.
— Мое? Я тоже там?!
Картик кивает.
— Ну, и… что же происходит дальше?
Он не смотрит на меня.
— Ты умираешь.
Я вся покрываюсь гусиной кожей.
— Как именно?
— Я… Я не знаю.
Порыв ветра со стороны озера заставляет меня содрогнуться.
— Это всего лишь сны.
— Я верю в сны.
Я беру его за руки, наплевав на то, что это выглядит слишком дерзко.
— Картик, почему бы тебе не отправиться со мной в сферы и не поискать Амара самому? Тогда ты будешь все знать наверняка, и, может быть, кошмары прекратятся.
— А вдруг они окажутся правдой?
Он осторожно высвобождает руки.
— Нет. Как только я рассчитаюсь с цыганами за помощь, я отправлюсь в Бристоль, на корабль «Орландо».
Я встаю.
— Значит, ты не хочешь даже попытаться бороться? — говорю я, чувствуя себя бесконечно подавленной.
Картик смотрит в пространство перед собой.
— Создавай союз без меня, Джемма. Ты и сама отлично справишься.
— Я устала справляться сама.
Смахивая слезы, я направляюсь в лес. Когда я прохожу мимо цыганского лагеря, я вижу мать Елену, она несет в сторону нашей школы какое-то ведро.
— Что ты делаешь? — резко спрашиваю я.
Я выхватываю у нее ведерко, и из него выплескивается темная жидкость.
— Что это такое?
— Нужно сделать кровавые знаки, — отвечает она. — Для защиты.
— Так это ты разрисовала восточное крыло. Зачем?
— Если не будет защиты, они придут, — бормочет мать Елена.
— Кто придет?
— Проклятые.
Старая цыганка пытается отобрать у меня ведро, и я отвожу его подальше.
— Я не собираюсь тратить еще одно утро на то, чтобы отмывать все это, — говорю я.
Мать Елена потуже натягивает на плечи шаль.
— Два пути! Печать сломана. Почему Евгения это позволила? Она ведь знает… она знает!
События этой мерзкой ночи доводят меня до того, что во мне что-то закипает, я как бродячая собака, которая больше не может вынести, что ее дразнят.
— Евгения Спенс мертва! Она мертва уже двадцать пять лет! И не смей больше этого делать, мать Елена, или я расскажу миссис Найтуинг, что это твоих рук дело, и цыган тогда выгонят из этого леса, навсегда выгонят! Ты этого хочешь?
