Если представить себе всю систему вещей, а точнее, устройств, которыми мы пользуемся в своем доме, то поневоле охватывает чувство ответственности и своей подчиненности по отношению к ним. Подобно тому как современное производство уже не требует мускульных усилий, а все больше сводится к наблюдению за приборами и нажиманию кнопок, наш дом уже не может рассматриваться как система вещей, которые нам служат и которые мы потребляем. Это не вещи служат нам, а мы их обслуживаем. Предметы современной обстановки уже не могут рассматриваться по аналогии с «вещью» М. Хайдеггера. Они не обнаруживают скрытой истины бытия, не являются субстанциальными и не переживаются как дар в соответствии с бессознательными желаниями. Объединенные в сплошную функциональную среду, вещи стали утрачивать облик отдельных предметов, каждый из которых «украшен» и наделен собственным смыслом. Вещи подгоняются не к руке или глазу человека, который может ими любоваться и пользоваться по отдельности, а друг к другу. Человек сам вписан в эту среду как вещь, точнее, как тело, к форме которого прилегают все эти кресла и диваны.
Современный интерьер по-своему эффективно вписывает человека в общество. Если раньше вещи символически или идеологически истолковывались и таким образом опосредовалась сознанием связь человека и общественной системы вещей, то теперь она реализуется как связь вещей, включая человеческое тело в домашнюю среду. Смысл этой связи и раскрывает реклама. Сегодня мы злимся на рекламу, считая ее формой манипуляции нашим сознанием. Но реклама – это не только «украденный миф», как определил ее Р. Барт, но и нечто большее. В конце концов, воздействие рекламы на наше сознание не так уж и велико. Мы раздражаемся от ее назойливости, критически и даже негативно относясь к рекламируемой продукции. И все-таки эти формы эмансипации не достигают своей цели, ибо назначение рекламы не в том, чтобы информировать или манипулировать, заставлять покупать ненужные вещи. Реклама сама является предметом потребления, поэтому критика ее как инструмента манипуляции нашими потребностями не достигает эффекта. Задача рекламы – не пропаганда отдельных вещей, а интеграция человека в их систему. Это форма связи индивида и общества. Это ответ на вопрос о том, что связывает атомизированных индивидов в общественное целое. Реклама создает ощущение заботы о человеке со стороны общества. Ж. Бодрийар писал: «Решающее воздействие на покупателя оказывает не риторический дискурс и даже не информационный дискурс о достоинствах товара. Зато индивид чувствителен к скрытым мотивам защищенности и дара, к той заботе, с которой „другие“ его убеждают и уговаривают»[34]. Мы верим рекламе точно так же, как ребенок верит в Деда Мороза. Зная, что на самом деле его нет, дети воспринимают его как символ родительской заботы. Так современная реклама эффективно выполняет функции прежнего символа Республики – женщины, олицетворяющей единство. Например, реклама мягкого кресла включает те же образы и желания и обещает безмятежный покой и снятие напряжения. Реклама покоряет заботливостью и детерминирует человека общественным целым.
Мультикультурное пространство современного города
Нестор Канклини отмечал, что, несмотря на многочисленные исследования городов в антропологической литературе, которые начались в XIX в., их нельзя считать исчерпывающими, так как они сосредоточены на выявлении культурных контактов в колониальную эпоху, на анализе миграционных потоков в период индустриализации, условий труда, характера потребления или сохранения традиций в эру урбанизации[35]. Только в последние три десятилетия урбанизм превратился в легитимное поле для антропологов. Но глобализация и транснациональная интеграция вновь бросили вызов антропологам современного города. Прежде всего произошел стремительный рост городского населения. Если в 1900 г. в городах проживало всего 4 % населения, то, например, в Латинской Америке в городах сейчас проживают 70 % людей.
Поскольку современные города состоят из бывших сельских жителей, то главное внимание исследователей сосредоточено на изучении миграции и маргинальных слоев. Поэтому изучение межэтнических проблем социальной антропологии существенно потеснено исследованиями сложных гетерогенных городских агломераций, которые уже не опираются ни на понятие класса, ни на понятие этноса.
Современный исследователь, как и прежде, сталкивается с трудностями определения, что такое город. На протяжении истории сложились промышленные, административные, политические, культурные, сервисные, туристические центры. Однако современные мегаполисы уже не сводятся ни к одному из перечисленных типов городов, ибо в них параллельно осуществляются все названные функции. Прежние признанные европейские и американские промышленные лидеры сдали свои позиции: передовое оборудование изготавливают в городах Бразилии или Азии.
В исторически сложившихся городах можно выделить несколько слоев, соответствующих периодам их развития: культурные памятники, промышленные предприятия, транснациональные центры со специфической архитектурой и образом жизни (финансовая и телекоммуникационная сферы), наличие мигрантов, встреча разных культур, разные языки, разноликая толпа, разные манеры и одежда – все это усиливает культурную гетерогенность города. При этом возникает неожиданная конфронтация между старыми и новыми жителями, между разными в культурном и имущественном положении слоями. Складываются новые перегородки и даже стены. Разные, в том числе и электронные, формы защиты от вторжения чужого. Таким образом, города уже не являются безусловными факторами гомогенизации. Меняется система управления городом. Прежняя административная система уже не справляется со всеми задачами, которые возникают в процессе урбанизации. Создаются общественные движения, противостоящие централизованному бюрократическому порядку. Поэтому постмодернистская антропология развивает проект, включающий принцип различий и децентрализации. Однако его последствия оказываются совершенно разными в разных городах. В странах развивающихся он способствует возникновению озлобленности и взрывам протеста, в развитых странах, наоборот, – демократии. Но и там отказ от единой государственной политики в отношении мигрантов в сочетании с ростом безработицы приводит к сегрегации. Тот, кто может, замыкается в электронных фортификационных сооружениях, и вместо сглаживания конфликтов происходит расслоение по группам и слоям. Таким образом, в новых мегаполисах намечается процесс деурбанизации, если понимать под урбанизацией не просто скопление жителей страны в городах, а некий процесс культурного объединения.
Абстрактно говоря, демократизация управления – единственный способ воспрепятствовать тенденции замкнутости, а также эгоизму богатых, которые наживают капитал на строительстве жилья и промышленных предприятий, на туризме и развлечениях. Но сама по себе демократизация не в силах возродить общественное пространство и продолжить культурные традиции города. Если мы не сможем найти выход из сложившейся ситуации, нас ждут новые вспышки насилия, как они прогнозируются в фильмах типа «Терминатор». Как возродить народное участие в формировании и восстановлении городской ткани?
Уже давно беглецы пытались создавать новые формы сообщества – коллективные пространства для проживания, дома-коммуны. Интернет открывает новую возможность преодоления провинциализма и разделенности. Прежде всего снимается вопрос о работе и рабочих местах. Персональный компьютер связывает человека не только с какой-либо фирмой, дающей работу, но и со всем миром. Компьютерная сеть снимает и трудности общения автономных индивидов, поселившихся в загородных домах.
Исследователи отмечают, что Интернет не разрушает пространство города, но задает ему новые измерения. Глобальным городом становится сама сеть. Она вовсе не общедоступна. Именно виртуальные коммуны пытаются создать своеобразные безопасные кварталы для привилегированных. Они стимулируют построение все более утонченных миров, вход в которые оказывается затрудненным. Новая система пытается противодействовать шуму, грязи, насилию и использует при этом «электронные стены». За их пределами разгуливают юношеские банды, наркоманы и террористы, фанаты и психопаты. Они угрожают нормальному сообществу не только физически – насилием или инфекционными заболеваниями, – создавая электронные аналоги своих пороков. В таком качестве выступают детская порнография, пропаганда терроризма и национализма. Поэтому очевидно, что гомогенная компьютерная сеть невозможна. Необходимы границы, разделяющие различные сообщества. Так глобальная сеть превращает город в систему гетто, которые оказываются при этом взаимосвязанными и могут коммуницировать на почве труда, денег, информации. Но такие гетто уязвимы. Например, житель респектабельного гетто с целью получения денег может заниматься созданием порностраниц. Конечно, можно создавать своеобразные профилактории среди мирской грязи. Однако их жители утратят способность сопротивления микробам и станут их легкой добычей. Кроме того, надо учесть и то обстоятельство, что попытки иммунизации создают внутри самих профилакториев новые эффективные вирусы. Очевидно, что в ответ на попытки создания новых «гуманных» мест для человеческого стада возникнут и новые формы зла, с которым, как и в прежние времена, придется как-то сосуществовать.
