— Вы быстро соображаете, мистер Норт. И вы искренний человек. Живя среди детей природы, я тоже стала прямым и даже деловым человеком.
— Дорогая мисс Муниш, я работаю полицейским в университете. Я пишу стихи, много читаю и почти не общаюсь с другими людьми. Я в жизни не похож на бульдозер. Более того, я — сексуальный верблюд. Я могу пройти всю пустыню, не почувствовав жажды. Работа заменяет мне секс, и к тому же мы еще недостаточно знакомы.
— Вы очаровательны, мистер Норт.
— Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов бесчестного мистера Нагля. Как я понимаю, это совершенно аморальный тип. Предположим, совершенно теоретически, что его плюс-плюс окажется для вас предпочтительнее.
Мисс Муниш поднялась и потянулась.
— Это мой глак, — сообщила она. — Здесь я все решаю. Я восхищена тем, как развиваются события.
— Хорошо, хорошо, — воскликнул я. — Пять тысяч долларов! Но учтите, что мне придется забраться в собственный резерв, в баночку, куда я складываю деньги на обеспеченную старость. Я повторяю — пять тысяч долларов.
— Вы намерены доплатить четыреста девяносто девять долларов только за то, чтобы со мной НЕ ПЕРЕСПАТЬ?
— И да, и нет. В моем отказе нет ничего личного.
— А кажется, что вы оскорбляете лично меня. Хотя, может быть, вы настолько не уверены в себе? Вы боитесь соревнования с Наглем, потому что не верите в свою способность удовлетворить меня?
— Нет, только не это!
— Именно это!
— Может, и это.
— Тогда соберитесь с мужеством и возьмите себя в руки.
— Кто-то крадется внизу, на первом этаже, мисс Муниш. А вдруг это вор?
— Вы и есть вор! Воруйте, я сняла все замки и засовы!
Черт бы побрал Хикхофа. Что я ему должен? Я не давал клятв, хоть и обещал помочь. Но теперь, если говорить серьезно, я должен положить на алтарь самое ценное, чем обладаю. И за это получить яйцо глака?
— Я как в бою, — сказал я.
— А кто не в бою? Кто из нас не стремится к бою? Тем более, если нам предстоит пережить несколько морозных месяцев без физического контакта. А самое мучительное — любовь без восторга! Любовь без слияния плоти! Это должно преподать вам серьезный урок, мистер Норт. Нет ничего волшебнее, чем горячая плоть в зимнюю стужу. Слияние, но не растворение. Именно так мы сможем возвести бастионы защиты от всепоглощающих страстей весны.
И все это она произнесла на одном дыхании. Я боялся, что она лопнет от декомпрессии.
— Я не философ, — таков был мой ответ.
— Философия таится на кончике языка, — ответила она. — На последнем позвонке, за ушами, там, где ноги встречаются с туловищем, между бедер, под коленками, на горных вершинах и в зеленых долинах. Назовем эти сказочные области демилитаризованной зоной.
— Я боюсь своей старости!
Это была фрейдистская оговорка. Я хотел сказать: страсти.
— Я потерял покой!
— Иди ко мне! — ответила мисс Муниш.
Обнаженная мисс Муниш выглядела чудесно, хотя мне все время хотелось заглянуть ей под кожу, чтобы увидеть внутренности. Мы провели с ней несколько часов, сливаясь, но не растворяясь, любя, но не обладая, преодолевая зимние холода и подготавливая нашу кровеносную систему к приходу весны.
Нам аккомпанировали голоса животных с первого этажа, и потому кровать представлялась мне лесной лужайкой. Эльза непрестанно изливалась, словно сама была дикой самкой, она требовала меня вновь и вновь. Я же, к собственному удивлению, казался себе фонтаном юности. Ах, как давно я не переживал ничего подобного!
— И давно ты постишься, Гарольд?
— Уже два года.
— Кто была последней?
— Сокурсница, которая писала доклад о жестокости полицейских.
— Я ее ненавижу!
А вскоре, слишком скоро, она произнесла:
— Дорогой, я достигла предела, за которым буду умолять тебя остаться со мной навсегда. Так что немедленно уходи!
— Ну еще хоть разок!
— Нет.
— Плюс-плюс!
— Уходи.
Мы приняли душ вместе. Она меня намылила и сказала, что обожает мое тело. Я ее тоже намылил и сообщил, что наши чувства взаимны. А когда я одевался, она попросила меня позвонить завтра.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И я ушел на мороз. Я дрожал подобно студню, от меня шел пар. Я отдал бы все, чтобы вернуться, но она заперла магазин, как только я ее покинул.
Вернувшись домой, я обнаружил, что мою квартиру посетили злоумышленники. Дверь была взломана, а внутри все перевернуто.
Взломщик забрал только «ПЕРВОЕ» письмо. К счастью, «ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ» я носил с собой.
Я позвонил Эльзе Муниш, но трубка была снята.
Нагль, превратившийся во взломщика, — это отчаявшийся Нагль, подумал я. Как же он обойдется с владелицей яйца? Я встревожился за Эльзу. Затем я стал тревожиться за себя. Я не знал, на что он способен. Я в жизни его не видел. А вдруг он спортсмен?
Печальные размышления заставили меня усесться за стол и провести недвижно полчаса, пока меня не выручило мое полицейское воспитание. Я сижу, соблюдаю правила игры, жду, когда мне сообщат, досталось ли мне яйцо, в то время как слетевший с катушек Нагль носится по окрестностям. Что же я теряю время? Не исключено, что труп несчастной Эльзы Муниш уже упакован в чемодан и едет в багажнике на железнодорожную станцию.
Я поймал такси и примчался к «Пудельвиллю» в самый последний момент.
Когда мы затормозили перед магазином, я увидел человека, спешащего по улице. Под мышкой он держал внушительных размеров сверток. И когда я расплачивался с шофером — ни секундой раньше, до меня дошло, что это и есть Нагль.
В этот момент окно второго этажа над «Пудельвиллем» распахнулось, и Эльза, завернутая в портьеру, высунулась наружу и принялась крутить головой и вопить:
— Похититель глаков! Держите похитителя глаков!
Я кинулся вслед за Наглем. Ботинки скользили на обледенелом тротуаре. Нагль шустро убегал, обнимая сверток с яйцом, и если бы не вмешалась судьба, он бы от меня скрылся.
Старая часть городка холмиста, как Рим. Не удивительно, что толстый карапуз на санках, мчась с горки на улицу, подрезал Нагля сзади под коленки. Ноги похитителя раскрылись, как ножницы, коробка с яйцом взмыла в небо, санки промчались дальше, карапуз отлетел в сторону, а Нагль рухнул на снег.
Я поймал коробку с яйцом высоко в воздухе. И, конечно же, приземлился на санки и заскользил по улице к «Пудельвиллю».
Холм был покрыт льдом, санки поставили олимпийский рекорд. Мир в глазах помутнел и пошел полосами. Я успел увидеть в окне мисс Муниш, а затем передо мной возникли голые ветки деревьев и серое небо.
Я несся все дальше и дальше, но вдруг услышал пистолетные выстрелы.
Пули свистели вокруг.
Нагль стрелял без передышки и приближался ко мне.
К счастью, санки соскочили с тротуара и помчались по замерзшему водостоку. Машин мне не встретилось, так что я летел вперед без препятствий. Пуля вонзилась в меня, но убит я не был.
Я несся все дальше со скоростью, превышающей тысячу миль в час, по направлению к железнодорожным путям. Спереди донесся свисток паровоза и стук колес. Семафор загорелся красным. Полосатый шлагбаум опустился перед моим носом. Я промчался под шлагбаумом через переезд, налетел на рельс и увидел глаз циклопа — паровоз неотвратимо мчался ко мне. Я крепко прижал к груди коробку с яйцом, вылетел из санок и покатился по насыпи.
За моей спиной стучали колеса поезда, отделившего меня от преследователя.
Не думая о боли, я положил коробку в пустой вагон, стоявший на запасном пути, и залез следом.
«Так все и кончается, — подумал я. — Мое тело будет лежать в этом вагоне. Никто и не заметит, как поезд повезет его через все Соединенные Штаты». Я всхлипнул — ведь столько всего не доделано! Меня сорвали нежным бутоном, так и не дав распуститься.
Сцепщик обнаружил меня в вагоне. Очнулся я в Центральной больнице.
— У вас есть страховка? — спросила меня медсестра, как только я пришел в себя.
— Может быть.
— Ваш диагноз — шок и переохлаждение. Но этим ваши беды не ограничиваются. Я должна сказать вам всю правду: пуля, выпущенная из пистолета 22 калибра, совершила вам обрезание. Признайтесь, мистер Норт, не был ли этот выстрел неудачной попыткой самоубийства?
