– Считаю такую методику достижения результата в общении с человеком очень спорной, – ехидно возразил Дымов.
– Может быть. Но и обстоятельства бывают разными. Всегда ли мы знаем, как себя вести, если приходится решать задачи, которые еще никто и никогда до нас не решал?
– Хорошо, ну а если представить, что я готов вас выслушать?
– Тогда кое-что расскажу вам в порядке предварительной информации, и мы расстанемся, чтобы дать Вам время на размышление. Если вы вернетесь c готовностью общаться дальше – будем общаться, но хочу предупредить: после второго разговора мы приступим к работе сразу же, и выпустить вас отсюда я уже не смогу. Поймите, я максимально откровенен, но, передав конфиденциальную, и не просто конфиденциальную – уникальную информацию, я не уверен, что вы с кем-нибудь не поделитесь. И тогда все мои усилия рухнут. Время говорить об этом публично еще не пришло не только в России, но и во всем мире, понимаете?
– О чем «об этом»? Какая работа?
– Вы хотите встретиться с вашей супругой? Живой?
– Давайте пока не будем… Почему же вы готовы отпустить меня подумать после первой беседы?
Дымов все спрашивал, все не скандалил, все не уходил: это было странно ему самому.
– Господин Дымов, я не собираюсь никого похищать. У нас будет самый настоящий научный эксперимент, отношения основаны на контракте. Вы должны решиться в принципе, потому что это важно для вашего настроя, то есть для качества эксперимента, а не только для решения юридических формальностей. С другой стороны, первый разговор будет воспринят вами только как версия: никакой практической информации вы еще не получите. Если предположить, что вы все же начнете активно распространять и эти сведения, то сразу заявляю: я отрекусь от того, что говорил, полностью, до единого слова. Ваше же поведение, поверьте, будет расценено как бред на почве депрессии. Все ваши близкие и коллеги знают, в каком состоянии вы сейчас находитесь. Я, как специалист, к тому же дам необходимые медицинские разъяснения. И еще прошу об одном, просто умоляю: если не пожелаете сотрудничать с нами, не мешайте, ради бога. У меня нет времени посещать суды, следователей и прокуроров, читать пасквили в прессе и отбиваться от общественности.
– А если я это сделаю? Может, то, что вы мне предложите, я посчитаю опасным?
– Нет, не посчитаете, но вы спросили – я отвечаю: в этом случае все закончится для вас психиатрической больницей, из которой никто и никогда вас не вытащит. Я не угрожаю, поймите, я защищаюсь. В случае вашего несогласия участвовать в эксперименте после сегодняшней беседы – мы друг друга просто не знаем. Но… уверяю вас, о согласии своем вы наверняка не пожалеете.
– Если останусь жив.
– Да, риск погибнуть ничтожный, но есть. Однако сейчас, в вашем нынешнем состоянии вы рискуете умереть гораздо больше.
– Какая осведомленность о моем состоянии…
– Да, мы постарались и знаем о вас много. Но, ей богу, первое знакомство произошло случайно. Не на кладбище, конечно. Намного раньше. Расскажу об этом когда-нибудь потом. Главное, это тот факт, что вы попали в беду, ваше стремление последовать за любимым человеком сильнее желания жить, а, значит, вы не боитесь риска лишиться физической жизни, вы относительно молоды, и вы, таким образом, идеальный участник эксперимента! Вот так.
Кроткий помолчал, отложил потухшую трубку в пепельницу:
– В отношении безопасности сообщаю: у нас лучшие в мире специалисты, лучшее в мире оборудование, вы подвергнетесь медицинскому обследованию по последним технологиям. Противопоказания у нас всего два – психические и сердечно-сосудистые заболевания. Вас основательно протестируют в нашей клинике. Поймите главное: вы нужны нам не для того, чтобы, лишив вас физической жизни, получить результат на приборах. Вы должны выжить, быть здоровым, вы должны кое-что рассказать. Приборы, как бы совершенны они не были, не могут дать необходимых свидетельств. Соединение этих составляющих – вот результат. Неужели, я похож на маньяка?
– Абсолютно, – усмехнулся Дымов.
И после некоторой паузы спросил:
– У вас есть кофе?
– Еще бы! Маньяк уговаривает жертву и не имеет при этом кофе. Было бы опрометчиво.
Кроткий достал банку кофе и включил чайник.
* * *
Антон Кроткий родился в Омске в сорок восьмом. Отец его ушел из семьи, когда ему было чуть больше двух. Отец не любил детей и не мог долго выдерживать пеленки, детские неожиданности, бессонные ночи. Помогать семье не стал. Но и жена ничего не требовала. Наверно, потому что Нил умел говорить с женщинами и убеждать их. Важное качество. Всю войну он протрудился на «фронте снабжения». За время войны это была его четвертая оставленная семья, третий брошенный ребенок. Но женщины любили его по-прежнему чистой любовью, ни в чем не упрекая. Потому что вечный странник Нил знал о них нечто такое, чего не знали многие другие мужчины.
Мать воспитывала Антона всю жизнь одна. После развода он не помнит появления в доме ни одного мужчины, хотя бы мимолетно. Зато между матерью и сыном установились отношения редкой доверительности. В общении она была удивительно демократична, умела говорить с ребенком на его языке, но не в буквальном смысле, не опускаясь, например, до молодежного жаргона, а так, что ему хотелось поделиться с ней сокровенным, не стыдясь. Попросить у нее совета. У них не было того, что почти всегда бывает между родителями и детьми – возрастной дистанции. Может, потому что мать жила свободно и никогда не подчеркивала свое материнское начало, не демонстрировала жертвенности. Она сделала себя сама, став хорошим бухгалтером, очень много работала, и далеко не всегда могла быть с сыном достаточно долго; в свободное время любила кататься на коньках, красиво танцевала (это отмечал даже Антон), любила послушать ресторанный шансон, виртуозно играла в бильярд и покер. Но это не меняло их взаимоотношений, потому что она умудрялась при этом знать всех друзей и подруг сына, не явно, но участвуя в каждом прожитом его дне. Не опекая Антона, она возникала и вмешивалась в самые переломные, важные для него моменты, давая удивительно точные рекомендации, помогавшие Антону принять в конце концов правильное решение. Он же учитывал ее советы, потому что верил ей.
Мама умерла, когда ему было всего двадцать три. Он окончил медицинский институт, факультет психологии, но состояние у будущего психолога было таким, что ему самому требовался психолог – от отчаяния он начал пить. Какой смысл жить, если смерть беспощадно уничтожает все самое лучшее и дорогое? Она неизбежно рано или поздно выходит победителем над жизнью, как наверняка настигнет лев беспомощную лань в вольере, когда той просто некуда бежать. Он возненавидел смерть, но эта ненависть подтолкнула его, как психолога, может быть, к нестандартному, но вполне профессиональному решению – заставила отказаться от алкоголя и взяться за работу. Антон решил изучать смерть, занялся биологией, отчасти химией и физикой. Тема его кандидатской диссертации называлась «Психологические аспекты процесса умирания». Защитил он ее в тридцать лет. Докторскую ему защитить не дали, хотя материалов было уже на две. Работая преподавателем на кафедре психологии в медицинском институте в Ленинграде, Антон проводил исследования тайно, ни с кем особо не делясь и лишь опираясь на научные журналы, где он отслеживал движение научных достижений и мысленно вел заочную полемику. Скоро к руководству института стали поступать сведения, что Кроткий выходит за пределы вопросов психологии и увлекается на самом деле какой-то «хиромантией». Его не исключили из партии, просто распекли на партсобрании за отход от материализма, потому что не хватило информации: скрытность Антона спасла, да и время было уже не то (восемьдесят седьмой год): перестройка, гласность, демократия, повальные увлечения от религии до оккультизма. Какой уж там материализм, если Алану Чумаку верили больше, чем Горбачеву!
В результате с возрастом Антон выработал определенные убеждения, которые базировались на его личном опыте работы и жизни. Ему запомнился случай, когда мальчишкой лет семи он купил с рук билет на фильм, который мечтал посмотреть. Народу набежало тьма, и достать билеты было непросто, а фильм шел всего день. Антон отдал деньги, даже не взглянув на билет, увидев только, что полоса контроля была на месте. Однако оказалось, что билет неправильный. Антон даже не сразу понял, что произошло, когда контролер без объяснения схватила его за шиворот и вытолкнула из кинотеатра. Оказывается, билет был приобретен на уже прошедший сеанс и не в этом кинотеатре. Они тогда были так похожи, эти маленькие штамповки на голубоватой бумажке. Он плакал от обиды по пути домой, но, может быть, в силу этого случая впервые близко познакомился с ложью в жизни и через много лет уже в профессиональной деятельности установил принцип: версия становится научной истиной, когда подтверждается проверкой. Не доверяй, пока не проверишь: не проверенное есть только фантазия, рожденная воображением.
