Он не понимал, как может стать наукой то или иное учение, если оно не может быть доказано очевидно на уровне, воспринимаемом органами чувств человека непосредственно или через созданные им приборы. Может ли считаться научной концепция, построенная на голых умозаключениях ее создателя? Например, та или иная философия? В лучшем случае рассуждения философа подкреплялись лишь формальными логическими построениями. А религия? Кто сказал, что явление и учение Христа – это то, что записано в Библии, куда вошли воспоминания нескольких свидетелей: Луки, Матвея, Петра и прочих обычных людей, вложивших в написанное свое видение событий, свой характер, свои взгляды, возможно где-то порядком подзабывших и насочинявших, что там на самом деле говорил и делал Христос.

Вот так рождаются мифы, считал он. А затем, овладев сознанием определенного количества людей, претендуют называться учением, религией, даже наукой. Разве миф не воспринимается как наука сознанием ученика? Таким образом, человечество живет в плену им самим придуманных мистификаций, ничего не имеющих общего с реальностью. На этих мифах создаются учебные заведения, обычаи и законы, государства и правители, политические партии и профессии, религии и конфессии, целые епархии со служителями, институты с профессорами, рекой текут и перераспределяются деньги, появляются новые приходы и отправляются обряды, воюют за влияние конфессии, молятся и внимают безоглядно верующие. Но самым тревожным в основе всего этого разнообразия является самообман получения истинного знания. На самом деле часто учат те, кто точно сам не знает предмета изучения и утверждает то, чего в природе и не существует.

Антон поставил версию в подчиненное от эксперимента положение на уровень более низкий по значимости. Если нет результата у эксперимента – версия не имеет права на жизнь. Часто в споре друзья и коллеги напоминали ему, что многие предположения стали потом научными истинами. Он отвечал: да, потом стали. Но до подтверждения к ним следовало относиться так же, как к высказываниям юродивого на ярмарке. Если высказал суждение – не учи, а докажи. Только так человечество сможет познавать мир, не отвлекаясь на иллюзии.

Еще Антон постепенно пришел к отрицанию существующей этики. Именно учение об этике, или ложной этике, он считал одним из вреднейших порождений философии и религии, в которых он не видел, кстати, принципиальной разницы. Этические нормы, основанные зачастую на мифах, мешают развиваться экспериментальной науке, а, значит, мешают выяснению истины. Если затруднена дорога к истине – не добраться и до истинной морали. Он пришел к убеждению, что этика философии и религии стала орудием в умах корыстных бездельников, желающих по-прежнему зарабатывать на бездоказательных мифах. Отсюда вывод: морален тот эксперимент, который даст истинный результат, то есть истинное знание. Потом, только потом можно будет судить, что нравственно, а что нет. Сначала – эксперимент, который нельзя останавливать, как необходимый вектор движения к истине. Только истина предполагает какую-либо мораль. Ложь не может быть моральной в любом случае, потому что не побуждает к правильному действию.

«Узнавая о смерти, я узнаю больше о жизни», – думал он. А вдруг ему повезет, и за страшной картиной физического разложения ему удастся разглядеть новые горизонты превращения сознания?

Было у Антона еще одно сумасшедшее желание, которое существовало где-то на подсознательном уровне (он не мог открыто признаться в этом даже самому себе): дело в том, что в его судьбе, уж так сложилось, не было важнее и любимей человека, чем его мать, и он мечтал соединиться с ней навсегда. В душе он жил собственным мифом, в который, правда, хотел не просто верить, а превратить его в доказанную физическую реальность.

* * *

Телефон оторвал Бортникову от невеселых размышлений по поводу полученного выговора. Звонил Славик Егоров, молодой практикант из Волгоградской школы милиции, – единственный мужчина в ее отделе, состоящем из пяти человек, включая ее саму, как начальника. Егоров звонил из автомата, и его было плохо слышно. Он гундосил, будто говорил в бочку:

– Антонина Петровна, я встретился с соседями пропавшей женщины, ну, этой, Никитиной, съездил в дом престарелых, где были старики. Какая-то странная картина получается: и соседи Никитиной, и работники дома престарелых утверждают, что наши пропавшие не хотели жить.

– Чего не хотели?

– Жить, говорю, не хотели жить! Никитина заявляла одной из соседок о желании свести счеты с жизнью, и та всерьез опасалась за нее.

– Куда ж самоубийцы свои тела-то девали?

– Не знаю, слишком уж удивительно: все трое, почти в одно время, как по команде. И ни следа. Такого в жизни-то не бывает.

– В жизни бывает, Слава, чего и быть не может.

– Да! Тут еще один любопытный нюансик есть. Может, и ниточка-веревочка. Перед исчезновением все трое встречались, похоже, с одним и тем же человеком.

– Да ты что? Совпадают приметы?

– Совпадают. Высокий, брюнет. Волосы длинные, перехваченные в хвост. Типа художник такой. Серьга в ухе. В общем, запоминающиеся приметы. Вернусь – расскажу подробнее.

– И своих свидетелей давай сюда. Будем писать портрет «художника». Хотя волосы – это, Славик, преходящее, как любовь. Сегодня шевелюра в косичку, а завтра – лысая голова.

* * *

За окном особняка потемнело. Собирался редкий, но затяжной нудный дождь. Кроткий и Дымов потянулись к кофе. Антон Нилович при этом все поглядывал на какую-то телеграмму, лежавшую у него на столе. Потом, видимо, заметив заинтересованный взгляд Дымова, отложил ее в сторону, спрятал под стопку бумаг и начал рассказывать:

– Ни для кого не секрет, что львиную долю информации человек, как и все животные, получает в первые годы жизни. При этом у малыша на обработку информации тратится колоссальное количество энергии и времени. Для того, чтобы восстановить энергию, ребенок часто и много спит. Именно в этот период больших открытий все события особенно запоминаются, а время течет для него медленно. После двадцати пяти – тридцати лет кажется, что время начинает набирать скорость…

– Это же естественно, – сказал Дымов. – После двадцати у большинства появляется семья, дети, проблемы.

– Допустим. Но ведь и старики подтверждают, что время буквально летит. У них-то какие заботы после шестидесяти пяти? Некоторые днями сидят без движения у окна. Поэтому делаю предположение: человек – существо не только биологическое, но и информационное. Главным образом информационное. Он и компьютер, действующий по данной ему программе, и программа, и сам программист, создающий новое информационное поле. Но он производное и часть одной глобальной программы космического сознания – Бога, если хотите. Энергию мы восполняем из космоса. Например, в период подзарядки, когда отдыхаем ночью. Мы по образу и подобию «его» учимся создавать из информации пока виртуальный мир, а «он», как глобальный реактор энергии и информации, умеет создавать реальный. Мы работаем для совершенствования «его» космического сознания. После смерти повторяющаяся бесполезная информация уничтожается, а вот алмазы нашего творчества… Алмазы остаются в фонде для дальнейшего преобразования Вселенной и развития сознания. Для «него» нравственно только то, что способствует развитию. Все остальное есть зло. Кстати, поиграйте на досуге, наложите этот принцип определения добра и зла, как кальку, на человеческие этические нормы, определяющие злое и доброе, и будете очень удивлены. Совпадение произойдет далеко не во всех случаях.

– Как же, по-вашему, зародилась жизнь на планете. По чьей-то программе?

– Думаю, да. Информация или энергия, или геном, как хотите, растворилась в водной среде. А вода, теперь это уже ясно, – идеальный хранитель и накопитель информации. В океане были белки, аминокислоты – многое, что необходимо для развития. В дальнейшем информация или геном, чтобы выжить, создает вокруг себя белковые структуры, которые совершенствуются, приспосабливаясь к среде, от простейших форм до человека. Об этой версии, между прочим, начинают писать и в серьезной литературе. Но я вернусь немного назад. Итак, человек – существо информационное, он стремится к получению и обработке новой информации. Но, увы, в старшем возрасте он получает только то, что в его опыте уже происходило так или иначе. Информация отбрасывается разочарованным сознанием, подавая сигнал: это уже было, это не интересно, это не полезно. Сознание не тратит на обработку вторичной информации дополнительной энергии и времени. И человек, как в поезде, когда едет по давно известному маршруту, начинает ощущать ускорение движения времени. Не удивляющая больше жизнь начинает стремительный бег. Куда? К смерти, конечно. Но дело здесь даже не в том, что мы ощущаем к старости время быстрее: в конце концов, объективно-то его течение остается прежним. Человеку для жизни требуется примерно 10 бит информации. Никто не знает, каков наш средний информационный предел в целом. Резервы у нас, судя по всему, огромны – мозг задействован только на пять процентов. Но эти планетные условия, земное человеческое сообщество не могут дать индивиду больше того, что он может здесь иметь. Снег, песок, жара, холод, суша, вода, видимое нами небо, растения, животный мир, пища, наши человеческие контакты между собой и с природой, наши чувства – все, так или иначе, в нашей жизни повторяется многократно. Мы не получаем новой информации и энергетически угасаем. И наш программист об этом знает. Он понимает, что информационное пространство наше ограничено, и Земля после в среднем ста лет информационного существования человека больше не может быть ему информационным домом. Посмотрите, никто ведь не может жить долго, находясь в тюрьме или на необитаемом острове, где все вокруг не меняется каждый день. А если планетарное пространство становится той самой тюрьмой сознания? Возможно, сам срок нашей земной жизни обусловлен не столько биологической составляющей, сколько информационной, и органы человека могут существовать так мало – всего около ста лет – именно потому, что рассчитаны на наш информационный предел. Зачем создавать их более долговечными? Какой смысл? Ну, представим себе, что они были бы рассчитаны на жизнь продолжительностью семьсот, восемьсот, тысячу лет. И что? Человек сошел бы с ума, потому что не имел возможности развиваться. В мире, где он уже по большому счету ничего получить не может, он ждал бы конца, как избавления. И нашел его гораздо раньше, даже биологически еще здоровым. Ведь и сегодня не так уж редки случаи, когда люди (относительно здоровые) умирают от тоски, от отрицательных эмоций, равнодушия. От того, что психологи называют депрессией. Каков же вывод? Стремление человека к продлению биологической жизни на Земле бессмысленно. Единственный способ для него продлить жизнь – это не только победа над болезнями, это информационное обновление, творчество. Человечеству необходим прорыв к новым знаниям и впечатлениям. Мы в старости – как глубокая старая шахта. Раньше алмазы информации валялись под ногами, теперь каждую свежую мысль приходится добывать с огромным трудом из глубин собственного сознания. Иначе человек начинает спиваться, употреблять другие наркотики, желая уйти от скучного однообразия, как длящегося стресса, и путем изменения сознания получить новые впечатления.

1 2 3 4 5 6 7 8

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Эксперимент - Кирилл Леонидов бесплатно.

Похожие на Эксперимент - Кирилл Леонидов книги

Чужой берег - Ольга Репина - Русская современная проза
Личный дневник Маргариты - Мария Линдеманн - Русская современная проза
Уроки вечности - Барбара Михайловска - Русская современная проза
Танцующая душа - Антонина Каримова - Русская современная проза
Перепросмотр - Александр Шмидт - Русская современная проза
Иван да Марья - Ярослава - Русская современная проза
«Монстра» или китайские приключения бабушки и внучки - Ирина Федурина - Русская современная проза
Та, что гасит свет (сборник) - Дмитрий Рыков - Русская современная проза
Нестандартное лицо - Лариса Теплякова - Русская современная проза
Не дёргай тигра за хвост. Невероятные истории, сказки и притчи - Сергей Виноградов - Русская современная проза

Оставить комментарий