Бобби. Голденфилда. Это рядом с Дюбюком.
Леона. С Дюбюком, ты не шутишь? Да я всю телефонную книгу Дюбюка наизусть знаю. Сейчас я отойду на минутку поставить свою любимую мелодию, потом подойду к вам опять и поговорим о Дюбюке. Ладно? (Умиротворенная, направляется к музыкальному автомату и достает из кармана несколько монет. Роняет их на пол. Нагибается, чтобы подобрать монеты, передумывает, слегка поддевает их ногой, достает из кармана долларовую банкноту и выкрикивает.) Монк, ну-ка разменяй мне доллар. (Леона идет к стоящему за стойкой Монку, размахивая банкнотой.)
Квентин. Бармен… Бармен, вы меня слышите?.. Интересно, он вообще меня слышит?
Леона подходит к стоящему с правой стороны сцены музыкальному автомату. Бобби, подобрав с пола мелочь, передает ее Леоне. Леона ищет нужную кнопку.
Монк. Слышу я вас. Только вот заведением вы ошиблись. Вам нужен «Джангл Бар», он тоже на побережье, в полумиле отсюда.
Квентин. Значит, вы обслуживать нас не собираетесь?
Монк. Пусть мальчуган удостоверение личности предъявит.
Бобби. Мне только кока-колы.
Квентин. Ему чистой кока-колы, а мне водки с тоником.
Леона опускает монетку и автомат освещается. Она нажимает нужную кнопку — начинает звучать исполняемая на скрипке мелодия «Сувенир». При первых же звуках музыки лицо ее расплывается в блаженной улыбке.
Билл. Да ничем ты их не проймешь, им как об стенку горох, двинуть бы им как следует да выгнать отсюда в шею.
Бар едва освещен. Специальный прожектор освещает фигуру Билла. Звучит нежная мелодия.
Смотрю, стоит он у самой двери — собрался выходить и тут меня заметил. И не уходит. Такой весь из себя — явно напрашивается. Ну, думаю, подожду еще минут пятнадцать, потом зайду в мужской туалет, он за мной, как миленький, и готов — на крючке. Начнет петь, чтоб я к его машине шел или ехал в «Уайт Касл» и ждал там. Время терпело, дай, думаю, припугну его и все. Я до мордобоя дело не довожу. Они над собой не властны. А кто властен? Я, например, нет. Из дома сбежал в пятнадцать и, как говорит Леона, пальцем о палец в жизни не ударил да и не собираюсь, во всяком случае, пока Джуниор везет на себе весь дом, но с Леоной теперь все кончено. Она наверняка уедет, а я останусь, тоже наверняка…
Бар снова освещается. Леона стоит, прислонившись к автомату, и не отрываясь слушает музыку.
Монк (стуча в дверь женского туалета). Эй, Вайлет, выходи, она свою любимую скрипку слушает.
Билл и Стив смеются. Бар опять погружается в полумрак, прожектор направлен на Стива. Скрипка все звучит.
Стив. Свинья-свиньей эта Вайлет, мне б стыдиться, что связался с ней. А привередничать смысла нет: мне уже сорок семь, неженатый, работаю поваром в буфете, еле-еле свожу концы с концами. Вот и приходится довольствоваться одними объедками, черт бы их подрал, а эта Вайлет — доходяга — к ним в придачу… (Горестно опускает плечи и подносит ко рту банку с пивом.) И все-таки лучше она, чем никто — одному еще хуже. Подцепил я от нее гонорею, а она мне: «Ты ее в туалете заработал, когда на унитазе сидел». Пошел я к врачу и спрашиваю: «Можно на унитазе гонорею подцепить?». (Печально улыбается и, потягивая пиво, качается из стороны в сторону.) …Эх, жизнь моя убогая, цена ей грош. Как будто собаке кость бросили! Только собака — это я, а кость — она. Черт, уж я-то знаю, что она за фрукт. Как ни приду за ней, все в боулинге торчит, к какому-нибудь матросику прилипнет и вот одной рукой орудует. Шлюха? Вроде того. Мне-то ее не прокормить, это уж точно; ну пивком ее угощу, а когда провожаю — сосисками! Что это она вдруг с Биллом спуталась? Как-то раз он своим добром хвастал: «Смотри, какой большой», — говорит. — «Только брюки в обтяжку надеть да на улицу, и уж на пропитание я себе заработаю». Эх, дела… Такую бы жизнь — да псу под хвост. Ну, уж нет. Буду держаться. Пусть выходит, плевать я на нее хотел, как сидел, так и буду сидеть…
Бар освещается, прожектор меркнет. Спустя некоторое время из туалета медленно выходит Вайлет. Вид у нее жалкий. Клочком туалетной бумаги вытирает нос. Губы сложены так скорбно — будто она святая мученица. Заметив Леону, делает шаг назад и тяжело дышит, потом, время от времени всхлипывая, садится на краешек высокого стула у стойки бара. Монк подает ей пиво. Стив во все глаза смотрит на нее. Вайлет старается избежать его взгляда. Билл, сидя за столом, ухмыляется и хихикает.
Леона не обращает никакого внимания на Вайлет; поглощенная музыкой, она расхаживает по бару.
Леона. Боже мой, что за инструмент, прямо сердце щемит от тоски, только сладкой… пьянит и одурманивает…
Вайлет (жалобно). Не знаю: пить — не пить. Живот так болит.
Леона. Да ну тебя, Вайлет. Кому ты сказки рассказываешь? До чего своими лапами дотянешься, все вылакаешь. (Ударяет себя по бедру шляпой и смеется.)
Вайлет. Правда, живот болит.
Леона. Хорошо, что живот, — стошнило тебя и все, а вот когда душа заболит — хуже не бывает: душу от прошлого, как желудок, не очистишь. А как хочется. Выплеснуть бы все горе, я в жизни много натерпелась. А радости у меня какие? Салон красоты да мой трейлер. Сесть бы в него прямо сейчас и махнуть в Саузалито. Одной… (Смотрит на Билла, тот ухмыляется и хихикает. Вайлет снова жалобно всхлипывает. Леона сильно бьет ее шляпой по спине. Та наиграно вскрикивает.) Да заткнись ты, не трону я тебя. Стив, оттащи ты ее от стойки и усади за стол, а то мне ее истерика на нервы действует.
Стив (Вайлет). Слезай и садись за мой стол, а то свалишься еще.
Леона. Да на ней ни одного синяка нет, ни единого, а ревет как корова, будто я ее прибила. И та вот обезьяна тоже хороша. Связалась с ним на свою голову, приютила в трейлере. А какая в машине жизнь: мотаешься туда-сюда, а попутчик только один — ветер, дует-дует и тоску нагоняет. Но больше я такой дурой не буду… постучу по дереву! (Стучит по столу.)
Стив (пытаясь разрядить атмосферу). А знаешь, что это значит — стучать по дереву? Это значит коснуться дерева истинного креста, Леона. (Близоруко всматривается в ее лицо. Вид у него серьезный.)
Леона. Ну да, чтоб все обошлось, так принято.
Монк (Вайлет). Это мое! Твое — вот. (Вайлет нацелилась на пиво Монка.)
Стив. Слезай оттуда, Вайлет, садись за стол.
Леона. Пересади ее. Ее надо пересадить.
Стив подчиняется. Он поддерживает обмякшую Вайлет за хрупкую талию и ведет к стоящему на авансцене столу. В последний момент Вайлет незаметным движением руки удается сцапать со стойки бара банку, которую Монк приготовил для себя. Звонит телефон. Монк поднимает трубку.
Монк. «У Монка»… Док, это тебя.
Док (идет с другого конца бара). Благодарю, Монк.
Монк. А старина Док неплохой клиентурой обзавелся, если учесть, что он на пенсии.
Леона. Это твоя задница на пенсии — вышибли его из медицины. Он когда хирургом работал, так надирался, что не мог аппендикс от кишок отличить.
Монк. Хватит бродить, Леона, сядь на место.
Леона. А ты пробовал за человеческую жизнь отвечать, а?
Монк. Билл, по-моему, ей пора домой.
Леона. Это уж я сама решу, не надо мне советов.
Билл. Был я как-то в цирке и видел, как белый медведь на трехколесном велосипеде катался. Смотрю на тебя — а у меня этот самый медведь перед глазами.
Леона. Нарываешься, Маккоркл, да? Я же из тебя душу вытрясу.
Билл. Сядь и заткнись.
Леона. У меня к тебе предложение. Вот тебе на такси… (Швыряет на стол горсть мелочи). Поезжай и собери свои шмотки; все собери, чтоб, когда я вернулась, все было упаковано как следует. Я их вышвырну, а дверь на засов закрою. Это я серьезно тебе говорю.
Билл. У меня сердце разрывается.
Леона. Какое еще сердце? Мы в трейлере полгода вместе прожили, а помощи от тебя было — ноль.
Билл. Черт, зато эти полгода я тебя как женщину удовлетворял. В твоем дурацком трейлере.
Леона. Ты мой материнский комплекс удовлетворял, только и всего. Ладно, неважно, не будем об этом, что было — то было. Сделай-ка вот что. Возьми эту монетку, брось ее в автомат и нажми три раза кнопку К-6.
