что он о ней думает.
Грузчики не могли угадать. Никто её с этим сундуком и не мог выгнать.
Дом её, вернее квартира, хоть и был, по словам немногочисленных подруг, «полной чашой». Но чаша эта была с большим дефектом, со сколом в судьбе, который назывался в быту — одиночеством. Не сложилось ни с мужьями, ни с детьми. Она снимала шляпу перед своим одиночеством, очень уважала и боялась его. И постоянно придумывала себе всякие дела, чтобы держать с ним дистанцию, и не сильно общаться.
И вот это приобретение. Она как-то сразу поняла, что сундук, который грузчики поставили прямо посреди комнаты, требует своего места, и она стала ревизским взглядом оглядываться. Что бы такое удалить из своего жилища, и сразу глаза выхватили предметы, без которых давно можно было обойтись. Которые из лени не выбрасывались. И потянулись руки к ним в азарте, и позван был дворник Рустам, который за небольшое вознаграждение унес на помойку. Дворник Рустам всё порывался и сундук новообретенный вынести, удивлялся его трагическому облику, но был впряжен ею в обратное. Они вдвоем с большим трудом поставили сундук под широченное окно в комнате. Где он и замер сразу, поняв, что наконец дома. И она, проводив Рустама, наконец пристроилась на его крышку, и погладила ласково его шершавый бок.
— Привет! Живем? — тихо спросила она. Но в ответ с поверхности на неё живо глянула надпись поменьше, но с тем же смыслом прямолинейным.
— Да. Я — дура, — улыбнувшись, согласилась она.
Она сидела на сундуке и с удивлением рассматривала свое жилище. Каким оно стало пустым, просторным. Как будто дом наполнился другим, незнакомым или давно забытым, пространством. И в доме можно было прыгать, танцевать. И ничто уже не цепляло тебя за рукава, никаких острых углов. Ничего кроме того, что она забросила в доброе чрево сундуку. Все лишнее он не принял, все улетало за борт жизни. Он быстро навел ревизию в хламе, который казался до этого незыблемым, и оставил только то, что мог вместить. Отбор нужного был жесток и с учетом вечности. Сразу мыслилось — стоит в сундуке сохранить, или обойдешься.
Оказалось, что почти без всего она может обойтись.
Даже спать на нем можно было, так он был широк. И крышка его была теплой, будто дерево из которого она была выстругана, все еще делилось своей нескончаемой жизнью.
Она еще немного колебалась, зачистить ли ругательные словечки «дура» и прочие, которые приобрел сундук на своем долголетии, но не стала.
Потому что была в этом какая-то правда и о ней.
Чтобы заполнить сундук по настоящему, ей придется долго, очень долго жить. А главное, хорошо бы научиться хлеба печь, чтобы вернуть сундуку его личный аромат. Она еще раз открыла крышку, заглянула внутрь. Пахло свежевымытым влажным деревом.
Что ж! И это не плохо.
И углы в сундуке были хоть и кованные, но не острые. И замок легко вошел в ушки, ключик повернулся.
— Щелк! — услышала она приятный звук. И стало вдруг легко и спокойно. Она даже не стала анализировать, почему. Было ощущение сделанного большого и нужного.
Все, чем дорожилось, о чем много было думано, бережно хранимое, вспоминательное слезливо — не вместилось в старый сундук. Он их просто не захотел принять, хоть там было много места. При желании она бы могла поместить там себя вместе с одеялами и подушками. Она — да. Все остальное — нет. Лишнее. Её поразила отборчивость сундука. Она просто чувствовала его нежелание вмещать в себя непотребство всякое. Он был разборчив. Ей стоило бы поучиться этому редкому качеству.
Сундук, казалось, готов был заменить ей все, при этом расширяя свободное пространство. И даже в окно, которое было вечно занавешено шторой, можно было смотреть, удобно усевшись, на все тот же сундук. Что она незамедлительно и сделала. Сев на его теплую крышку, она как будто опустилась на траву газона во дворе, на который всегда строго запрещалось выходить даже босиком.
Сидя на сундуке, она легко рассмотрела внизу во дворе, как три тетки в спортивных костюмах шли бодрым шагом и строем, резко отчеканивая углы по каре двора. Чеканя шаг, они маршировали по периметру двора. Периметр был коротким, но они еще раз, и еще раз прошагивали его. Вид у них был деловой и сплоченный. Они явно имели цель. Сверху они казались маленькими, широкоплечими и слегка карикатурными.
— Р-раз — ра-аз! — спешили.
Куда?
«Каждый — к своему сундуку», — подумалось ей уверенно.
17 октября 2018, бестетрадные.
Порыв
Она встала не в духе. И все было не так. Обещал кто-то — и не позвонил, она точно помнила, что кто-то должен был позвонить. И даже напросился на вечер. Кофе уплыл на чистую вымытую накануне плиту, в ванной опять что-то капало. И все эти мелочи гнусом мелким роились в голове, вызывая неприятное и ненужное в ней раздражение. Ведь утро должно быть деловым и нежным. Это у неё по жизни был такой девиз. Утро должно быть деловым и нежным, деловым, чтобы настроиться на рабочий и обязательно толковый день. Нежным — для себя. Она пыталась беречь себя, свое настроение, с самого утра. Потому что, если по какой-то мелочи выходила из строя, доставалось всем. И домочадцам, и неосторожно позвонившим, и собаке, и кошке, и тарелкам. Она никогда не анализировала, откуда это черная волна мелких обид и огорчений, которая и под лупой не была бы видна, разве что в окуляр микроскопа, вырастала за несколько минут в яростное цунами. За несколько минут накрывала её и потопляла в отвращении ко всему, что происходило.
И тогда она срывала с вешалки плащ или пальто — это по сезону, и бежала от себя на улицу. И там долго и быстро ходила кругами по знакомым улицам, которые её тоже раздражали узнаваемой однообразностью, отсутствие сюрпризной радости.
Через час с небольшим она возвращалась домой, где цунами уже не было и следа. И она всегда удивлялась, думая в какой-такой канализационный колодец она откатилась в своем отливе.
Но сегодня она не могла позволить себе сбежать от этой гневной напасти, она действительно ждала звонка.
Она в раздражении рванула в разные стороны шторы на кухонном окне и вернулась к плите, стереть до конца кофейную пенку.
Она, ворча злые слова себе под нос, провела рукой с губкой туда-сюда. И вдруг уловила синхронное движение за окном. Она метнула туда взгляд.
Там, под сильным ветром, раскачивались ветки рябины. Ветер
