И захлопали в ладоши.
Оставив на току Прошу и Машу Хвостикову до прибытия деда Палюка, мы с песней отправились в деревню. Правда, предстояло еще потрудиться во дворе деда Палюка, но это взяли на себя девочки.
Дед Палюк весело вышагивал впереди строя, попыхивая трубкой и размахивая в такт песне руками. Обернувшись, он встретился со мной взглядом и подмигнул. И я совсем успокоился. Нет, не зря говорится, что настоящая дружба рождается добрыми делами!..
Симуш и я — друзья. Где я — там и Симуш, где Симуш — там и я.
Говорят, что похожи друг на друга как две капли воды. И действительно, ростом мы одинаковы, волосы у нас обоих светлые, оба курносые, лица веснушчатые, словно посыпанные шелухой конопли. Может быть, поэтому в деревне нас зовут близнецами. И отличить друг от друга не могут. Нас это нисколько не огорчает.
И в школе мы сидим за одной партой. Вместе книги читаем, вместе едим, вместе играем, вместе смеемся. Только вот горевать вместе не можем.
А горевать приходится не редко. Особенно из-за арифметики. Не в ладах мы с ней. Если бы не было арифметики на свете, то мы, может быть, не знали бы никакого горя никогда.
И кто только выдумал ее, эту арифметику? Неужели без нее жизни на земле нет? Вот, мой прадед ни одной буквы не знает, а ничего — живет!..
Размышляя обо всем этом, я и не заметил как к нам пришел Симуш. В руках у него — футбольный мяч.
— Ну, решил заданную на дом задачу? — спросил он, еще не переступив порога.— Ответ сошелся?
— Нет, что-то не получается…
— И не старайся. Не получится. Даже Павлик-Карлик и то, говорят, еле-еле решил. Если уж отличник с трудом задачу одолел, то нам она, наверняка не по плечу. Пойдем лучше в футбол поиграем. Может быть, на свежую голову ответ сойдется…
— А если не сойдется, что мы завтра скажем Николаю Ивановичу? — пристально глянул я на Симуша.
— Скажем, что живот болел. Подумаешь! — махнул рукой Симуш.
— У обоих? спросил я.
— Нет. У тебя живот, а у меня — голова,— сказал Симуш.
— Не пойдет,— возразил я.— Пусть у тебя — живот, а у меня — голова. Ладно?
— Не все ли равно? — удивился он.
— Нет, не все равно! объяснил я.— Если только живот болит, то головой можно думать. Ты же животом задачи не решаешь?
Симуш почесал в затылке.
— Верно! — снова удивился он.— И как это я не подумал? Тогда скажу, что у меня тоже голова болела.
— Нельзя,— отрезал я.
— Почему нельзя?
— Николай Иванович не поверит. Сразу у обоих, ты что? Скажи, что у тебя с глазами случилось несчастье,— научил я его.
— Не болят же, глаза-то! — воскликнул Симуш.
— А моя голова? — спросил я его в свою очередь.
— Верно,— вздохнул Симуш.— Как же быть?
— А ты завяжи один глаз бинтом… и все.
В это время кто-то засвистел под окном. Мы выглянули на улицу. У забора на лавочке сидели ребята. Оказывается, из другой деревни пришла команда. В прошлый раз мы их обыграли, теперь они решили взять «реванш». Конечно, отказаться от игры было бы нечестно.
— Пойдем что ли? — спросил Симуш, но на всякий случай осведомился.— А как же задача? Ладно,— подумав, сообщил он.— Придумаем что-нибудь.
Мы побежали с ребятами на луг. Началась игра. Матч продолжался до самой темноты, пока мяч еще можно было в траве найти. Но возвращались мы все довольные,— отыграться «противнику» не удалось…
На другой день не успел я позавтракать, как забежал Симуш. Я тут же выскочил из-за стола.
— Куда в такую рань? И школа-то еще, поди, на замке,— спросила мать, выходя из чулана. В руках она несла кунгра2 с мукой.
— Надо, мама! — сказал я твердо. И важно, как отец, снял с гвоздя фуражку.— Сегодня пораньше велели явиться.
Школа наша в соседней деревне. Пока доберешься, многое можно передумать.
Едва мы вышли из деревни, Симуш оглянулся и, увидя, что за нами никого нет, торопливо вытащил из кармана бинт.
— На, скорей перевяжи правый глаз, пока нас никто не видит,— приказал он,— Только бы сегодня все обошлось нормально, а там видно будет…
Я стал перевязывать Симушу правый глаз, но повязка ложилась неровно, бинт почему-то ускользал у меня из рук.
— Быстрей ты,— зашипел Симуш.— Как бы ребята не заметили!
— Поспешишь — людей насмешишь. Дело аккуратность любит,— наставительно успокаивал я друга.
Когда я, наконец, закончил перевязку, Симуш успокоился.
— Молодец, из тебя со временем врач выйдет,— сказал он, благодарно сверкнув на меня своим единственным глазом.
От похвалы я надулся как индюк и решил показать-из себя бывалого, все знающего человека и задал вопрос:
— Знаешь ли ты, кто такой Мюнхгаузен?
— Не знаю. А кто он такой? — удивился Симуш.
— Этот человек из любого положения выкручивался, как и я.
— Неужели? Вот интересно! А все-таки как он ухитрялся?
— У него была такая же умная голова, как у меня.
— Тогда что же ты с эдакой головой задачу решить не сумел? — ехидно захихикал Симуш.— И я бы, гляди, сейчас так не мучился.
— Ну, в этом твоя вина. Кто меня тащил из дома играть в футбол?
Так препираясь, мы и не заметили как дошли до школы. Несмотря на рань в классе собралось много ребят. Несколько учеников о чем-то горячо спорили у окна. Кируш-Длиннуш, как всегда, что-то жевал. Рыжий Проша бубнил стихотворение, заглядывая в учебник. Его голос звучал как репродуктор.
Мы подошли к спорщикам. Павлик-Карлик,
