— Ты, наверное, тоже не знаешь, — произнесла в этот момент Ева.
— Ну что ты! — запротестовал он. — Мы с тобой лучшие друзья, не так ли? Разве этого недостаточно?
— Кому достаточно, а кому и нет!
Клаус откинулся назад и засмеялся, правда несколько принужденно.
— Я прошу тебя, Ева, больше не…
Она взглянула на него. Ее черные глаза метали искры.
Клаус сразу стал серьезным. Он повернулся в ее сторону и увидел ее тонкие руки в перчатках, лежащие на баранке автомобиля. Иногда, чаще всего во время обгона, она сжимала ее крепко-крепко, и тогда видно было, какие это сильные руки.
— Ева, — сказал он, — если все будет хорошо, мы продолжим разговор. Да? Я обещаю.
Она выпятила нижнюю губу и ответила не сразу.
— Ты думаешь, все останется так, как было? — спросила она, помедлив.
— Еще некоторое время. А почему бы и нет? У нас все было превосходно.
Клаус вынул из кармана пачку сигарет и закурил.
— Дай мне тоже, — попросила Ева.
Она выжала газ до отказа, и машина рванулась вперед.
Они свернули с автострады и пересекли по главной улице Хайдхауз — сонный городок, отличающийся от других только тем, что здесь множество кур, напуганных машиной, кидались под колеса с настойчивостью самоубийц.
Затем они взяли курс на Моосрайн. Дорога шла у подножий гор и зимой и летом содержалась в порядке за счет заезжих путешественников.
— Нам туда, — указал Клаус на небольшую деревню, показавшуюся из-за поворота.
Ева притормозила и направила машину к стоящему на обочине уже довольно старому «форду-таунус».
— Ну и дела! — удивленно произнес Клаус. — У Леонгарда гость? Это невозможно. Он торчит в деревне именно потому, что бежит из города в поисках тишины и уединения и очень не любит, когда ему мешают.
За высокими елями в глубине сада виднелся дом в баварском стиле, дружелюбный и приветливый. Он сиял белизной, крыша была красной, а наличники — зеленые. Весь его облик радовал глаз и располагал к ночлегу.
— Ты зайдешь со мной выпить чего-нибудь освежающего? — спросил Клаус.
Ева замотала головой.
— Боишься сенат-президента? В отличие от меня он даже понимает кое-что в музыке.
Ева осталась непреклонной.
— Не сердись на меня, Клаус. Мне нельзя ничего пить, а холодного в особенности. Тяжесть в желудке делает меня нервозной.
— За роялем?
Она кивнула.
— Это проходит, — сказал Клаус.
— Или нет. Пока!
У Клауса осталось грустное чувство, словно он забыл что-то ей сказать, какие-то мелочи. Но ему было не по себе. Он поглядывал на. орхидею, которую купил. Она была по-прежнему прекрасна, хотя по краям появились следы увядания.
— Пока!
Он вышел из машины и глазами проводил Еву до поворота, затем закинул руки за голову и потянулся. Его взгляд скользнул по серо-зеленому «форду». Кому он мог принадлежать? Впрочем, это выяснится как только он войдет в дом.
Садовая калитка жалобно заскрипела, словно хотела предупредить Клауса о чем-то. Но тот не обратил на это внимания.
4
— Да, в Моосрайн, — сказала Ингрид Буш. — Я еду в Моосрайн. Я уже вам об этом говорила.
Ингрид опустилась на колени возле чемодана, стоящего на коврике при кровати, положила в него кое-что из своих вещей. Фрау Хеердеген стояла рядом и следила за тем, чтобы при сборах не повредили ее обстановку, — Ингрид снимала у нее комнату.
— Для вас совсем неплохо хоть ненадолго выехать из города, на природу, — заметила хозяйка сочувственно. — Моосрайн славится окружающими лесами.
— Боюсь, что у меня будет мало времени для прогулок. Я ведь еду не в отпуск, а только потому, что мой работодатель живет именно там, а не в каком-либо ином месте. Во время каникул я буду у него работать.
Фрау Хеердеген понимающе вздохнула. Видит Бог, многим из этих бедолаг-студентов, чью жизнь она хорошо знала, потому что не только сдавала им комнаты, жилось нелегко. Им часто приходилось рыскать по свету в поисках заработка.
— Вы, по-видимому, там хорошо заработаете, — размышляла она.
— Я надеюсь. Мы договорились, что я буду жить в деревенском доме, не платя за комнату…
— Ну, конечно. У такой выдающейся личности… Ведь о нем теперь часто пишут в газетах. Шутка сказать — сенат-президент Земельной палаты, ведь так?
Ингрид втихомолку чертыхнулась.
— Да, — терпеливо отвечала она. — Это действительно доктор Леонгард Майнинген; он пишет книгу по народному праву, и ему нужна секретарша, желательно с юридической подготовкой, и профессор Крозиус рекомендовал меня… — Она перевела дух и прибавила, уже не вполне уверенно. — Профессор Крозиус — декан юридического факультета, вполне достойный человек. Я, видимо, буду учиться у него в аспирантуре.
Так. Теперь еще раз (в сотый раз) все проверить.
Фрау Хеердеген вышла из комнаты: она уже ничем не могла помочь, ибо не имела никакого понятия об этих вещах. Слова «декан», «аспирантура» ей ничего не говорили, но для этой девушки, очевидно, они значили многое, и вообще она умела настоять на своем.
— Какой вы правильный человек, однако! — донеслись из соседней комнаты слова фрау Хеердеген.
Ингрид улыбнулась. Она надела в дорогу джинсы и пуловер с короткими рукавами. Черная юбка и четыре блузки лежали в чемодане. Она захлопнула крышку. Готово!
— Мой плащ остается в шкафу! — напомнила она хозяйке.
— Лучше возьмите, перекиньте его через руку, — предложила фрау Хеердеген.
Ингрид хотела это сделать, но вдруг зазвонили в наружную дверь.
— Пойти поглядеть, кто пришел? — спросила она автоматически, как делала это всегда.
— Лучше проверьте еще раз, не забыли ли чего-нибудь. — Фрау Хеердеген пошла к дверям.
Ингрид оглядела комнату. Это была обыкновенная комната — не слишком большая, но и не маленькая, обставленная старомодной мебелью. Но ей здесь было хорошо те несколько месяцев, что она ее снимала. Несмотря на постоянную надоедливую болтовню фрау Хеердеген и ее порой с трудом переносимую заботливость.
Вместе с тем Ингрид манила неизвестность, связанная с новой работой. Секретарь сенат-президента доктора Майнингена! Ей казалось, что это звучало почти так, словно она становилась действующим лицом какой-нибудь детективной истории в духе Шерлока Холмса. Ингрид уже мерещились необычайные приключения, которые ее ждут впереди.
— Берт, — обрадовалась Ингрид, увидев появившуюся в дверях длинную, рыхлую фигуру. — Здравствуй, Берт, ты пришел вовремя, как обещал по телефону. Тачка внизу?
Берт был гордым обладателем машины «Ситроен 2-С» по имени «эфенди». Практически они были неразлучны.
Он поправил очки, брови удивленно взметнулись.
— Конечно, — сказал он. — И это вместо приветствия? — Он передал Ингрид пакет. — Персики. Вместо цветов. Намного разумней, как я полагаю.
Он расплылся в улыбке. Передние зубы были большими, как у лошади, но это его не портило.
— Очаровательно, Берт. Благодарю. Я вижу, ты все такой же неисправимый прагматик.
— Это меня и украшает.
Ингрид указала на чемодан.
— Может, ты будешь настолько любезен, что отвезешь меня на Главный вокзал? Пошли, кабальеро!
Берт был не только галантным кавалером, но и привыкшим к неожиданностям журналистом. Недолго думая, он схватил чемодан и направился к выходу. В знак уважения он немного манерно поклонился фрау Хеердеген, которая благосклонно на него посмотрела.
— Кто это? — осведомилась она, забыв о приличиях.
— Берт Аккерман, — ответила Ингрид. — У него в редакции я работала в прошлом семестре.
Быстро взглянула в зеркало. Жалкий вид — решила она. Длинные золотистые волосы были тщательно вымыты для герра сенат-президента, специально старательно расчесаны. Они блестели, но после того как просохли, прядями рассыпались по сторонам. Увы! Ничего нельзя было изменить. Должно пройти какое-то время, прежде чем можно будет привести их в порядок.
— Мне кажется… мне кажется, вы едете не в Моосрайн, а с молодым человеком в Испанию, — улыбаясь, проворковала фрау Хеердеген.
— Если бы! — рассмеялась Ингрид.
Фрау Хеердеген была рада, что ее шутку оценили по достоинству. Внезапно, в порыве материнской нежности она обняла Ингрид, поцеловала ее в обе щеки и пожелала ей всего самого наилучшего.
— До свидания, моя девочка! Ваша комната будет ожидать вас до возвращения. И я тоже. Господи, и не забудьте, что вам нужно будет рассказать мне обо всем.
«Ах, моя хорошая! — подумала Ингрид. — Неделями сидеть, не разгибая спины, за машинкой — о чем тут рассказывать?»
Наконец Она возле Берта, и «эфенди» мчит их по Леопольд-штрассе к Главному вокзалу.
— Ты плохой журналист! — прервала она молчание.
— А что, другие обо мне такого же мнения?
