В детективном романе, размышлял Клаус, Ингрид была бы убита, прежде чем смогла бы что-либо сообщить. И убита именно им, Клаусом. Он чуть не улыбнулся при мысли об этом, но улыбки не получилось.
В дверях показался инспектор Фогель:
— Герр комиссар просит вас…
Хаузер сидел нахмурившись и выглядел так, словно доктор Бюзольд заставил его перед этим принять очень горькое лекарство.
— Ну, самое неприятное впереди, — сказал он. — Я настоял на проведении судебно-медицинской экспертизы. Машина из института скоро будет здесь. Возможно, вы захотите еще раз…
Клаус, который весь подобрался уже при слове «неприятное», покачал головой. Ну, если уж нельзя иначе… Ему было стыдно, что он не испытывал ничего, кроме облегчения, но это было так. Судебно-медицинская экспертиза. Возможно, Леонгарду это доставило бы удовлетворение: даже после смерти его на забыли судебные инстанции.
— Итак — нет? — спросил Хаузер.
— Нет, — сказал Клаус.
— Хорошо. Как вам угодно. Садитесь, пожалуйста.
Клаус сел на предложенный ему стул.
Инспектор Фогель сидел несколько в стороне за столиком, на котором прежде стояла пишущая машинка, и, пригнувшись, приготовил карандаш и блокнот.
— Объясните, пожалуйста, герр Майнинген, зачем вы вообще сюда приехали.
Клаус откинулся назад и глубоко вздохнул. Почему он оказался здесь? Да-да… Почему именно он и именно здесь? По правде говоря, он хотел помириться с Леонгардом. Больше того, должен был. Кротхоф его об этом просил. Мысль о Кротхофе не ободрила его.
— Я не знаю, известно ли вам, что я прежде работал на телевидении, — начал он.
Хаузер кивнул:
— Людей, которым это неизвестно, очень мало.
Клаус так и не понял, что это — комплимент или просто подтверждение.
— Сегодня я получил новое, очень заинтересовавшее меня задание, — сообщил он, — что-то вроде общественно-политической программы, вроде шоу с участием многих знаменитостей. Я хотел рассказать об этом брату и пригласить его на первую передачу.
Хаузер прищелкнул языком и исподлобья взглянул на Клауса:
— Это еще ни о чем не говорит. Пламенный вам привет, герр Майнинген, вы, по крайней мере, посвятили меня в тайны своей профессии. Смею вас уверить, что я с удовольствием смотрю телевизор, конечно, в свободное от работы время. К сожалению, участие вашего уважаемого брата…
Клаус решился:
— Я позвонил Леонгарду из Мюнхена и сказал ему, что собираюсь к нему приехать. Я сел на поезд и прибыл сюда. В поезде познакомился с фроляйн Ингрид Буш, которая в это же время…
Клаус глядел на комиссара, не отрывая глаз, и, казалось, был готов поклясться чем угодно, что это — правда.
Хаузер, видимо, был удовлетворен его объяснением.
— Мы это знаем, — кивнул он. — Это полностью совпадает с показаниями фроляйн Буш.
«Сказать неправду, по-видимому, гораздо легче, — открыл для себя Клаус, — чем произвести на собеседника впечатление правдивости того, что ты говоришь».
Комиссар Хаузер коснулся мизинцем кончика своего носа.
— Вы всегда ездили поездом, когда вам надо было навестить брата?
Клаус почувствовал в желудке какую-то пустоту, заныло плечо:
— Я очень редко навещал брата.
— Думаю, у такого человека, как вы, должна быть своя машина?
Хаузер сделал над собой усилие: уголки рта поднялись, обнажились мышиные зубки — это должно было изображать улыбку.
— Да. То есть нет. — Клаус замешкался. — Моя машина… Короче, на прошлой неделе, пользуясь благоприятным случаем, я ее продал некоему Мазерати.
Услышав эту фамилию, инспектор Фогель, немного нагнувшись, в надежде, что никто этого не заметит, сплюнул сквозь зубы.
— Я хотел вместо старой машины приобрести новый «фольксваген», но в тот момент это оказалось для меня невозможным.
Комиссар Хаузер откашлялся.
— Х-м, хорошо. А когда вы звонили брату по телефону?
— Примерно в полдень.
— Ага. Это действительно так. Фроляйн Пихлер, экономка, показала, что слышала в это время звонок телефона. Хм… Попробуйте, герр Майнинген, припомнить этот разговор. Подумайте. У вас будет время. Голос вашего брата… Вам тогда ничего не показалось?
Клаус лихорадочно соображал. Может, сочинить какую-нибудь легенду? Или сказать, что голос Леонгарда напоминал голос человека, уставшего от жизни?
Нет, это нелепо. Не стоит рисковать, особенно теперь, когда беседа, по-видимому, входит в нормальное русло.
— Ну?
— Мне очень жаль, — сказал Клаус, — но я не могу припомнить ничего такого.
Хаузер разочарованно шмыгнул носом. Должно быть, вся жизнь была для него сплошным расстройством.
— Когда вы видели своего брата в последний раз?
Клаус передернул плечами, словно пытаясь сбросить с себя тяжелый груз. Он положил ногу на ногу, но и в этом положении не мог избавиться от внутреннего неудобства, которое испытывал.
— Подождите, — сказал он. — С того времени прошел примерно месяц. Он был таким же, как всегда. Мы говорили о том, о сем. Ничего особенного. Ему не нравилось, что я, переезжая с места на место, не имею постоянной работы. — Он говорил теперь в непринужденном тоне. — Слышали бы вы, с каким презрением он произносил слова: «массовый зритель», «массовая информация».
Но комиссар не склонен был поддерживать непринужденную светскую беседу.
— Ваш брат был вам близок?
Клаус медлил с ответом.
— Нет. По совести говоря — не очень. Он был на двадцать лет старше меня. И поэтому…
— Знаете ли вы человека с фамилией Червонски, Григора Червонски?
— Нет. Это был посетитель, который был здесь сегодня, так? Тереза упоминала о нем.
Хаузер кивнул. Лицо его приняло озабоченное выражение.
— Боюсь, что Червонски — во всяком случае, так это выглядит, — именно тот человек, на совести которого смерть вашего брата, — медленно проговорил комиссар.
Клаус почувствовал, как внутри у него все оборвалось. Он не смел пошевельнуться под бдительным оком комиссара.
— Что вы на это скажете? — спросил Хаузер.
Но он сразу понял, насколько абсурдно направление, которое принимает это дело. Хаузеру не надо было выдвигать такую версию. То, что он говорил это всерьез, казалось совершенно неправдоподобным.
— Ваш брат стал жертвой совершившегося убийства, — еще раз старательно пояснил комиссар. — Подозреваемый в убийстве — Григор Червонски.
Клаус затряс головой.
— Но это бессмыслица!
— Как так?
— Как… как… — Клаус поднялся со стула, затем снова сел. Он пристально поглядел на инспектора Фогеля, который невозмутимо продолжал вести протокол допроса.
Он почувствовал себя вдруг так, словно был заперт в этой комнате. Электрический свет под потолком действовал раздражающе, воздух казался спертым, возможно оттого, что окна были закрыты, чтобы спастись от комаров. У него заныли все кости. Захотелось вырваться отсюда, бежать куда угодно: в Суринам, Гран Чако, хоть на самую отдаленную станцию в Антарктике.
— Это самоубийство, — глубоко дыша, процедил Клаус.
Комиссар махнул рукой, отметая это утверждение.
— Это самоубийство, — настаивал Клаус. — Леонгард был безнадежно болен. Я сам узнал об этом только сегодня.
— Не в этом дело. Данный аспект мы тщательно исследовали с помощью доктора Бюзольда. Вы, очевидно, тоже. Так вот, он прав — болезнь вашего брата не имеет никакого отношения к его смерти.
— Послушайте…
— Минуточку, — перебил Хаузер. — Не надо больше ничего говорить. Мне и так все ясно. Я хорошо представляю себе, как мало подходит вам наша версия. Убийство не только вредит репутации вашей семьи, но и вашему положению. Вы хотите сделать на телевидении карьеру. Вам нужно доверие, нужна благосклонность публики. Убийство в вашей семье — не лучшая для вас рекомендация. И поэтому хорошо, если я пойду по ложному следу, не так ли? И поэтому вам удобнее считать, что ваш брат в момент, когда находился в тяжелейшей депрессии, кончил жизнь самоубийством. Может быть, вы хотите мне возразить, герр Майнинген? Может быть, вы желаете сказать мне что-нибудь еще?
Клаус ожидал всего, только не этого бурного возмущения, не этого уничтожающего тона, не этих горьких слов. Комиссар выбивал у него почву из-под ног. Протест, который он хотел было высказать, сходу отметался.
— Я прав? — продолжал докапываться Хаузер. — Или это не так?
— Похоже, что так.
— Ну, ладно… Я вас не упрекаю. Но упорствовать — бесполезно.
— И все же вы ошибаетесь, — тихо сказал Клаус, опустив голову. — Это самоубийство.
— Я не ошибаюсь, упорно возражал Хаузер. — Я не ошибаюсь и сумею вам это доказать.
— Доказать?
— Обратите внимание: экономка доложила сенат-президенту, что к нему пришел посетитель. Когда он узнал, кто этот посетитель, он, видимо, был сильно расстроен. Фогель! — обратился комиссар к своему ассистенту. — Прочтите, пожалуйста, что показала Тереза Пихлер.
