То, что затем произошло, было так неожиданно и ошеломляюще, что Ингрид потом едва-едва смогла восстановить эту сцену. Клаус крикнул. Сразу же вслед за этим представительная пожилая женщина открыла дверь. У нее было совершенно убитое лицо, веки покраснели от слез, и она, казалось, была совсем подавлена.
— Герр Клаус, герр Клаус, — жалобно восклицала она.
— Что вы, Тереза! Что случилось? В таком состоянии я вас никогда не видел…
— Ах, герр Клаус! — Тереза уставилась на Ингрид, стоящую в стороне. — Кто это?
— Я… — начала Ингрид, но Клаус перебил ее.
— Что с вами? Что произошло? Кто в доме? Почему никто не встретил фроляйн Буш на вокзале? Это — фроляйн Ингрид Буш, секретарь Леонгарда. А это — Тереза, добрый дух нашего дома, хотя я не всегда уверен…
— Боже мой! Секретарша! — воскликнула Тереза. — Еще и это! Да… Я совсем забыла. Но кто же мог подумать?
Из-за спины Терезы возник мужчина, который выглядел так, словно он две недели не спал. Его бледное и морщинистое лицо с круглыми щечками напоминало мордочку хомяка. Коротко подстриженные волосы стояли дыбом. Он отодвинул экономку в сторону.
— Герр Клаус Майнинген? — обратился он к Клаусу. — Имею честь представиться: Бюзольд, доктор Бюзольд. Хорошо, что вы приехали.
Тереза наблюдала происходящее широко раскрытыми глазами. Казалось, до Ингрид никому не было никакого дела.
Клаус вопросительно смотрел на них.
— Можете вы мне, в конце концов, объяснить…
— Сейчас, — сказал доктор Бюзольд и отступил назад. — Войдите.
Он вскользь поклонился Ингрид, которую Клаус пропустил вперед, с любопытством оглядел ее и что-то пробормотал.
— Я попросил бы вас пройти со мною в кабинет, — сказал он, обратившись к Клаусу. — Нам удобнее побеседовать с глазу на глаз.
— А что делать с секретаршей? — спросила Тереза.
— Я думаю, для фроляйн Буш найдется комната в доме. Проводите ее наверх, словно ничего не случилось.
«Словно ничего не случилось? Значит, что-то все-таки случилось? — подумала Ингрид. — И Клаус Майнинген, по-видимому, о чем-то догадывается».
— Да. И возьмите чемодан, — добавил он.
Бросалось в глаза, что брат сенат-президента относится к Терезе не очень-то почтительно и даже несколько фамильярно. Но та не возражала.
Клаус подошел к Ингрид и положил ей руку на плечо.
— Я вскоре о вас позабочусь.
— Что случилось? — спросила Ингрид, не повышая голоса.
— Я не знаю. — Клаус сделал предупреждающий жест. — Не беспокойтесь.
Он попытался улыбнуться и в сопровождении доктора Бюзольда проследовал в кабинет.
Ингрид обернулась к экономке:
— Значит, вы — Тереза, — сказала она дружелюбно.
— Фроляйн Пихлер, — горделиво поправила та и кряхтя подняла чемодан.
— Позвольте мне. Я сама донесу чемодан.
Тереза покачала головой.
— Поднимайтесь наверх, — предложила она и зашуршала мягкими туфлями следом за девушкой.
— Когда, по-вашему мнению, я смогу представиться герру сенат-президенту? — робко спросила Ингрид.
Тереза обернулась, достигнув уже третьей или четвертой ступеньки. Ее подбородок дрожал. Она пыталась что-то сказать, но ей это удалось не сразу.
— Вообще никогда. Герр сенат-президент был сегодня убит.
6
Клаусу удалось все же сохранить самообладание, когда он сидел с доктором Бюзольдом в рабочем кабинете брата. Врач не затруднял себя долгими приготовлениями, а сразу же перешел к делу.
— Доктор Майнинген, — сказал он резко, — умер вследствие отравления цианистым калием.
Клаус опустил голову — его лица не было видно. Несколько секунд оба молчали. Затем Клаус снова поднял голову. Он был бледен, но выдержан и спокоен.
Доктор Бюзольд, казалось, наоборот — совсем упал духом.
— Вам, наверное, известно: я был его другом, возможно, единственным, — сказал он и подкрепил свои слова соответствующим жестом. — Мы с ним здесь, в этом кабинете, по вечерам часто играли в шахматы. Он почти всегда выигрывал, сделав какой-нибудь совершенно неожиданный эффектный ход, замысел которого отличался простотой и изяществом. Вчера, например… а сегодня… — Врач тряхнул головой, снял очки и вытер глаза тыльной стороной ладони. — Я все еще не могу прийти в себя. Я его видел, я его обследовал. Когда я вошел, экзитус уже стал фактом. Ничего нельзя было сделать…
Он взглянул на Клауса. Клаусу было неприятно видеть это лицо без очков, придававших ему благообразие — видимо, таковым является особое свойство дистанционных стекол — и он был рад, когда доктор снова надел очки.
— Так внезапно, понимаете? Он давно это знал. Я всегда думал: ему все было известно. И однажды…
— Я не могу понять, о чем вы? Что было ему известно? — спросил Клаус раздраженно.
— Его болезнь. Да, вы об этом не догадывались: рак…
— Что? — Клаус беспомощно глядел на врача. — Леонгард… Боже мой! — Как ни странно, но одновременно с удивлением пришло какое-то облегчение. — Он мне никогда об этом не говорил. Он вообще никогда мне о себе ничего не рассказывал. Мы были словно чужие… Но чтобы у него было такое… Это было болезненно?
Доктор Бюзольд кивнул.
— Это началось у него несколько лет назад. Конечно, он знал. Он консультировался у многих специалистов. Профессор Клюге, профессор фон Винтерштейн — все ему об этом говорили, Но когда прошел первый шок, он ничего не изменил в своей жизни. «Я должен до конца использовать отпущенное мне время», — говорил он мне. Поэтому для меня было совершенно неожиданным, что он…
Врач громко высморкался в накрахмаленный носовой платок. Клаус на мгновенье закрыл глаза.
— Когда Тереза меня вызвала, — продолжал доктор Бюзольд, — я подумал, что это злая шутка: она сказала, что, вернувшись от зубного врача, нашла герра сенат-президента в кабинете мертвым. Я… я приехал сразу же. Отравление цианистым калием. Мне ничего другого не оставалось, как вызвать по телефону вахмистра Бирнбаума из нашего полицейского участка.
Это, по-видимому, и был тот мотоциклист, которого Клаус встретил на шоссе.
— Самоубийство, — заключил он.
— Герр Майнинген… — Врач нахмурился, мучительно соображая. — Я тоже пришел в конце концов к такому заключению. Но если предположить…
— Что? — подхватил Клаус. — Дело совершенно ясное. Леонгард был неизлечимо болен. Он не мог больше терпеть. В момент внезапного потрясения, а может быть, депрессии… Это — самоубийство.
Клаус достал из кармана пачку сигарет. Не раздумывая, закурил. Доктор. Бюзольд вздохнул и взглянул на пачку.
— Извините, — пробормотал он и пододвинул пачку доктору, тот взял сигарету. Клаус поднес зажигалку.
Доктор Бюзольд, когда закурил, снова обрел утраченное было спокойствие. Он основательно затянулся, потом еще раз, и задумчиво произнес:
— Самоубийство… самоубийство… — Потом покачал головой. — Да, это была первая мысль, которая пришла мне в голову.
— Конечно… — Клаус прикрыл глаза. — Что может быть еще?
— Я не знаю. Можно Бог знает что подумать. Я посмотрел вокруг, обследовал место происшествия, но ничего не обнаружил. Никакой записки, которая хоть что-нибудь прояснила бы. Ничего. Удивительно!
Клаус, запнувшись, молчал. Сигарета слегка дрожала в его руке. Он сбил пепел в пепельницу.
— Как гром среди ясного неба — и ни слова, ни строчки, объясняющей случившееся, — заметил доктор Бюзольд.
— А может быть, так уж получилось. Это бывает чаще, чем вы думаете:
— Возможно. Но в случае с вашим братом полностью исключено. Он был человеком холодного ума и железной воли. Впрочем, вы и сами знаете. Ясность и полная правда — вот правила, которым он учил других и которых придерживался сам. И конечно, последний шаг в своей жизни, шаг к смерти, он должен был объяснить, указать причину самоубийства. До последнего момента он был в трезвом уме и твердой памяти… Но вам от этого не легче!
Клаус стиснул зубы и пожал плечами.
— Он не был сторонником внезапных решений, — продолжал доктор Бюзольд. — Мало того, у него были далеко идущие планы. Он хотел написать книгу, осветить в ней проблемы государственного и гражданского права. Он достиг апогея своей жизни, был в расцвете сил. Только вчера мы об этом говорили. Вчера вечером. Не правда ли, странно, что человек, решивший покончить счеты с жизнью, говорит о своей будущей работе, говорит с воодушевлением и присущей ему трезвостью? Не верю, чтобы он мог так просто отказаться от жизни.
— Несмотря на это, — сказал Клаус, — несмотря на все это, перед нами самоубийство. Я в этом уверен. А что делает полиция?
— Вахмистр Бирнбаум уехал в свой участок, чтобы доложить по телефону вышестоящему начальству — в округ. Он хочет получить дальнейшие инструкции. Естественно, этот отнюдь не рядовой случай он не может расследовать в одиночку.
