В первые часы Зина все еще надеялась, что удастся поехать дальше: ждала шофера с горючим и хотя неуверенно, но все же верила, что он нечто придумает. Если уж никак нельзя поставить на ноги эту машину, то он, возможно, найдет другую. Но не пришел шофер в тот вечер, после налета, не пришел и ночью, и на следующий день. Кто знает, что случилось: может, ранило или убило человека.
Из ходячих больных остались возле тяжелораненых только тот однорукий, с двумя треугольниками на петлицах, и шофер, раненный в ногу. Остался, правда, еще и кавалерист, но он сам не мог ступить без поводыря и двух шагов.
Первый день жили почти у самой дороги. Зина принесла из деревни лопату, отрыли щель, чтобы прятаться от воздушных налетов. Принесла она и немного спирта - выпросила у людей. Вдвоем со Светланой они промыли раны бойцам и наложили новые бинты всем пациентам своего маленького "госпиталя". Кавалерист, когда ему хорошо протерли глаза, узнал Светлану. Выяснилось, что у него повреждены не глаза, а надбровья и частично веки. Он просто крепко ушибся и порезался, когда вылетал из конюшни вместе с лошадьми, спасая их от бомбежки. Поняв, что слепым он не останется, да еще узнав Светлану, кавалерист так повеселел, что шутил даже тогда, когда никакие шутки были не ко времени. Весь "госпиталь" тоже с радостью воспринял его быстрое выздоровление, потому что в лагере прибавлялся еще один трудоспособный и очень полезный человек. Опасались, правда, чтоб он не дал маху из жита, как сделали некоторые его соседи по кузову.
Весь тот день урчали на дороге машины, тарахтели подводы, шли и шли люди. Зина время от времени выходила на шоссе, голосовала, упрашивала шоферов взять раненых бойцов. Мало кто останавливался, заметив ее поднятую руку, а если и останавливался, то, сочувственно взглянув на нее, показывал на свой кузов и снова торопливо включал мотор.
Под вечер вышли на дорогу вчетвером: кавалерист, которого уже все в лагере звали Грицко или Грицаем, однорукий командир отделения, Зина и Светлана. Растянувшись редкой цепочкой поперек шоссе, они упорно пытались останавливать машины. Один человек в штатской одежде сам принялся стучать своему шоферу, увидев впереди такую заставу. Он стоял в кузове у самой кабины и придерживал за веревочный повод корову.
- В чем дело, товарищи? - громко спросил он. - Подъехать хотите? Так нам же недалеко, всего каких-нибудь шесть верст. Раненый? Нет, раненых не могу. Вот девушек можно подвезти, если хотят.
Грицко и командир отделения стали на подножку машины.
- Попробуй только тронуться! - грозно предупредил Грицко шофера. Видишь, что это? - И показал камень.
- Может, так решим, - пошел на хитрость хозяин машины, видя, что ему не улизнуть. - Я доеду вот до той деревни, разгружусь, а тогда и пригазую за вами.
- Пригазу-у-ешь, - недоверчиво протянул Грицко. - Нашел дурней.
- Да что вы, товарищи! - начал возмущаться хозяин. - За кого вы меня принимаете? Сказал, подвезу, значит, подвезу. Горючего мало, но километров за десять подкину.
- Ну, поехали! - вдруг приказал Грицко. - Торговаться нет времени. Я провожу вас до деревни, и вместе вернемся. Поехали!
Он взглянул на шофера, и тот включил мотор, не ожидая команды хозяина.
Щуплый, но с очень энергичным и волевым лицом командир отделения соскочил с подножки. Он, конечно, согласился с решением Грицко, хотя в душе сомневался, что это пойдет на пользу. Уговорит хозяин кавалериста, и они двинут отсюда вместе. Зина доверяла Грицко больше, но и ее смутило его неожиданное решение.
Все трое возвращались назад с надеждой и тревогой в душе. Начинало темнеть, ночью машины идут, не включая фар, и ни одна не остановится, даже если ляжешь на дороге. А завтра?.. Кто знает, что будет завтра.
- Это Валькин отец поехал, - задумчиво и как-то глухо проговорила Светлана. - Валя со своей мамой в кабине сидела. Она хотела заговорить со мной, а мама дернула ее за руку.
- Почему же ты молчала? - удивленно спросила Зина. - Знакомые люди. Они взяли бы тебя, может, так было бы лучше.
- Я не хотела с ними ехать, - твердо сказала девочка.
Придорожный лагерь ожидал теперь своих посланцев с особенным нетерпением. Все раненые, даже те, кто чувствовал себя очень плохо, понимали, что сегодня обязательно надо найти какой-то выход. Каждый раз, когда Зина отправлялась на шоссе, они провожали ее ласковыми, доверчивыми взглядами, а потом, ожидая, считали минуты. Последний выход четверых еще больше обнадежил их, и тут уж каждая минута казалась часом. И все верили Зине, надеялись на нее. Если сегодня Зина ничего не добьется, то что же будет дальше, что ждет всех впереди? Продуктов почти нет - мало кто в тревоге успел захватить рюкзак. С водой тоже не просто. А что уж говорить о лечении, о медикаментах.
Узнав, что Грицко уехал на грузовике и скоро должен вернуться с машиной, лагерь немного повеселел, а хромой шофер стал уверять, что он доедет на этой машине хоть до самой Москвы и каждого довезет, куда надо. Попросили Машкина - так звали щуплого командира отделения - пойти на дорогу подежурить, чтобы сразу же дать всем знать, как только подъедет Грицко.
Однако прошел час, второй, а машины не было. Уже всё подготовили для быстрой погрузки, шофер даже смастерил носилки для переноски лежачих больных, а от Машкина - никаких вестей. "Сбежал Грицко, - стали думать некоторые, - использовал удобный момент".
Тревожные мысли охватили и Зину, уже и она начала терять надежду на кавалериста. И тут прибежал в лагерь Машкин. Он сел на сноп зеленого жита рядом с Зиной и, отдышавшись, сказал:
- По-моему, друзья, это немцы!
Все, кто мог, повернули к нему головы.
- Я долго лежал в борозде, - продолжал командир отделения, - хотел убедиться. Сначала проехали мотоциклисты. В темноте не разберешь, я еще сомневался. А потом пошли бронемашины, и я увидел: техника не наша, люди не наши. Значит, нас обошли.
- Будем сидеть тут, пока тепло и за шею не льет, - попытался пошутить шофер.
Но никто не поддержал его шутки, никто даже не взглянул в его сторону. Многим вспомнилось, что в самом деле с час назад была какая-то зловещая тишина на шоссе: не слышно было гула машин, людского говора, тарахтения колес. Вероятно, последние из наших отошли, а враги еще не пришли.
Представив себе все то ужасное, что произошло, Зина почувствовала, как похолодело у нее в груди. Что же делать, за что браться, какими советами поддержать раненых? Пока за спиною были свои части, пока на границе - она знала - шла героическая борьба, пока полк, в штабе которого она служила, был еще на своем месте и тоже сражался против врага, в сердце жило неиссякаемое стремление бороться, побеждать все трудности. Она готова была изнывать без воды, голодать, стоять под пулями и под бомбами, чтобы только хоть чем-нибудь помочь фронту, помочь бойцам, которых она видела каждый день. А когда за спиной - страшно подумать! - уже ничего нет? Если враг ступил на нашу землю, занял тот чудесный лесок возле военного городка, который за последние годы стал ей родным, пробрался на зеленые улицы, запоганил тот маленький, обвитый плющом домик, где осталась ее мать? Зине вдруг показалось, что уже бессмысленно бороться, что руки уже начинают опускаться и ей не найти слов, чтобы утешить беспомощных людей, молча лежащих перед нею. Светлане тоже передалось общее настроение, и она всем своим тельцем прижималась к Зине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
