Теперь бабушка и Ветеран все дни проводили вместе, разве что кто-нибудь из них отлучался по нужде, да и то скрепя сердце, и плевать им было на сплетни: ему — потому что он был с севера, а бабушке и подавно, даром что она с Сардинии.
По утрам они встречались за завтраком: тот, кто приходил первым, не торопился завтракать, поджидая другого, а бабушка постоянно боялась, что Ветеран может уехать, не предупредив ее, или что она ему надоест и он пересядет за другой столик, удостоив ее лишь холодным кивком, как все те мужчины, что навещали ее по средам много лет назад. Но он всегда выбирал ее столик, а если ей случалось прийти позже, она сразу понимала, что он ее ждет, потому что он пил только кофе, а к еде не притрагивался, и бабушка так и заставала его за своим столиком перед пустой чашкой. Завидев ее, Ветеран тут же хватал свой костыль, вскакивал, словно отдавая честь своему капитану, слегка наклонял голову и говорил: «Здравствуйте, принцесса», — и бабушка смеялась, взволнованная и счастливая.
— Какая такая принцесса?
Потом он приглашал ее пройтись с ним к газетному киоску, газету он читал каждый день, как дедушка, только дедушка читал про себя и для своего удовольствия, а вот Ветеран садился на скамейку рядом с бабушкой, читал ей статьи вслух и интересовался ее мнением, и хотя он закончил университет, а она только четыре класса начальной школы, то, что она говорила, было для него очень важно. Он спрашивал ее, к примеру, что говорят сардцы о «Кассе Юга»?[17] Что думает бабушка о Корейской войне? А о том, что творится в Китае? Бабушка просила Ветерана как следует растолковать ей вопрос, а потом говорила, что об этом думает, и ни за что на свете не отказалась бы от чтения этих ежедневных новостей: они склонялись над газетой, и головы их почти соприкасались, они были так близко друг к другу, еще немножко — и губы их сольются в поцелуе.
Потом он говорил:
— Какой дорогой мы сегодня вернемся в гостиницу? Выбирайте, что вам больше нравится.
И всякий раз они выбирали новую дорогу, и когда Ветеран видел, что вид у бабушки какой-то рассеянный, она останавливается посреди улицы и разглядывает фасад гостиницы, или кроны деревьев, или еще что — эта привычка сохранилась у нее до самой старости — он обнимал ее за плечи и, легонько подталкивая, подводил к тротуару.
— Вы — принцесса. И должны вести себя как принцесса. Принцесса не замечает, что творится вокруг, это все те, кто вокруг, должны заботиться о ней. А ее дело просто жить и все. Не так ли?
Бабушку веселили его выдумки: будущая принцесса улицы Манно, нынешняя принцесса улицы Сулис и бывшая — равнины Кампидано.
Не сговариваясь, они все раньше и раньше приходили на завтрак, и у них оставалось больше времени на чтение газеты, сидя рядышком на скамейке, и на прогулку, где Ветерану обязательно приходилось обнимать бабушку за плечи и подталкивать к тротуару.
Однажды Ветеран попросил бабушку показать ему свои руки до плеч, и когда она закатала рукава блузки, он сосредоточенно провел указательным пальцем по венам.
— Красавица, — сказал он, переходя на «ты», — ты настоящая красавица. Но откуда все эти шрамы?
Бабушка ответила, что шрамы получила, работая в поле.
— А кажется, что они от лезвия ножа.
— Нам приходится много резать — таков крестьянский труд.
— Но почему тогда нет шрамов на ладонях? Кажется, что шрамы — они неспроста, слишком уж четкие.
Она не ответила, он взял ее руку и поцеловал, потом перецеловал каждый шрам на руках и обвел пальцем ее профиль. «Красавица, — повторял он. — Красавица».
Тогда она тоже дотронулась до него, до этого мужчины, за которым она столько дней наблюдала со своего стула на веранде. Бережно, будто он был скульптурой великого мастера, потрогала волосы, нежную кожу шеи, ткань рубашки, сильные руки с добрыми детскими ладонями, деревянную ногу с надетым на нее только что начищенным ботинком.
Дочка Ветерана на самом деле была ему не родной. В сорок четвертом он попал в плен к немцам, отступавшим на восток. Считалось, что жена родила ребенка от партизана — товарища по оружию, который впоследствии погиб. Но Ветеран любил девочку как родную дочь.
На фронт он ушел в сороковом году на крейсере «Триест», несколько раз попадал в кораблекрушение, в сорок третьем был взят в плен в открытом море недалеко от Марселя, до сорок четвертого находился в концентрационном лагере Хинцерт. Ногу он потерял во время отступления зимой сорок четвертого-сорок пятого: когда подоспели союзники, он еще мог кое-как передвигаться, но, чтобы спасти ему жизнь, врач-американец ногу ампутировал.
Они сидели на скамейке, бабушка обхватила его голову руками и прижала к своему бешено колотившемуся сердцу, потом расстегнула верхние пуговицы блузки. Он обласкал ее грудь улыбающимися губами.
— Поцелуемся нашими улыбками? — предложила бабушка, и их улыбки слились в долгом поцелуе. Ветеран сказал ей потом, что такая же мысль пришла в голову Данте в пятой песне «Ада»: «лобзанье улыбок» Паоло и Франчески, которые любили друг друга, но не могли соединиться.[18]
Бабушкин дом, как и пианино Ветерана, должен был восстать из пепла: на месте церкви Санти-Джорджо-э-Катерина и бывшего дедушкиного дома дед и бабушка задумали построить особняк. Бабушка уверена, что дом получится замечательным: весь залитый светом, из окон можно любоваться оранжево-лиловыми закатами и улетающими на юг ласточками, а на нижнем этаже — праздничная зала, зимний сад, красный ковер на лестнице и веранда с фонтаном. Улица Манно — самая красивая в Кальяри. По воскресеньям дед угощает бабушку пирожными у Трамера, а в другие дни, когда хочет ее порадовать, покупает на рынке Санта-Кьяра осьминога, которого она варит с растительным маслом, солью и петрушкой. А жена Ветерана теперь готовит отбивные по-милански с ризотто. Но ее коронными блюдами остаются тренетте с соусом песто, сычуг и пасхальный пирог «паскуалина».[19] В Генуе дом Ветерана стоял возле больницы Газлини, при нем был сад с фиговыми деревьями, гортензиями, фиалками и курятником. Он прожил в этом доме всю жизнь. Теперь он продал его хорошим людям, и когда они приезжают в Геную, всегда останавливаются у них, а потом новые хозяева дают им с собой в Милан свежие яйца, а летом помидоры и базилик. Дом был сырым и старым, но роскошный сад утопал в зелени, а единственной ценной вещью было мамино пианино, ее родители были очень богаты, но она влюбилась в его отца, camallo,[20] и тогда они выгнали ее из дома, ей и досталось-то только это ее пианино, да и то спустя многие годы. В детстве мать часто, особенно летом, после ужина — в Генуе принято рано ужинать и выходить гулять — водила его посмотреть снаружи на виллу дедушки с бабушкой. Высокая стена вдоль всей улицы, упирающаяся в большие ворота со сторожкой сбоку, аллея с пальмами и агавами и лужайка с геометрическими узорами из цветов, поднимающаяся к большому молочно-белому трехэтажному зданию с террасами, гипсовой балюстрадой и серебристой лепниной вокруг окон, многие из которых были освещены, а еще с четырьмя башенками сверху.
Но мать говорила ему, что ей на все это наплевать, ведь у нее есть любимый муж и любимый figeto,[21] и обнимала его покрепче, а летними ночами в Генуе столько светлячков, вот он и запомнил мать именно такой.
Она умерла, когда Ветерану не было и десяти, отец больше не женился, он так и работал в порту и ходил в бордели на улице Пре, этого ему вполне хватало, а потом погиб при бомбардировке.
Возможно, настоящим отцом дочери Ветерана был никакой не партизан. Возможно, она была дочерью немца и жена не хотела ему об этом рассказывать, чтобы он не возненавидел нацистское отродье. Этот немец мог взять ее силой. Или все случилось с ее согласия, скажем, она отдалась ему в благодарность за помощь. Известно только, что во время войны она работала на заводе и в марте сорок третьего участвовала в забастовке, требуя хлеба, мира и свободы, и не могла простить Ветерану, что он надел военный мундир, хотя всем известно, что Королевские военно-морские силы Италии оставались верны королю и на самом деле фашистов терпели с трудом, и вообще не любили немцев, этих дикарей, и считали, что их союзниками должны были быть англичане, и все те, кто служил во флоте, ни в коем случае не были заражены массовым психозом, напротив, это были люди серьезные, сдержанные, готовые жертвовать собой и с чувством собственного достоинства.
Дочь Ветерана уже говорит с миланским акцентом, а еще у нее есть кукла, с которой она играет в дочки-матери, игрушечная кухня, детский фарфоровый сервиз и тетрадки с первыми буквами алфавита и орнаментом, а еще она любит море, и когда ее везут на поезде в Геную, все ждет, когда после туннеля неожиданно увидит его. Когда год назад они переехали в Милан, она так плакала, выходила на балкон и кричала прохожим: «Генуя! Верните мне мою Геную! Я хочу мою Геную!». Так что если ее отец действительно немец, то, наверное, он был хорошим человеком.
