В кабину, где сидели пограничники, просунулся пилот, замахал рукой. Все бросились к иллюминаторам и увидели, как земля, деревья, сопки стали стремительно приближаться. Вертолет снижался. Когда вершины деревьев оказались почти на уровне глаз, машина вздрогнула, повисла в воздухе и закачалась, словно подвешенная на невидимой нити. Прямо под собой Устинов увидел обгоревший остов планера, уткнувшийся носом под корень огромного кедра. Одно крыло его валялось метрах в двадцати.
Второй пилот прошел в заднюю часть кабины и принес скатанную веревочную лестницу. Прикрепив ее, он открыл люк. Гонимый огромными лопастями, морозный воздух ураганом ворвался в кабину. Тимофеев опустил и завязал под подбородком отвороты ушанки, подал знак рукой: «Следовать за мной!» Потом, ухватившись за веревки, стал спускаться вниз. Вихрь рвал полы его шинели.
Устинов, заглянувший в иллюминатор, видел, что трап не доставал метра четыре до земли. Конец его беспомощно мотался из стороны в сторону на уровне нижних ветвей сосны. Когда майор достиг последней ступеньки и, отпустив трап, летел вниз, вертолет чуть-чуть подпрыгнул. За Тимофеевым спустился Демин, за ним — солдаты. Последним покинул вертолет эксперт Синилов.
Высадились благополучно. Летчики сбросили лыжи, рюкзаки с продовольствием и убрали трап. Вертолет набрал высоту и широкими кругами пошел над заснеженной тайгой, высматривая, нет ли где поблизости других следов воздушной катастрофы. Солдаты собрали рюкзаки, лыжи, стали рубить деревья, чтобы сложить хижину. Офицеры направились к остову планера.
— Прошу обождать одну минуту, — сказал эксперт и вынул из-за пазухи фотоаппарат. Подойдя к обломкам метров на десять, сделал снимки с нескольких точек. Щелкнул последний раз затвором и, спрятав аппарат, проговорил:
— По-моему, в кабине труп.
Офицеры подбежали к лежащим на снегу останкам планера. Плексиглас фонаря, закрывавшего кабину пилота, замутился от огня, и сквозь него трудно было что-либо разглядеть. За матовыми стенками лишь угадывались очертания человеческой головы, вернее, кожаного шлема.
Тимофеев осмотрел фонарь, попробовал его открыть. При ударе о землю металлический каркас деформировался, и сдвинуть фонарь не удалось. Пришлось действовать ломиком.
— Очень прошу вас, — сказал эксперт, когда остов планера заскрипел и качнулся, — очень прошу вас поосторожнее. Не шевелите планер. Мы его еще не осмотрели.
— Хорошо, — ответил Тимофеев и обратился к Демину: — Товарищ лейтенант, поддержите фонарь с другого бока.
Майор резко нажал на лом, едва просунутый в узкую щель, и фонарь отодвинулся. В кабине, опершись лбом о приборную доску, сидел мертвый человек. Ручка управления пробила ему грудь.
— Разрешите, — сказал эксперт.
Офицеры отошли, и он опять стал щелкать затвором фотоаппарата. Потом труп осторожно вынули из кабины и положили на снег. Это был мужчина в обуглившемся летном комбинезоне и унтах. Лицо его тоже сильно обгорело.
В кабине офицеры увидели развороченную взрывом радиоаппаратуру, два термоса, галеты, шоколад.
— Улов небогатый, — проговорил Демин.
— Закинем бредень еще раз, — пошутил Тимофеев.
Офицеры разделили планер на секторы и каждый из них стал осматривать свой участок. Демину достались часть фюзеляжа и стабилизатор. Обшивка на них обгорела, остался лишь голый остов. Демин сломал еловую лапу и стал осторожно сметать снег с «брюха» планера. Подтаявший от пламени пожара снег смерзся.
Приходилось очень осторожно, сантиметр за сантиметром, счищать лед. Лейтенанту казалось, что его работа напрасна. «Только в кабине планера, — думал Демин, — где ищут Тимофеев и Синилов, можно найти ответ на вопрос». Но он добросовестно продолжал очищать от снега остов. Обнажилось дно фюзеляжа, и Демин увидел нечто, привлекшее его внимание.
— Товарищ майор! — взволнованно крикнул он. — Люк! Открытый люк. В хвостовом отсеке!
Офицеры кинулись к Демину. Эксперт Синилов замахал руками и начал причитать, чтобы там ничего не трогали. Но его опасения были напрасны. Офицеры осматривали то, что Демин назвал «люком», стоя на почтительном расстоянии. Вероятно, Демин имел довольно странное воображение, чтобы в хаосе полуобгоревших, покореженных останков усмотреть очертания люка.
Второй пеленг
Вторую неделю утро в охотничьей избушке начиналось с перебранки.
— Ну, кого ты принес вчера, Епифан Степанович? — говорил директор заповедника Медведев, продолжая еще вчера начатый разговор. — Ну куда мы этакую страсть пошлем? Куницы и те темнее бывают…
Директор, тучный лысый мужчина с редкой растительностью на лице, лежал на лавке, покрытой медвежьими шкурами. Он то и дело морщился от боли, прижимая руку к груди. Перед печкой на корточках сидел старик с благообразной окладистой бородой.
— Что ж я, по-вашему, сам соболей в амбарчики сажаю? — отвечал старик и принимался сердито шевелить кочергой в печи. В комнату летели искры.
— Не знаю, ничего не знаю, уважаемый! Мы должны отправить на материк «головку», понимаешь, «головку», и не просто «нормальную головку», а «высокую». Лучших соболей во всей округе надо выловить. Эх, угораздило же меня заболеть! — сокрушался Медведев.
— Да хоть бы ты и здоровый был! Все бы шло своим чередом, — ворчал старик в ответ. — Однако вот жжет у тебя в груди-то. Ты, брат, с сердцем не шути!
— Будет каркать! Пойду я сегодня с тобой.
— Иди, мне-то что, — раздраженно отозвался Казин. — Тебе худо, не мне. Что тебе говорить? Говори не говори, сам не маленький. Понимать должен. Нет резону тебе по тайге шастать. Или я не справляюсь?
— Справляешься. Да ведь и я не могу на месте усидеть…
— Бросил бы ты, Афанасий, храбриться да хорохориться.
Директор заповедника Афанасий Демьянович Медведев и объездчик Епифан Степанович Казин жили в избушке на склоне Безымянной сопки в верховьях речушки. Тут предстояло отловить четыре пары отборных соболей, так называемую «высокую головку» — самых крупных и темных по окраске зверюшек, и отвезти их на собачьих упряжках в село на побережье, откуда соболей отправят самолетом на материк и поселят в тайге.
По дороге к охотничьей избушке — табору, как здесь ее называют, — два пожилых промысловика попали в пургу. Три часа они взбирались на сопку, чтобы в распадке между двумя горами их не похоронило под снегом. Вот тогда-то у Медведева и заболело сердце. Застарелая болезнь, не раз приковывавшая к постели, разыгралась вновь. Ходить Афанасий Демьянович почти совсем не мог — перехватывало дыхание. Пришлось Епифану Степановичу выполнять работу за двоих.
Медведев и Казин были старыми приятелями. Не одна сотня километров тайги была исхожена ими вдвоем, а иногда и втроем: вместе с пасынком Епифана — Владимиром.
Утренние перебранки нисколько не портили отношений между охотниками. Через четверть часа они уже мирно беседовали за чашкой душистого чая, сваренного особым способом, секрет которого Епифан никому не выдавал.
— Что будем делать, Епифан? Время идет, соболей хороших нет. Через полторы недели самолет придет. Может, сообщить, чтобы вылет задержали?
Епифан, держа на пятерне блюдечко, дул на чай и громко, со всхлипыванием, втягивал в себя каждый глоток. Лишь подливая в блюдце новую порцию, он резонно ответил:
— Все будет как положено… Коль понадобится побыстрее… Я отсюда махну через перевал.
— Тропа-то там малознакомая.
— Кому как… Я ее прокладывал…
— Смотри, Епифан…
— Да чего смотреть-то? Все лучшим образом обернется. Сегодня я в амбарчики загляну, что позапрошлый день снарядил. Авось, бог даст, и попадет «головка».
— Я пойду с тобой, Епифан!
— Воля твоя, Афанасий Демьянович.
Охотники стали собираться. Предстояло пройти двадцать километров по глубокому сыпучему снегу.
Епифан запряг собак, уложил в нарты продукты на пять дней, клетки для соболей и оставил место для Медведева. Тот вышел на крыльцо бодро, но сухой морозный воздух, видимо, перехватил дыхание. Пока Афанасий Демьянович усаживался, Епифан приладил подшитые нерпичьим мехом лыжи. Мех у нерпы жесткий, щетинистый, и охотники обшивают им лыжи так, чтобы движение вперед шло по ворсу, а если лыжи на крутом склоне заскользят назад, щетина станет дыбом и будет отличным тормозом.
В путь тронулись, когда над тайгой взошло солнце. Было очень тихо. Изредка старые лиственницы постреливали на морозе. Внизу, под деревьями, лежали темные синие тени, а верхушки пылали багрянцем. Епифан торил тропу. Собаки шли следом, с усилием таща тяжело груженные нарты.
Пройдя километров пять, охотники подъехали к амбарчику, установленному на пне. Амбарчик — ящик, сделанный из теса, тесины хорошо подогнаны друг к другу, чтобы не осталось ни одной щелочки. Ящик разделен перегородкой на две половины: «столовую», где разложена приманка, и «спальню» — там лежит шерсть сохатого. Такие амбарчики выставляют на соболиных тропах с осени. Каждую неделю в них кладут подкормку, чтобы соболи привыкли к виду ящика и без опаски входили внутрь. Зимой, когда зверюшки особенно нуждаются в пище, дверцы амбарчика настораживают. Стоит соболю войти внутрь, как щеколда дверцы соскакивает с предохранителя и ловушка захлопывается.
