— Ха-ра-се! — закричал Матумара Куригара. — «Пикник за обочиной»! Вер-рикая книга, Ирья!
Выпили за здоровье советских, теперь уже русских фэнов и отдельно — за здоровье неведомого Илье Константиновичу Бориса Завгороднева. Выпили за какого-то Столярова, за великую русскую реку, за Сталинградскую битву, за Сталина, за великий русский народ. Разумеется, выпили за творчество Матумары Куригары и здоровье Ильи Константиновича Русского.
Окончательно проникшись доверием к фантасту, Илья Константинович пожаловался ему на невоспитанность японских женщин и рассказал, что сегодня одна из них гналась за ним по всему побережью, некультурно и бестактно показывая фиги.
Матумара Куригара объяснил Илье Константиновичу, что скорее всего Русской имел дело с портовой проституткой, которая таким незамысловатым жестом предлагала туристу половую и духовную близость. Пожав плечами, Матумара Куригара сказал, что в историческом плане данный жест использовался таким образом довольно давно и в настоящее время уже утратил свою актуальность, уступив место более интернациональным жестам. Илья Константинович начал шумно удивляться разностям в русской и японской культуре, высказывая это удивление столь простодушно, что прогуливавшийся у бара полицейский улыбчиво предложил джентльменам разойтись по номерам.
Проснулся Илья Константинович Русской уже далеко за полночь и долго не мог понять, где он находится. А находился он в номере японского фантаста и спал на бамбуковой циновке рядом с пустой кроватью. Сам японец громко храпел в ванной комнате и в нынешнем своем состоянии ничем не отличался от рядового русского забулдыги.
Трубы горели. Илья Константинович с трудом добрался до ванной комнаты, отодвинул японца от раковины, открыл кран и долго пил воду, с тоской понимая, что добраться до холодильника с запасами минералки и пепси-колы у него не хватит сил. Японец что-то пробормотал невнятно, и Русской не сразу понял, что тот говорит по-японски, которым Илья Константинович совершенно не владел. Он вернулся и лег на циновку. Циновка была жесткой и неудобной.
Мысль расположиться на свободной постели Русскому даже в голову не пришла. Хорошо бы добраться до своего номера, но об этом не стоило и мечтать. Во-первых, совершенно не было сил, а во-вторых, непонятно, на каком этаже они находились. В окно заглядывала смешливая японская луна. Она была круглой и улыбчивой, а необычно широкие кратеры, придававшие земному спутнику вид человеческого лица, сейчас сузились, отчего лунный лик приобрел некоторое сходство с прелестной полнолицей японочкой. Илья Константинович широко и протяжно зевнул и медленно погрузился в сон. Во сне он плавал в деревянной бочке, заменявшей японцам бассейн, только вместо воды в нее было налито горячее саке. Рядом с бочкой сидели Брайдер, Чадович, Столяров, Куригара и Борис Завгороднев, которых сейчас Русской представлял себе очень ясно. Борис Завгороднев обеими руками показывал Илье Константиновичу фиги, а остальные ритмично били в ладоши и немелодично орали «Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!», и это была смерть" потому что Илья Константинович отчетливо представлял — столько ему не выпить.
Случайная встреча с японским фантастом спасла Илье Константиновичу Русскому жизнь. Ближе к полуночи дверь в его номер с тихим шорохом приоткрылась, в номере замелькали тени и раздалось несколько негромких хлопков, в которых никто не признал бы пистолетных выстрелов. . Скорее хлопки напоминали пощечины или удары горничной по пыльной циновке, если бы только циновки выбивали по ночам.
— Ну вот и все, — с легким сожалением сказала одна тень, пониже и поплотнее. — Мыла Маруся белые ноги…
— Хана мужику, — подтвердила долговязая и худая тень.
— Может, посмотрим, что у него при себе? — спросила плотная тень.
— Все равно проклятым капиталистам достанется. Думаешь, японская полиция бабки не зажилит? Долговязая тень замахнулась на плотную.
— Сказано тебе — заказняк! А с него ничего брать нельзя, иначе сразу влетим. Это же Азия, тут европейские соглашения не признают. Знаешь, что с нами сделают, если поймают?
— Расстреляют? — без особой уверенности сказала плотная тень.
— Как бы не так! — возразила долговязая. — Повесят, понял?
— Это как Рихарда Зорге? — заинтересованно спросила плотная тень.
— Как Мату Хари! — Долговязая тень снова замахнулась на сообщника. — Ствол на столе оставь. Да пальчики не забудь стереть, японская полиция тебе за отпечатки все равно премии не выпишет.
Что-то с глухим стуком легло на стол, снова едва слышно скрипнула дверь, и тени исчезли, В широкое незадернутое окно заглядывали по-южному яркие звезды.
Утром, расставшись с удивленным и измятым Курига-рой, Илья Константинович Русской вышел из номера японца и с радостью обнаружил, что его номер находится прямо напротив. Дверь была открыта. Илья Константинович добрался до холодильника и одну за другой выпил две баночки пепси-колы. Хваленый японский «похмелитель» не помогал. Илья Константинович подумал и исключительно в лечебных целях налил в стакан на два пальца виски. Отхлебывая из стакана, Илья Константинович прошел в спальню. Постель была покрыта белым пухом, на подушке виднелась ровная строчка дырок, словно какой-то вредитель всю ночь сверлил наволочку дрелью. Илья Константинович снова отхлебнул виски, склонился над постелью и неожиданно понял, что круглые дырочки в наволочке — следы пуль. Его бросило в холод, потом в жар. Русской машинально допил виски из стакана. Ноги не держали, и Илья Константинович присел в кожаное кресло, роскошь которого так радовала его при вселении.
Зазвонил телефон.
Илья Константинович Русской поднял трубку.
— Алло? — спросил он.
— Это полиция? — поинтересовался баритон.
Русской догадался, кто звонит. Жаркая волна бессильной ярости и злобы опалила душу.
— Нет, — сказал он. — Это не полиция, с вами говорит труп!
На другом конце послышалось невнятное восклицание, и трубку торопливо повесили.
«Вот тебе и тихая заводь, — подумал Илья Константинович. — Вот тебе и спокойный отдых в Фукуоке! Дергать надо, и как можно быстрее, пока они меня не достали!»
А в тесном маленьком номере третьеразрядной портовой гостиницы один из постояльцев спросил:
— Что он, так и представился трупом? Второй досадливо сплюнул.
— Наш клиент живее всех живых, понял? Ты куда смотрел, когда стрелял? Разве не видно было, что постель пустая?
— Откуда я знал, что он по бабам пойдет? — возразил собеседник. — Выходит, мы зря Диспетчеру доложили, что сварили кашу до конца?
— Выходит, так! — уныло подтвердил второй. — Теперь Диспетчер из нас шашлык сделает!
— Да, — подытожил первый. — Теперь нам обратно возвращаться нельзя. Теперь нам его надо обязательно кончить. И сделать это мы должны в исторически кратчайшие сроки!
Глава 3
Волны Японского моря захлестывали рыболовецкую шхуну «Мару-мару», и Илья Константинович" зеленея лицом, вспоминал удобства воздушного лайнера. Если поездом сутки, а самолетом — час, то сколько же добираться до Гонконга морем?
Кривоногий японец с морщинистым обветренным лицом, бывший на шхуне за шкипера, ободряюще подмигивал Русскому и время от времени приносил в его крохотную каютку свежие гигиенические пакеты. Море бесновалось так, словно под его поверхностью и вправду резвился зловещий монстр, принявший шхуну за игрушку. Было пасмурно, неподалеку от шхуны стояла стена тумана или дождя, в серых небесах плясал желтый кружок солнца.
Илья Константинович проклинал тот час, когда ему пришло в голову сдать авиабилет и отправиться в Гонконг морем. Тогда это показалось гениальной мыслью, способной запудрить мозги киллерам, идущим по его следам. Теперь, когда морская болезнь измучила его, истоптав тело и душу не хуже Годзиллы, Илья Константинович ударился в другую крайность, самокритично считая себя дураком.
— Русика хоросый маряк, — лучась морщинками иссушенного солнцем и морем лица, сказал шкипер. — Банзай!
Браво! Крейсер «Варяг»!
— Сгинь, — слабо простонал Илья Константинович. В книгах все эти морские приключения выглядели куда заманчивее. Пираты морской болезнью не страдали, а на абордаж брали суда даже в разгар шторма. Чертов Коган со своей песенкой!
«В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса…» Теперь Илья Константинович был твердо уверен в том, что поэт Коган, хоть и рисовал с детства угол и ненавидел овал, в море никогда не был, бригантины никогда не видел, а вместо шкотов травил за борт собственную блевотину. И то правда, где вы видели еврея среди отважных пиратов? Разве что в ссудной лавке, где он выдавал пиратам деньги под немыслимые проценты.
В это время шхуну тряхнуло совсем основательно, и Русскому стало не до философских рассуждений. Душа его покинула тело, взмыла к мачтам, вывернулась наизнанку в соленые океанские волны и в таком виде вернулась в измученное тело.
