Костя не стал расспрашивать адъютанта далее. Обозленный до того, что от злости тряслись губы, он сел на свое место - у двери Орловского кабинета. Но в момент этот двери изнутри открыли: выходили довольный Абрамов и хмурый Котляр.
Костя опять вскочил; сердце забилось.
5.
Костя, волнуясь, приоткрыл дверь; увидел знакомый очерк могучей Орловской спины и красного, в складку, затылка. Над головой Орлова колыхался синий дым махорки и папирос, вдруг показавшийся Косте нежными, синими облаками. Наклонив голову и морща по-детски лоб, Орлов что-то писал на листике блокнота. Увидя появившегося мальчика, он рассеянно сказал:
- Угу... тебя-то и надо.
Костино сердце лишний раз стукнуло, но мальчик промолчал.
Бесшумно ступая по мозаичному полу, Костя зашел за спину Орлова и заботливо открыл окно, чтобы проветрить комнату; сам тихонько сел на подоконник и спустил ноги.
- Сказал Шамардин адъютанту, чтобы написали приказ? - не оборачиваясь, спросил Орлов.
- Да, - ответил Костя просто.
Некоторое время в комнате было тихо; слышались только неопределенные грузные звуки, которыми Орлов сопровождал свое писание.
- Кто сегодня дежурный?
- Михайлов-младший.
- Угу... прохвост, з 1000 начит...
- Ты мне достал ту книгу? - снова через минуту спросил Орлов.
- Какую, Матвей Яковлевич?
- Ту, где про зайца... Троцкий говорил.
- Ах, это Салтыкова-Щедрина!.. Не достал. Я и сам себе не могу нигде достать. Все библиотеки обегал. Нигде нет.
Недели две назад Троцкий, объезжая юго-западный фронт, заезжал в город. На пленарном заседании Губкома, говоря о задачах местных работников, он по своему обыкновению привел ряд аналогий и примеров, образно пояснявших содержание его речи. Между прочим он сослался на некий литературный персонаж: "человека, который не хочет быть похожим на зайца", упомянув при этом, что это, "кажется, из Щедрина". На другой день удивленные библиотекарши и библиотекари всего города отметили неожиданный колоссальный спрос на книги Щедрина. Библиотекарша при партийном клубе получила в тот же день записку от секретаря бюро Губкома Ивана Алексеевича - с просьбой прислать ему полное собрание сочинений Щедрина. Удивленная проявлением со стороны Ивана Алексеевича (до этого дня он не удосужился взять из библиотеки ни одной книги) столь крупного и столь неожиданного интереса к русской литературе, библиотекарша не замедлила послать ему книги на дом. Но к вечеру того же дня в библиотеке стали появляться один за другим товарищи-большевики, и все в голос требовали сочинения Щедрина. Совсем растерявшаяся и даже несколько испуганная библиотекарша вообразила, что Щедрин - писатель, может быть, и запрещенный, а она этого и не знала... Библиотекарша попыталась выжать из приходивших товарищей соответствующие намеки. Но товарищи-большевики от дискуссии с расстроенной библиотекаршей дружно уклонялись; и все, как один, ссылались на интерес к русской литературе вообще и, в частности, к известному писателю Салтыкову-Щедрину. Костя был в числе неудачников, опоздавших заполучить революционным порядком книги популярного писателя.
- Прямо смешно, Матвей Яковлевич, - говорил теперь Костя, продолжая сидеть на подоконнике и слегка болтая ногами. - Куда ни сунешься, везде даже пугаются и твердят, что уж забрали. И представьте: позабирали все наши ребята. По-моему это - факт интересный, Матвей Яковлевич...
- Да иди ты сюда! Не затылком же я буду с тобой разговаривать.
- Зачем затылком. У нас с вами есть языки, да еще и красные, - весело ответил Костя. Ему вдруг стало казаться, что Орлов на его просьбу согласится непременно.
Орлов сказал, не отрываясь от пера:
- Дак выкопай из-под земли, да достань.
Костя соскользнул с подоконника и сел в кресло, в котором до того сидел Абрамов.
- Книгу-то?
- Ну, ясно - не фигу.
Орлов, наконец, кончил писать; приложил к исписанному листку огрызок пропускной бумаги и долго тер по огрызку кулаком.
- Снесешь это военруку.
- А военрука нет. Он обещал быть в пять.
Он, однако, вскочил с кресла, думая, что Орлов сейчас же употребит обычную у него в этих случаях фразу: "А нету, так найди".
Но Орлов употребил другую, обычную для него в тех же самых случаях:
- А нету, Константин, так и чорт с ним.
Он откинулся на спинку кресла, достал кисет и курительную бумагу, дал листик Косте, насыпал себе и ему махорки.
- У меня свой есть, - солидно заметил Костя.
Последовал дружеский совет:
- Дают - так бери, а бьют - так беги.
Оба закурили; оба, откинувшись на спинки кресел, воззрились один на другого с очевидным удовольствием.
Орлов сказал первый:
- Угу...
- Что - угу, Матвей Яковлевич?
- По-твоему с этой шпаной комбинироваться я должон был?
- С какой шпаной?
- Сейчас были... прохвосты.
- Они - не прохвосты... Почему они прохвосты? - рассеянно спросил Костя, озабоченный собственными соображениями.
Орлов согласился:
- Пусть они - не прохвосты. А комбинироваться с ними я должон был?
Для виду Костя подумал:
- По-моему - да.
- И по-моему - да, - одобрительно подтвердил Орлов, давая понять приятелю, что только испытывал его.
Но Костя молчал, никак не горячился.
Орлов спросил:
- Ты что сегодня не в своей тарелке?
- Я... я как всегда.
- Угу...
Оба замолчали. 1000 Грозили разговоры затянуться надолго.
6.
А Абрамов и Котляр, распростившись с Орловым и усевшись снова в автомобиль, замолчали - оба сразу, как по команде. Автомобиль был закрытый несся с сумасшедшей скоростью - в зеркальном стекле отражались трясущиеся-сумасшедшие дома, заборы, сады, церкви.
Но кожаный уют подушек был замкнут; покой механической машины был изолирован от вмешательства улицы. Изолированный от всего внешнего и, в то же время, неразрывно слитый с инстинктивным ощущением стремительного перемещения в пространстве, - он только помогал обоим организовывать свои мысли, собрать их в комок. Задача, ради которой оба приезжали к Орлову, была решена только еще в основе, только еще наполовину. И перед обоими, кроме обычного жгучего переплета ежедневных обязанностей, дел, забот, тревог, вставал еще целый строй мелких, трудных подробностей, связанных с этой главнейшей - сейчас, в настоящую минуту - задачей.
Котляр по своему обыкновению забился в угол машины. Сжимая между оскаленных зубов папиросу и вытянув свои жилистые ноги, он молча думал вероятно о том, о чем думал и Абрамов. Он был математически неподвижен в своей неудобной позе, но на лице его появилось неприятное сгущенно-сухое, сгущенно-четкое выражение. В минуты острой работы мозга это неприятное выражение всегда появлялось на лице Котляра. Елизавета Павловна - жена Абрамова, однажды определила это выражение: "сухое и четкое, как расстрел", сказала она. Котляр был смущен. "Да что вы", - ответил он.
Абрамов, наоборот, подавшись к окну, к свету, разбирал свой портфель с таким видом, как будто работал у себя за письменным столом. Он искал телеграмму - официальное подтверждение о налете на Красное. Он твердо помнил, что, собираясь к Орлову, положил ее в портфель. Но еще давеча, в кабинете Орлова, когда вздумал документально подтвердить Орлову новые подробности налета, содержавшиеся в официальном несколько сообщении, он в портфеле ее не нашел.
- Чорт знает куда запропастилась, - пробормотал он.
Он еще поискал в портфеле. Взглянул на Котляра.
- Тебе не дал случайно?
Котляр, не изменяя положения своего вытянутого тела, процедил вместе с дымом папиросы:
- Нет.
- Странно.
Вдруг он поспешно вытянул сложенную вдвое телеграмму, но с первых же слов увидел, что это - не та, которую ищет. Но выражение досады, разлившееся по его лицу, неожиданно сменилось другим. Веселые, смешливые искорки забегали в глазах.
Держа телеграмму в руках, он осторожно взглянул на продолжавшего неподвижно сидеть Котляра:
- Николай, а ведь про самое-то интересное я и забыл давеча сообщить.
Котляр повернулся, молча выражая позой, что готов слушать про самое интересное.
Улыбаясь, Абрамов медленно проговорил:
- Э-эт-тот с-сукин с-сын - тоже Котляр.
Он помахал телеграммой перед самым носом Котляра, думая столь неожиданной новостью сразить друга за давешнее равнодушие к информационному сообщению о Дарченкове.
Но тот ничего не понял:
- Какой сукин сын - Котляр?
- Да Дарченков-то... О котором тебе давеча говорил я, что арестован он. Он также Котляром оказался... Или тебя касается тоже м-мало? - прибавил он, ехидничая.
Но Котляр возмутился:
- Вот сволочь! - энергично воскликнул он.
- Действительно, сволочь, - согласился Абрамов.
Он заулыбался еще больше и продолжал резонерски:
- Нельзя от всего отбрыкиваться: я - не я, и лошадь не моя.
Котляр о чем-то думал.
- Каким же образом это случилось? - спросил он вдруг.
- Да пустяк. Мало ли сволочей в Советской России, - уже серьезно сказал Абрамов.
