– К просмотру готова, звездочка? Синема долгая, и я предлагаю прерывать ее приятными паузами.
– То есть твоя синема скучна?
Али не ответил. Он знал, что с Лейлой следует обращаться бережно, поддерживая в ней иллюзию, что она сама принимает решения. Необходимости, даже очевидной, но диктуемой, эта гордая лошадка не признавала. Но то ничего, то до свадьбы.
Так полагал Али в те легкие дни.
Он соскучился по ней, их встречи на низкой лежанке редки. Не чаще раза в неделю она позволяет ему насладиться ею, и молодой мужской организм терзается голодом, дрожит в нетерпении. Али знает, что Лейла осознанно поддерживает в нем огонь, она умна, его лошадка, но будет приручена.
– А твои ребята смогут для меня кое-что узнать? – словно невзначай обратилась к жениху Лейла.
Он какое-то время сопротивлялся, ломался, но и она жеманилась. И желание поскорее устроиться рядом с любимой победило, тем более что выполнить ее просьбу ему ничего не стоило, а за обещание он ожидал немедленного вознаграждения. Тоже мне, нашла парижские тайны!
В огромном особняке семьи Яхьяевых под предлогом дня рождения жены хозяина собрались одни мужчины. Густые брови Яхьяева, разветвившиеся у висков, сходились в галочку над узкой переносицей. Возле вождя сидели сподвижники.
– Что Ашот, решился?
– Да. Он въедет. Но ему нужны гарантии, – ответил один из гостей с русским лицом.
– Мне не нужна власть. Вы знаете, у меня язва. За Ашотом Запад, вот Даунли – его гарантия. За Ашота турки. За него узбеки. Все его хотят. – Ы обратил взгляд на другого гостя, по виду наманганца. – Ашот – политик, он – демократ, так говорят. А я что о партиях знаю? Я не человек мира, я туркмен, управленец, я только в наших, хозяйских делах…
– Да, народ Ашота знает, он красно говорит! – подтвердил еще один гость, пожилой уже туркмен.
– Ашот въедет, – мрачно повторил русский, – если вы, уважаемый, подтвердите свои слова Даунли.
Яхьяев вглядывался в лица. Их было восемь. Шестеро свои, туркменские, хотя и разные, но все равно хранящие безошибочно в некоем образующем элементе след руки одного мастера. Брови, уходящие в воронку переносицы, коренастые лбы. Это – его люди. Двое – люди Ашота. Оба чужаки, как и их фаворит.
Яхьяев считал себя знатным физиономистом. Недобрые языки из других кланов когда-то, еще в ранние государственнические времена, когда президент еще не стал Великим Сердаром, на него возводили напраслину, пели, что, дорвавшись до поста замминистра, он сразу повыгонял всех чужих и лишь своим родственникам открыл дорогу к сладким должностям. Как врут! Конечно, родственникам, а на кого тут еще положиться? На демократию? Так разворуют все, не успеешь оглянуться. А из своих он что, только за подношения или по просьбам кадры подбирал? Нет, по лицу определял он характер человека, границу его верности. И редко ошибался. Пока. Теперь он и его благородная, вельможная семья в опале. Теперь безродный выскочка из Кипчака так во вкус вошел, что решил, будто может без клана Яхьяева обойтись. Теперь другие к руке Сердара рвутся. Но подождите, ребята!
Яхьяев и его соратники готовили заговор. Многие уже начали понимать, что их Сердар лишь себе на пользу употребляет доставшуюся после распада Союза легкую власть, и потихоньку принялся удавку стягивать на шее простого народа. Начал исчезать хлеб и люди. Афганский героин смачным потоком захлестнул республику. «Газодоллары» официально ложились на личный счет Сердара, и оттуда уже никуда не уходили, а денег на бюджетников стало недоставать, и их безжалостно принялись сокращать, начав с «инородцев» и интеллигентов. Этих выкидывали на улицу, а их городские квартиры отдавали «гэбистам» из сел. Вельможи на воровстве и героине делали миллионы, а Сердар время от времени прилюдно «отсекал голову» кому-нибудь из них, дабы народ понимал: в сыплющихся на него несчастьях виноват не Президент, а нерадивые и ненасытные чинуши из «чужих» семей, которые обманывают самого Сердара и воровато запихивают барыши в свои карманы.
Заговорщики на народ не рассчитывали. Они народ знали. Старики – тихий советский люд, безоружный и покорный. Туркмены помоложе еще умудрялись выживать челночным делом и торговлей опием. Многие надеялись занять освобождающиеся от «русских» места. А доброй половине молодых уже все равно: глаз на слезе – героин да анаша. Эти за Отца еще и горой встанут. Нет, на такой народ нет надежды. Разве что на женщин? Туркменские женщины еще трезвы и в отчаянии смелы. Только не их это дело.
Яхьяев отдавал себе отчет в том, что при нынешнем порядке дел рано или поздно и его голова падет с плеч. Сердар уже сместил с постов трех его старших родственников. Его дядю! Яхьяевы решили упредить удар. Убить Сердара – такой план родился в их головах.
Но что потом, задали вопрос его верные спутники? Война кланов? Разве народ поддержит тебя, уважаемый Яхьяев? Разве не помнит народ, как развенчали за воровство твоих родственников? И Запад разве поддержит открытое убийство законного президента газоносной страны, не отвергающей иностранных фирмачей? И плевать бы на Запад, но ведь потом туда ездить. И деньги там, в их банках.
И тогда у Яхьяева созрел более тонкий план. Он решил привлечь под свои знамена бывшего любимца Великого Сердара, бывшего главного министра, ныне опального. Ашота.
Ах, Ашот, как ты можешь быть полезен революционному делу!
Ашот еще недавно ходил в любимцах Сердара, был предметом его гордости, его умной игрушкой, его главным министром. Как-то Сердар увидел Ашота в России и так по-детски влюбился, что привез в Ашхабад и вознес до небес. Вот какой у меня главный министр, вот какой умный Ашот, хвастался президент. Он ждал ответной любви, искренней и наконец настоящей. Но вдруг… Ашот сбегает в Турцию и, мало того, создает там оппозиционную, причем революционную партию! Он призывает свергнуть Сердара и установить демократию самого западного образца! Ах, Ашот, ах, умница чужестранный, ты даже не знаешь, как ты можешь быть полезен нашему туркменскому революционному делу! – хвалил про себя соперника Яхьяев.
– Мы готовы. Я сам уже встретился с Даунли. Можешь меня проверить. – Яхьяев вперил взгляд в русского эмиссара Ашота. – Даунли готов нам всем помочь, ведь Ашот много уже чего пообещал англичанам в случае успеха!
– А зачем нам англичанин? У нас лишнего газа нет, – подал хриплый голос младший родственник Яхьяева.
Он мечтал стать министром газовой промышленности при новом президенте Яхьяеве. Зачем нужен Даунли и, главное, зачем им понадобился чужестранец Ашот, он так и не взял в толк, но старался не высовываться с этими вопросами, опасаясь получить от старших по затылку.
Яхьяев не спешил отвечать ему и снова обратился к людям Ашота.
– Даунли обещает поработать с Ривсом. Он считается самым честным. Его услышат. Если он в своем отчете заявит о народных волнениях, от него не отмахнутся западники. Они, эти западники, не хотят видеть подъема нашего народа! Но когда мы захватим «супостата» и отвезем в парламент отрекаться, нам нужно, чтобы Запад одобрил…
– Узбеки одобрят, – растягивая слова, вставил наманганец, как будто кого-нибудь в покоях Яхьяева сейчас интересовало одобрение Ташкента.
– Спасибо узбекам. Главное, чтобы они помогли проехать Ашоту. Скоро мы узнаем о том, что народ поднялся, что листовки народовольцев появились в людных местах. Сообщите это Ашоту.
Эмиссары Ашота усмехнулись. Действительно, Яхьяев, тебе надо еще учиться, учиться и учиться, и не претендовать в президенты. Но произносить вслух этого не стали. Понимали, что без Яхьяева Ашоту и его сторонникам на Западе в стране не развернуться. Пока. Люди Ашота вскоре поднялись и ушли, а остальные продолжили сходку.
– Ты глупее ишака, ты глупее дочери ишака и ослицы, – накинулся на молодого родственника Яхьяев, когда остались только свои. – Боишься, не хватит на тебя газа? Боишься, Ашот у тебя газ отнимет? Себе возьмет?
Он засмеялся, первый раз за вечер.
– Не возьмет. В наших делах он слеп и слаб, плотве не скушать щуку. Но нам он нужен здесь. Его туркмены умнее его, они осторожны, они нам мешают и не хотят, чтобы он ехал. Они знают, что им против меня не сладить. Но Даунли хочет, чтобы власть взял он. И пусть. Я договорился с ним. Он поможет мне убедить Ашота приехать. Он – для себя, я – для себя. Я сказал этим чужакам, что англичанин нам поможет в том, чтобы его западники увидели «народность». Ха! Пускай так думают. Пускай. Узбек мне вообще не нравится. И русский. Русским не верю. Но пусть так думают и пусть донесут эту весть до Ашота. А мы хитрее. Листовки мы сами вложим в руки людей и потом сдадим списки охранке. Большие списки людей из народа, длинные списки сдадим. С нами не связанных горожан да селян. А Даунли подготовит своих иностранцев. Моего друга Ривса аккуратно возьмет в оборот. Господин Даунли это называет профессионально – операцией информационного прикрытия, так что ли? Хе! И когда Запад объявит о репрессиях и о народном волнении, приедет демократ Ашот, и мы поможем ему свергнуть Сердара. А убрать Ашота с дороги – дело одного года. Но этого уже не понимает Даунли. Тут наши дела. Он думает, раз Ашот обещал, то мы и лапки кверху… Э, как при чужаке народ поголодает с полгода, как чужак с героином бороться начнет, так он и враг, так конец ему и его демократии. Теперь понял ты, сын ишака и ослицы!?
