Вдруг вспоминаю про Альберта, оглядываюсь. Ни души. От страха забываю про все, только найти, догнать бы остальных скорее. Может, они в опасности, а я здесь. Здесь… Ускоряю шаг через силу, тут же для меня исчезает и небо и ветер, остается одно огромное темное поле, которое нужно быстрее пересечь. Снова тяжесть ложится на плечи, вижу только траву. Не хочу, но продолжаю гнать себя дальше. Бегу, готовый сорваться на крик, если провалюсь в ту тьму, из которой растет этот чертов папоротник.
Дыхание сбивается. Словно приходится разрывать невидимые преграды, что-то отбрасывает меня назад. Я нисколько не приближаюсь к концу поля, не растут горы, не движется небо. Ускоряю бег.
Рядом мелькает что-то белое. Я отшатываюсь, но в следующий миг признаю Сашку. Движется в шаге от меня. От природы светлый как глазами, так и цветом волос, кожи, сейчас он бледен и похож на отражение в мутном зеркале. Если бы не ухмылка, вечно требующая его догнать, я бы принял его за привидение.
С ним рядом по-другому. Будто все свое ты умножил в несколько раз, но теперь необходимо этим делиться. Опять показались звезды, и я опьянел от ветра. Не того, что вился вокруг меня, сильного и прохладного. Сейчас и он изменился, наполнился запахами травы, влажной земли, душистых цветов и соревнования. Голова идет кругом, я бегу так быстро, как не мог даже представить, и слышу собственный смех.
Споткнувшись, еле удержался на ногах. Какое-то насекомое отпрыгнуло на несколько шагов и противно заверещало в зарослях. Где-то рядом еще и еще, шуршат у самой земли и подбираются ближе ко мне. Я пытаюсь восстановить дыхание, ноги как ватные. Хочется сесть, но трескотня усиливается. Кто-то ломает стебли и листья. Мысль, что я должен бояться их, кажется вначале смешной. Страх закрадывается не спеша, по мере продвижения невидимой мне стаи, как будто они несут его с собой, их запах.
Я не успеваю удрать. Секунду они молчат, потом, так же в тишине, бросаются на меня, замечаю только резкие скачки в траве. Внезапно ветер толкает в спину, и что-то черное падает на них, сливается с крапивным морем и хлопает крыльями. Поднимается страшный визг, я вспоминаю о мышах и пускаюсь со всех ног прочь отсюда.
Приходится закрывать руками лицо, десятки черных мохнатых комков летят на охоту, но в заросли они не ныряют, стараются схватить добычу и взлететь вверх. Благодаря тому, что трава доходит кое-где мне до плеч, и почти всегда – до пояса, исцарапанными остаются только руки до локтей и шея. Жжет невыносимо.
Заложило уши. Я пригнулся, надеясь скрыться в зарослях. Но и здесь успеваю вдохнуть сочные запахи всего несколько раз. Что-то несется навстречу мне, огромное и рычащее. Я бросаюсь вправо, не разбирая дороги и останавливаюсь только тогда, когда заканчиваются силы. Зверь не обращает на меня внимания. Проскочив мимо, она прыгает в визжащую свору из мышей и их добычи. Белая поджарая кошка, с волка размером. Я выпрямляюсь и оглядываюсь. Повсюду виднеются их напряженные спины, и слышится рев, от которого я покрываюсь потом. Ужин в самом разгаре.
Меня охватывает отчаяние, понимаю, что отсюда не выбраться. Я не смогу перейти это раскинувшееся между горами поле. И было бы хорошо упасть в ту темноту, из которой растет эта проклятая крапива.
Слышу знакомый голос. Кирилл зовет меня. Впереди метрах в ста замечаю его. Кругом творится нечто страшное, трава закипела от борьбы, а воздух звенит криками и рыком так сильно, что дышать невозможно, он не проходит в легкие. Нужно добраться до Киры. Бегу, трава хлещет по рукам, и перед глазами вспыхивают разноцветные огни. Он кричит громче и громче, срываясь на всхлипы. Почему меня? Сумею ли я преодолеть эту сотню метров? Почему он никак не замолчит? Голова раскалывается от боли. Стараюсь не обращать внимание, получая удары и толчки со всех сторон. Пока эти твари не замечают меня.
Разворачиваю Кирилла лицом к себе. Левый глаз припух, губа разбита. Ничего не может сказать, только ревет. Я трясу его, одновременно пытаясь побороть тошноту. Наконец, Кира поднимает на меня взгляд и говорит, что это Сашка его избил. Лицо перекосилось от обиды и страха, он озирается, как будто из травы вот-вот выпрыгнет Саня и врежет ему еще раз. Спрашиваю, за что, и сам отвечаю – чтоб не брал чужие вещи. Чтоб не брал чужие вещи. Слышу в памяти Сашкин голос. Точно так же, лет пять назад, в деревне, когда Кирилл стащил и разбил его первый сотовый телефон. Чтоб не брал чужие вещи… Все стихло. Темно.
Открываю глаза. Прохладный ночной ветер шелестит в зарослях. Небо тихо-тихо плывет над головой. Я по прежнему в поле, окруженном мышиными горами. Вокруг никого. Или мне снилось все? Мыши, кошки, трескотня под ногами? Шея горит. Глотать больно. Я смотрю на руки, но они целы, ни одной царапины. Что-то мешает. Тянусь к горлу, но тут же замираю. Вдалеке слышно урчание двигателя. Уставший, я бреду навстречу.
То проваливаясь в яму, то подпрыгивая на кочках, бежит белая, усыпанная шипами, машина, хвост завивается улиткой. У нее плавные округлые линии, корпус отражает звездный свет. Это не Альберт. Наверное, Кларисса… Ближе и ближе. Я иду вперед, она отклоняется и проезжает мимо всего в нескольких шагах. Внутри темно, но в салоне кто-то есть. Пассажир. Кто? Кто? Кого она везет? Через минуту-другую Кларисса исчезает из виду.
Смотрю по сторонам, ищу Берта. Не потому, что там меня ждут они все. Кажется, я был бы рад и ему одному. Не знаю. Боже, как нестерпимо ноет шея! Я протягиваю руку, но снова останавливаюсь. Прямо ко мне идет Юла. Откуда? Горло саднит, понимаю, что не смогу сказать ни слова.
Подходит так близко, что ее волосы щекочут мне лицо. Жжет горло еще сильнее. Я противен себе. Смотрит внимательно, но не говорит ничего. А я хочу, чтобы сказала. Очень хочу, неважно – что. Юла поднимает руку и снимает с моей шеи платок. Я узнаю, это ее. Одновременно в легкие вливается ночная прохлада, и я чувствую освобождение, и утрату, и стыд, что ее платок был так мне ненавистен. Удивительно, но этим движением ей удается не дотронуться до меня даже пальцем. Я стою и не знаю, что чувствую. Похоже, как вдруг потерять самого себя. Она отдаляется, уходит. И я замечаю, что это незнакомая мне девушка, только похожая на Юльку, но совсем другая. Темные, почти черные глубокие глаза много старше, чем у нее, а волосы длиннее и гуще.
Боковым зрением замечаю кого-то рядом. Сашка уставился на меня, не улыбается и не хмурится. Лицо безразличное, жесткое. Он делает два шага вперед, я против воли отшатываюсь. Есть ли в нем опасность для меня? Как долго я задаю себе этот вопрос – есть ли в нем для меня угроза? И почему не нахожу ответа? Сашка, наконец, отворачивается и убегает. Я – за ним. Снова. Не могу не бежать. Как не могу не дышать или не есть. И чувствую, что мир вокруг нас огромен, как никогда раньше. А еще – что это его мир. Сашкин.
Неожиданно мне на плечо садится сверчок, тот самый, из люка, и тихонько затягивает свою песню, будто нет ничего естественнее. Его слышу только я. Саня не оглядывается. Хорошо, что он его не видит. Во мне крепнет головокружительное предчувствие перемен. Нельзя поделить бесконечно большую величину. Ее можно только подарить, отдать целиком. Или отобрать.
– Бросишь ты, в конце концов, читать рекламу, Сколи? Не то, ей Богу, я выкину газету, и в следующий раз выгоню посыльного в три шеи! Научил грамоте на свою голову! Сколи, я не шучу! Давай новости. Ну и что, что одни и те же? Как будто советы яблочников по ведению хозяйства веселее! – незнакомый голос, такой низкий и сильный, что звенит в ушах, – А ты не сачкуй, тоже помощник нашелся! Как там тебя, работай, не то оставлю без ужина! – еще различаю свист, противный, нарастает и стихает, нарастает и стихает.
– Работа никуда не денется, а пшеничные лепешки свои можете поберечь, – у Сашки веселый, запыхавшийся голос. Опять свист. Мерзко!
– По-моему, он приходит в себя, – я слышу ее шаги, но как далеко она, определить не могу, – Дэн, хватит уже! – над самым ухом. Я вздрагиваю и открываю глаза.
– Бездельник!
Озираюсь по сторонам, не понимаю, где нахожусь, и что происходит.
Как будто комната, мастерская, но с двумя стенами. Вместо третьей открывается вид на бескрайнее пшеничное поле, вдалеке – редкие деревья и синее, затянутое взбитыми кремовыми облаками, небо. На противоположной стороне, похоже, кладовка, длинный заставленный мебелью и всякой рухлядью коридор, убегающий в темноту. Все разложено по своим местам, в идеальном порядке. Назначение некоторых предметов мне неизвестно. Странно, я чувствую присутствие людей вокруг, но пока не способен их увидеть среди поражающей воображение обстановки.
В одной стене высокая белая дверь с позолоченной замочной скважиной и зарешеченное окно. Весь подоконник завален. Не сумею оторваться. Не буду останавливаться на мелочах. Другая украшена столярными принадлежностями столь замысловатой формы и цветов, что я начинаю ощущать холодок внутри. Так много непривычного для глаза и восприятия. В углу составлены доски, свежие, от них еще идет смоляной дух.
