– Чарли, – позвала она.
– Да, тетушка… – ответила девушка, выдавливая из себя слова.
– Чарли… – старушка подошла ближе. – Она – мать…
– Пойдем спать, уже поздно, – переключив тему разговора, произнесла пожилая женщина смиренным голосом.
– Я… – Чарлиз чувствовала, как ее губы тряслись, – …обойдусь, – почти шепотом сказала она, не имея душевных сил ответить по-другому.
– Надо, дружочек, не здесь же укладываться. Все уже легли, – намекая, что путь свободен и она уже не встретится с миссис Хамвилл, изрекла старушка.
Только сейчас, за последние пару часов, Чарлиз остро осознала, что она на пороге совершеннолетия. И терпеть ее здесь больше не будут. Она вдруг поняла, что что-то упустила в своих мыслях, суждениях и чувствах к миссис Хамвилл. Нечто, что привело к подобным последствиям. Вся та возвышенная любовь к ней и завораживающее почтение были лишь ее чувствами, не имеющими даже надежды на взаимность. И от этого горечь еще сильнее подступила к горлу, она чувствовала ее, как и спазм, что свел живот. «Как больно. – думала она. – Как же больно бывает, когда напрочь отсутствует умение угадывать чувства других людей сквозь призму собственных ощущений…»
То, что люди часто оказываются много хуже мыслей юной девушки о них, стало открытием для Чарли, но ей только исполнялось восемнадцать, потому можно было бы простить наивность и детскую еще доверчивость и чистоту. Но мир не прощает. И Чарлиз был дан первый урок очернения ее репутации, мыслей, а оттого поступков, с целью устранить ее из-за частной выгоды. Но Чарли не могла его усвоить, как не может девственная душа видеть и различать зло.
Она нашла в себе силы встать и дойти до своей спальни наверху, сопровождаемая лишь только тетушкой и лунным светом. Она не знала, что никогда больше ей не придется ночевать под одной крышей с мисс Хамвилл. И, по большому счету, даже увидеть ее. Все так, как было угодно той. Или провидению.
Глава 3
Он с сожалением и грустью смотрел на нее.
Ни одно из ее предыдущих действий не было слаженно и четко. Словно попав в плен паники и хаоса и в первый раз взяв оружие в руки, она превратилась в одну из тех, к кому он всегда слегка пренебрежительно обращался «мадам». Она ни разу не попала в цель, к которой стремилась ее рука, не отбила ни одного его удара, заставляя юношу всерьез задуматься над причиной столь необычного поведения. Он не знал ее наверняка, но чувствовал, что она существует и масштабы ее значительны.
Не выдержав и получасового испытания, Оливер демонстративным резким движением откинул шпагу в солому, покоящуюся в углу амбара, и сел на деревянный неструганный пол.
– Я не могу. Не могу фехтовать сегодня. Такое ощущение, что сражаюсь с тем, кого сейчас нет рядом. Словно ты далеко отсюда, а тело осталось здесь.
– Прости… Я здесь. Я стараюсь быть здесь, – тихо пролепетала она, еще больше опустив голову вниз.
– Я заметил, – съязвил он. – Ты пытаешься делать вид, что ничего не произошло. Но у тебя не выходит. Точно кто-то вырвал почву из-под ног. Кто-то опередил меня!
Она с недоумевающим видом посмотрела на него.
– Я думал, это я сегодня проиграю тебе. Потому что есть нечто, что выбивает меня из привычного спокойствия. А получилось наоборот. Видимо, мое нечто несравнимо с твоим.
– Что случилось, Оли? Скажи, – она напряженно вглядывалась в его лицо. В первый раз за этот день. Словно взгляд ее, блуждающий по помещению, но не бывший в нем, наконец различил черты юноши перед собою. Она всматривалась в них, пытаясь узнать все до его слов. Только сейчас пред ней ясно предстала печаль в его глазах, но вместе с ней необъяснимая решительная готовность, которую она прежде не видела. Вчерашние события, до того полностью занимавшие ее, поблекли перед этим новым для нее выражением его лица.
– Сначала ты, – отрезал он.
– Мне нечего сказать, – Чарли слабо улыбнулась и сделала шаг навстречу. Она нервно терла руку об руку, словно стараясь смягчить то, что скажет. Словно сама была не готова к тому. – Некоторые обстоятельства… – начала она, – поставили меня в тупик, и теперь даже не знаю, как жить дальше. С восходом солнца я смогла уйти из дома и прийти к тебе, но возвращаться к полудню мне некуда, – она, будто виновная или прокаженная, отвела глаза.
– Миссис Хамвилл, да? – более ничего не уточняя, спросил он, устремив на нее проницательный тяжелый взор.
Чарлиз слегка кивнула головой, по-прежнему боясь посмотреть на него и не понимая, от кого он узнал о ее позоре.
– Я предвидел это. Рано или поздно это должно было случиться, Чарли. То, что копится внутри, когда-нибудь вырвется наружу. И вот это случилось. Она никогда не была настроена к тебе, я понимал это по твоим разговорам слепой любви и поклонения ее особе. Люди не достойны этого. Я очень хотел бы защитить тебя и прийти к вам сегодня, но… – настал его черед опускать голову.
– Отец вернулся из столицы, помнишь, я говорил? Так вот, меня определили… И уже послезавтра надо лично предстать перед моим будущим полком…
– Лично? – только и смогла переспросить она, хотя было понятно и без слов.
Она рассеянно посмотрела вокруг, не имея сил собраться с духом. Привычный мир вокруг нее прямо на глазах раскалывался и таял, точно лед весной на озере. Она хотела бы спастись, зацепившись за что-то нерушимое, постоянное, решив сосредоточиться только на положительном, всегда дарящем ощущение радости и счастья. И именно этим спасением являлось фехтование. Как раз сегодня Чарлиз собиралась обсудить с Оливером их планы относительно организации соревнования среди умельцев в фехтовании, которое друзья хотели устроить на ежегодном празднике, посвященном дню рождения Томплинсона. Они много говорили и мечтали об этом, ожидая осени, когда это должно было произойти, но теперь потерпели крах и эти мечты…
Ему нужно было уезжать. Вопреки рациональнейшим и трезвым стремлениям его родителей, все мечты молодых людей, взятые вместе, обломками больно впились в ее сердце.
Чарлиз молчала.
И Оливер не отвечал. В какой-то мере он чувствовал себя предателем в эту минуту. Он оставлял друга в такое тяжелое для него время, он оставлял дом, родные места, разрывая тем самым их совместные планы и прошлую жизнь на части. Оливер осознавал, когда он уедет, она останется абсолютно одна. Но иного выхода не существовало. Семья была безусловно дороже. И именно она хлопотала над его продвижением. К тому же он не видел своего будущего в деревне. Даже найти достойную по положению и состоянию жену можно было только в крупном городе, как и иметь больше шансов, служа, вкусить плоды привилегированной жизни.
Он понимал, что извинения перед Чарлиз бессмысленны. Они не принесут никому облегчений. Слова не могли остановить их разлуку. Все, что он нашел уместным сделать – предостеречь ее от ошибок, что могли грозить будущему девушки. Умозаключения и наблюдения, которые раньше он озвучивать не решался или обойденные удобным случаем, сейчас казались необходимыми для той, с которой он прошел через всю прекрасную пору детства, а сейчас покидает в тяжелое время для нее.
– Чарлиз, пойми, не то чтобы я осуждаю… Или считаю странным, как остальные… – остановился он. – Ты дерешься лучше любой женщины и многих мужчин, это бесспорно, но нужно ли тебе это? Быть может, вслед за остальными тебе пора задуматься о другом укладе жизни, более привычном для женщины? – предложил он свой совет, подобный тем, что даются при расставании на неопределенный, близкий к бесконечности срок. Тот смелый совет, что никогда бы не дал, постоянно живя бок о бок с небезразличным для себя человеком.
– Ты туда же? Все о браке? – ответила она резким, недовольным тоном. – Ты говоришь то же, что и все вокруг! Вы только вторите друг другу!
– Я знаю тебя с малолетства, мы лучшие друзья, мы росли вместе, в конце концов! Но это не значит, что тебе нужно продолжать жить так, как мне или как тебе позволено было жить до совершеннолетия. Ты девушка, – он еще раз неосознанно окинул взглядом одежды, обволакивающие ее фигуру, – и нужно многое менять. Пора менять. А то останешься старой девой, Чарли. И все. И это будет самый реальный финал твоей «счастливой» жизни.
– То, чем я живу сейчас, и есть моя жизнь, – она посмотрела на него словно загнанный зверь. – То, что согревает мое сердце. Это все, что у меня осталось. И меня сильно огорчает, что ты, вслед за обществом, отворачиваешься от меня, не веря в исполнение моих идей! Ты предлагаешь следовать по проторенному и единственному пути. Будь по-твоему, давай на него посмотрим.
Не успевает девушка родиться, а ей уже прочат жениха. Не успевает вырасти и понять, что представляет из себя жизнь, как должна обязательно помолвиться, иначе ее ждут неудачи и осуждение общества! И тут для меня, как и для большинства бесприданниц, начинается беготня и сутолока за женихами, их родословными, фамилиями и, безусловно, деньгами.
