быта как источник этого самого вдохновения себя совершенно исчерпали. Так вот. Иду я, иду… и тут предо мной появляется дивный сад. Такие, знаете ли, чудные кудрявые деревца и цветущий кустарник, и цветы на нем красоты неописуемой! Кругом изумрудная травка и дорожки, заманчиво убегающие вдаль причудливым серпантином… Наслаждаюсь я этой идиллией, нюхаю цветочки, как вдруг слышу чей-то топот. Оборачиваюсь и вижу, что прямо на меня несется какое-то кошмарное существо — огромное, лохматое. Острые черные когти взрывают землю, клыки, как кинжалы… А взгляд! Взгляд убийцы, алчущий крови невинных!
Тут Дикс стал размахивать лапами, так как был не в силах передать только словами весь ужас происходящего. И возбужденно продолжал повествование:
— Ну, я не растерялся — сделал два предупредительных выстрела…
— Из чего? — невольно перебила Марта.
Кот на секунду задумался, потом стукнул себя по лбу и радостно сообщил:
— Из пистолета. Разве я не сказал, что взял его с собой?
— Вы пошли черпать вдохновение с пистолетом? — недоверчиво спросила Марта.
— Ах, никогда не знаешь, что может ожидать тебя на этом темном во всех отношениях жизненном пути… Ну так вот. Чудище продолжает нестись на меня, и я, отбросив всякую жалость, и исключительно в целях самообороны, выпускаю в него остальные патроны, а ему хоть бы что!
— И чем же все это закончилось? Как же вы отбились?
— Наверное, я его загрыз, — задумчиво сказал кот. — Я смутно помню — в такие моменты действуешь инстинктивно… А потом появился Файдер и… снял меня с дерева. Оказалось, что я забрел на территорию Центра экспериментальной генетики. И все это зеленое великолепие, и чудище — претворенные в жизнь плоды воспаленного воображения ученых. С одной стороны, это хорошо — в природе нашим краям такая буйная растительность не свойственна. Но зачем же монстров плодить…
Дикс встал, почесал за ухом и сказал:
— Может быть, кофе?
— А тут и кофе есть? Обыкновенный кофе, не синий и не зеленый? — с иронией спросила Марта. Всё, что ей приходилось пробовать в Аду, было, мягко говоря, необычным.
— Ну что вы, классика вечна! Лично я не любитель новомодных штучек цивилизации. Что может быть лучше, чем выпить колодезной водицы с корочкой хлеба и пойти спать на сеновал, — сказал Дикс, нажимая лапой кнопку вызова на телефоне. — Алло! Служба доставки? Две порции жареных куропаток и два кофе с корицей…
***
А в это время Грязный Гарри с забинтованной головой, курсируя по кабинету, проводил разъяснительную работу с Эло, который слушал его, собрав все свое адское терпение и равнодушие (но уши Эло при этом почему-то предательски розовели).
— Своим поступком Вы попрали честь храма науки, в коем имеете честь обучаться! Нет, конечно, в том, что касается знаний, — у меня вопросов нет. Но с такими дурными наклонностями, я боюсь, Вы не сможете полноценно трудиться на благо общества…
«А не пошло бы это общество…» — подумал Эло, но, естественно, промолчал, так как наученные горьким опытом студенты знали, что главное при беседах с Автомианом — это, скромно опустив глаза, со всем соглашаться.
— Я надеюсь, что Вы не ставили целью лишить меня жизни, но это даже не столь важно. Ужас в том, что Вы ушли, оставив беспорядок! Наука способна развиваться и приносить плоды только в условиях строжайшей дисциплины. Из хаоса может родиться только хаос…
В конце концов, выдав свою норму наставлений, и после того как Эло торжественно пообещал «пересмотреть свою жизненную позицию, не дожидаясь полного морального растления», Грязный Гарри его отпустил. За дверью Эло ждал Файдер. Он стоял, скрестив на груди руки, и хрустел чем-то вкусным.
— Живой? Ну и хорошо. Вот, возьми конфетку. Я только что со всеми расквитался. Твою работу по «культуре» при мне проверяли — там всё в порядке. Так что можем спокойно валить отсюда. Теперь мы свободны до следующего понедельника.
— Это радует. Одно плохо — речевой центр у нашего Гарри не пострадал. А как было бы замечательно! — мечтательно сказал Эло. — А теперь говори, что случилось.
— Ты это о чем?
— О том, что тебя терзает какая-то не очень хорошая мысль. У тебя глаза такие… зеленые-зеленые… когда ты чем-то обеспокоен.
— Правда? Завтра же покупаю контактные линзы. Черные. Или лучше красные в полосочку — очень выразительно, — Файдер засмеялся, но как-то невесело, и потом сказал, открыв ногой дверь на улицу: — Дети Света в городе. Этот райский десант начинает напрягать. В последнее время они что-то зачастили. А в таком количестве, как сейчас, их никогда не было. И мне это очень не нравится…
Они прошли институтский парк, и вышли на площадь, от которой была пара минут ходьбы до дома Файдера, и остановились, увидев группу из полусотни человекоподобных существ, одетых в длинные одинаковые белые балахоны.
Файдер презрительно ухмыльнулся.
В это время крылатые существа выстроились полукругом в центре площади и запели что-то торжественно-печальное. Эло обернулся в сторону одного из главных проспектов города, который хорошо отсюда просматривался, и тут даже присвистнул от удивления:
— Смотри! Как будто молочный завод взорвали!
Картина действительно была впечатляющая: светловолосые существа в белых одеждах шли сплошным потоком, растянувшимся на несколько километров. Каждый в этом потоке пел свою проникновенную призывную песнь о спасении души и милосердии к ближним. Тут этот ангельский поток начал редеть по центру, расступаясь, и на передний план вышел лимузин. Он неторопливо пересек площадь и остановился перед входом в здание Администрации. Крылатая толпа затихла.
Из лимузина вышел высокий стройный блондин в белом приталенном костюме, без крыльев.
У него были длинные прямые волосы и бледное лицо без возраста, а его голубые глаза были полны вселенской любви и сострадания. Он одернул манжеты, взял серебристый кейс и решительно направился к входной двери.
— Ого, политическая элита в лицах… К чему бы это, Файдер?
— Не знаю, но что-то мне подсказывает, что ни к чему хорошему.
Через несколько минут блондин сидел за массивным столом из оникса в кабинете губернатора и сверлил взглядом стоявшую у окна делового вида даму, которая держала руки в карманах брюк и смотрела на ангельское шествие.
Подчиненные называли эту даму всеобъемлющим словом "Мамочка".
— Я вас не понимаю, — сказала она, не оборачиваясь. — К чему эти демонстрации? Плановый визит был всего три месяца назад. Зачем вы опять нас радуете своим обществом?
— Очень жаль, что, погрязши в мирских заботах, вы не слышите глас вопиющих о спасении, — блондин говорил медленно, с заботой в голосе, как если бы уговаривал несговорчивого больного выпить лекарство.
— Это кто же вопиет?
— Народ.
— Какой народ? Что Вы
