И ей прочёл. И впрямь, к строке
Она склонила слух свой меткий.
«Природа не враждебна нам, —
Ты мне сказал, — мы с нею вместе,
Услышав светлое известье,
Она сияет в лад стихам.
Но жалкую почуяв ложь,
Враз прячется и пропадает,
То бьёт её лихая дрожь,
То в злой озноб её кидает».
И словно бы в ответ листок
Скользнул, кружась, мелькнул и замер…
Перекликанье наших строк!
Как перестук во мраке камер…
V
О, наши ненависти, наши страсти…
Как рассказать?
Вот комната твоя,
Журнальный столик, и листы, и счастье
Совместности, и чаша нам сия.
Дверь на задвижку. Охраняют стены
От милостей родителей твоих,
О, как же наши тайны сокровенны,
И как отчаян, и как звонок стих!
Он небеса пронзает, он свергает
Твердыни зла, но друга два иль три
Его узнали…
Светофор мигает,
Дрожащие мелькнули фонари,
Последний пассажир, на эскалатор
Ступаю я, резиной пахнет гул,
А в воздухе метание метафор
И ритмов всех размашистый разгул.
О, как внезапно пели телефоны,
Как лифты обрывались в глубину!
Но и не только творчества законы
Мы знали, не поэзию одну.
Любимые нас мучили жестоко,
Пустых знакомств томила кабала.
О, нищеты и тусклых служб морока!
Но надо всем поэзия была!
Она превозмогала все напасти,
Летя к звездам с улыбкой на устах…
О, наши ненависти, наши страсти!
А за спиной уже маячил страх…
VI
И грянул гром с тяжёлой силой злобной,
Внезапно, днём весенним, поутру.
Я этот день запомнил так подробно,
Что с памятью о нём, видать, умру.
О, те шаги, заглядыванья в щели,
Те голоса пустые, взгляды те,
И всё взаправду, вьявь, на самом деле,
Не сон лихой, не строчка на листе!
__
Потом Литейный, зданье, что могилой
Назвать бы правильнее, кабинет,
Откуда не выходят, а на нет
Как будто сходят.
И со мной так было.
Лязг ружей. Конвоиры. Лязг ключей.
Бетонный пол. Железной койки вздроги.
О, стих мой милый — вздох души моей,
Мечты мои — и вот теперь итоги.
И ты — бетонный тот же меришь пол
Пустынными шагами, той же дрожью
Дрожит железо койки.
Он пришёл,
Наш общий час — о том и слово Божье
Нам предрекало притчей о зерне,
И о разбойниках, и об Иуде,
О том и строки пели, и во сне
Не зря метались взрывы, стоны, люди…
Припомнить ли ту лобную скамью,
Змею клевет, скользнувшую меж нами…
Тогда-то мы испили — письменами
Предсказанную чашу нам сию.
Ещё и встречи были, и слова,
И даже строки снова, как бывало,
Но каждый понимал, что миновало
То роковое, чем душа жива.
VII
В машине, в клетке той железной
Трясло, мотало нас двоих,
Как бы и впрямь, и вьявь над бездной.
И вдруг ты прочитал свой стих.
В нём город звонко и знакомо
Маячил и сводил с ума,
Сугробов белые изломы
Лепила медленно зима,
__
И сквозь окошко благодарно
Тебе светили купола
За тяжкий жребий твой мытарный
И светлых строк колокола.
И ты умолк, и всё, что било,
И разобщало нас, и жгло,
Перед строкой крутою силой
Во мрак беспамятный ушло.
И только золото собора
И зимний город вдалеке
Печальным отсветом укора
Мерцали мне в твоей строке.
VIII
Последняя встреча. Нары.
Параша в углу. Скамья.
Сумрак суровой кары.
В последний раз ты и я.
Как пронесу сквозь годы
Тот взгляд и тот разговор,
Потолка злые своды.
Двери, глазок в упор.
Прощай. Между нами были
Поэзия, сны души,
Тюрьмы жестокие были,
Допросов карандаши.
Прощай. Сгорело, как хворост,
Счастье, черна беда.
Неизреченная горесть
Нам теперь навсегда.
1974
Красноярский край, пос. Курагино
«Что случилось, что же случилось…»
Что случилось, что же случилось —
С телом впрямь душа разлучилась
В ту проклятую ночь, когда
Била в колокола беда,
И железно койка скрипела,
И краснела лампа, дрожа,
А душа покинула тело —
Не увидели сторожа.
И ключи в замках громыхали,
И гудели шаги вокруг.
Чьи-то шёпоты то вздыхали,
То опять пропадали вдруг…
1974
«То украинскую мову…»
То украинскую мову,
То прибалтов слышу речь —
Тайную ищу основу,
Смысл пытаюсь подстеречь,
Слов не ведая, внимаю,
Лишь догадкой вслед бегу.
(Как бы музыка немая,
Что постигнуть не могу).
Но гляжу на эти лица,
Ярых рук ловлю разлёт,
В складке губ судьба таится,
И прищур рассказ ведёт.
От осколка шрам на шее
И в глазнице голой — тьма —
Эту речь я разумею,
Здесь творила жизнь сама.
День за днём сильнее чую
Суть её, крутой исток —
Азбуку её лихую
Нынче знаю назубок…
1970,
Мордовия
«В умывальной враз на бетон…»
В умывальной враз на бетон
Тяжко рухнул и умер он —
В сырость, грязь, окурки, плевки.
Ржавой лампы ржавая дрожь
Мрачно замершие зрачки
Осветила — страх, невтерпёж…
Как бы в них отразились вдруг
Десятилетья — за годом год
Те ж заборы, вышки вокруг,
Лай собачий ночь напролёт.
То в столовку с ложкой в руке,
То обратно шагал в барак,
И дымил махрой в уголке —
Что ни день — вот так, только так.
О свободе грезил сквозь сон
Да подсчитывал, знай, годки —
В умывальной враз на бетон
Тяжко рухнул — в сырость, в плевки.
Лгали сны — пропал ни за грош,
Кончить срок в земле суждено.
Ржавой лампы ржавая дрожь.
В неподвижных зрачках темно.
1971,
Мордовия
«Господи, Господи, Боже мой…»
Господи, Господи, Боже мой,
Некому строк прочесть,
Поведать о песне сложенной,
Подать звонкую весть.
Шепчу про себя и пестую,
Сам-друг брожу себе с ней,
Незнаемой и безвестною,
Родимою и моей.
1971,
Мордовия
«Осень зимняя. Утро ночное…»
Осень зимняя. Утро ночное.
Ярый ветер и дрожь фонарей.
Злые сны обернулись судьбою —
Что отчаянней их и верней!
Затеряться бы, спрятаться снова
В этих снах, с головой в них пропасть,
Чтоб ни слова из них, ни полслова
Не сбылось. Никакая напасть.
1970, Мордовия
«Как ты снишься отчаянно, Стрельна…»
Как ты снишься отчаянно, Стрельна!
Точно ранишь меня огнестрельно —
То шумящим с разбега заливом,
Плачем чайки и ветра порывом,
То кабиной на пляже безлюдном,
То вдруг псом вороватым, приблудным,
То простором и шорохом парка,
Маятою вороньего карка,
Одиноким вдали пешеходом,
Торопящим строку небосводом…
1971,
Мордовия
«Осень, осень шумит в ушах…»
Осень, осень шумит в ушах,
По земле, знай, травушку стелет,
Лихо листьями каруселит.
Шорох, шелесты что ни шаг…
Прилетали уже скворцы
Напоследок, сорока машет,
Точно тростью, хвостом и пляшет,
Шлёт поклоны во все концы.
Небо сумрачное кругом,
Пахнет сыростью, гарью тянет
И печалью знакомой ранит
Об утраченном враз, о том…
Знаю горесть эту и страх…
А ветра всё злей пробирают
До костей, и листья сгорают…
Осень, осень шумит в ушах…
1970,
Мордовия
«Сновиденья мои ночные…»
Сновиденья мои ночные,
Душу ранящие до дна,
Словно снова вижу Россию
Из столыпинского окна.
Словно снова голые нары,
Горечь пайки да злость ментов,
Да вагона вздроги, удары,
Паровоза утробный зов.
А России разбег короткий,
Деревушки и деревца
Сквозь решётки да сквозь решётки,
Ни начала и ни конца.
1978
