– Они боятся человеческих рук с таким количеством подвижных пальцев, – вполголоса пояснила Антонина. – И наших громких голосов, и резкого света лампы.
Рысята дрожали, «полумертвые от страха», как она записала в своем дневнике. Антонина аккуратно взяла за податливый и горячий шиворот одного, и, когда подняла с соломы, котенок повис безвольно и смирно, затем взяла второго.
– Так им нравится. Их шкурка помнит, как мать сжимала ее зубами, перенося их с места на место.
Когда она опустила котят на пол посреди столовой, они заковыляли по паркету, несколько минут изучая новый скользкий ландшафт, после чего спрятались под шкаф, как под нависающую скалу, и забились в самый темный угол.
В 1932 году по польской католической традиции Антонина выбрала для своего новорожденного сына имя в честь святого – мальчика назвали Рышардом, а сокращенно – Рыщ или Рысь. Сын ее, хотя и не был членом зоопарковской команды «четвероногих, пушистых или крылатых», присоединился к семейству как еще один игривый детеныш, который лепетал и цеплялся за все, словно обезьянка, ползал на четвереньках, как медвежонок, становился темнее летом и светлее зимой, как волчонок. В одной ее детской книге описывается, как три домашних малыша учились ходить в одно и то же время: ее сын, львенок и шимпанзе. Считая всех детенышей восхитительными, от носорога до поссума, она царила над ними как мать млекопитающих и защитница многих прочих. Образ, вовсе не чуждый для города, древним символом которого была полуженщина, полузверь: русалка, сжимающая меч. Как говорила Антонина, зоопарк быстро стал ее «зеленым царством животных на правом берегу реки Вислы», шумным Эдемом между городом и парком.
Глава вторая
– Адольфа необходимо приструнить, – настаивал один из смотрителей.
Ян знал, что тот имеет в виду не Гитлера, а Адольфа-Похитителя – такое прозвище дали вожаку макак-резусов, который развязал войну со старейшей самкой по кличке Марта: украв ее сына, Адольф отдал его своей подружке Нелли, у которой уже был один детеныш.
– Это неправильно. Каждая мать должна кормить своего ребенка, и почему нужно лишать Марту ее детеныша ради того, чтобы у Нелли было двое?
Другие смотрители отчитывались о состоянии здоровья самых известных обитателей зоопарка, таких как жирафиха Роза, африканская охотничья собака Мэри, Саиб, жеребенок из живого уголка, который имел обыкновение тайком пробираться на пастбище к своенравным лошадям Пржевальского. У слонов время от времени появлялся герпес на хоботе, а в замкнутом сообществе какой-нибудь птичий ретровирус или болезни, наподобие туберкулеза, легко передаются от людей к попугаям, слонам, гепардам и другим зверям, снова возвращаясь от них к людям, – особенно в эпоху до антибиотиков, когда серьезные инфекции могли уничтожить целую популяцию как животных, так и людей. Поэтому Яну время от времени приходилось звать зоопарковского ветеринара, доктора Лопатынского, который всегда приезжал на трескучем мотоциклете, раскрасневшийся от ветра, облаченный в кожаную куртку и большой шлем с длинными хлопающими ушами, и в пенсне, водруженном на нос.
О чем еще они могли говорить на своих ежедневных летучках? На старой фотографии, сделанной в зоопарке, Ян стоит рядом с большим, наполовину выкопанным вольером для гиппопотама, который частично обнесен тяжелым деревянным брусом, похожим на корабельные шпангоуты. Судя по растительности на заднем плане, на дворе лето, а все землеройные работы должны быть завершены, пока почва не промерзнет. В Польше холода начинаются уже в октябре, так что, скорее всего, Ян постоянно требовал от подчиненных рапортов и досаждал прорабам. Еще одной причиной для беспокойства могло быть воровство[1], и, поскольку торговля экзотическими животными процветала, днем и ночью в зоопарке дежурила вооруженная охрана.
О грандиозных планах по совершенствованию зоопарка говорится во многих книгах Яна и радиоэфирах: он надеялся, что однажды его зоопарк превратится в имитацию природной среды обитания, в которой естественные враги смогут делить территорию, не конфликтуя друг с другом. Ради этого миража райского перемирия необходимо иметь в своем распоряжении акры земли, разграничить их защитными рвами, проложить хитроумную водопроводную систему. В эпицентре варшавской жизни – социальной и культурной – Ян задумал новаторский зоопарк мирового значения, и в какой-то момент он даже полагал включить в зоопарк площадку с аттракционами.
Главная задача зоопарка, и античного, и современного, состоит в том, чтобы животные оставались здоровыми, физически и психически, ничего не опасались и, самое главное, были довольны своей жизнью. В любом зоопарке всегда найдутся какие-нибудь гениальные беглецы, длинноногие молнии, вроде антилоп-прыгунов, способные перемахнуть через человека и приземлиться на скалистый выступ размером с монетку. Сильные и коренастые, с выгнутой спиной, эти нервные маленькие антилопы весят всего сорок фунтов, при этом они весьма проворные и подпрыгивают на кончиках вертикально поставленных копытец, словно балерины на пуантах. Стоит им испугаться, и они начинают метаться по загону, могут запрыгнуть на забор. Кроме того, как и все антилопы, они прыгают еще и от радости. Где-то писали, что в 1919 году один бирманец изобрел приспособление для таких прыжков – палку-скакалку[2] – для своей дочери Пого, чтобы та могла перепрыгивать лужи по дороге в школу.
После того как ягуар едва не перемахнул через ров, окружающий вольер, в нынешнем Варшавском зоопарке, доктор Рембишевский установил там электрический забор вроде тех, которыми фермеры ограждают от оленей свои поля, только гораздо выше. Электрические заборы были и во времена Яна, который вполне мог прицениваться к ним и обсуждать их функциональность для вольеров больших кошек.
Каждый день после завтрака Антонина приходила в административное здание зоопарка и дожидалась особых посетителей, поскольку, помимо домашней работы и выхаживания заболевших животных, на ней лежала обязанность встречать важных гостей из Польши и из-за границы, общаться с прессой и государственными чиновниками. Проводя экскурсии для таких посетителей, Антонина развлекала их анекдотами и любопытными историями, почерпнутыми из книг, разговоров с Яном или же подсмотренными в жизни. Проходя по зоопарку, гости наблюдали разные ландшафты: болотистую местность, пустыню, лес, луга и степь. Некоторые участки находились в тени, другие купались в солнечном свете, в нужных местах были посажены деревья и кустарники, каменные глыбы защищали от пронзительных зимних ветров, способных сорвать крышу с амбара.
Антонина начинала экскурсию с главных ворот на Ратушовой улице, от которых тянулась длинная прямая аллея с вольерами по обеим сторонам, и первым привлекал внимание посетителей розовый пруд: бледные фламинго горделиво переставляли длинные ноги с красными коленками, выгнутыми назад[3], а их клювы походили на черные кошельки для мелочи. Не такие яркие, как фламинго в дикой природе, которые приобретают розоватый цвет коралла, поедая мелких рачков, они все же были достаточно броскими, чтобы первыми принимать гостей сиплыми криками и гоготом. Сразу за фламинго начинались клетки с птицами: шумные, пестрые, с экзотическим оперением балийские скворцы, попугаи-ара, марабу, венценосные журавли; здесь же были и местные птицы, вроде воробьиного сычика или гигантского филина, способного унести в своих когтях кролика.
Павлины и мелкие парнокопытные бродили, где им заблагорассудится, скрываясь при приближении людей, как будто их смывало невидимой волной. На вершине небольшого травянистого холма грелась на солнышке мама-гепардиха, пока ее пятнистые котята резвились неподалеку, время от времени отвлекаясь на вольно проходящих мимо оленей и павлинов. Для львов, гиен, волков и остальных хищников в клетках эта фланирующая туда-сюда добыча была источником танталовых мук, но в то же время поддерживала природные инстинкты и нарушала привычное однообразие будней. Черные лебеди, пеликаны и другие болотные и водные птицы плавали в пруду, вырытом в форме змея. Слева, в открытых вольерах, находились зубры, антилопы, зебры, страусы, верблюды и носороги. Справа перед посетителями представали тигры, львы и бегемоты. Далее, проходя по гравийной дорожке, гости замыкали круг, минуя жирафов, рептилий, слонов, обезьян, морских котиков и медведей. Виллу почти не было видно за деревьями, она находилась на расстоянии совиного уханья, долетавшего от птичьих вольеров, сразу перед клетками с шимпанзе, к востоку от пингвинов.
Из обитателей травянистых равнин были представлены африканские дикие собаки – легковозбудимые длинноногие псы, в любой момент готовые сорваться с места, мотая широкими мордами, подозрительно принюхиваясь и поводя большими жесткими ушами. Их научное название, Canis pictus (расписной волк), говорит об удивительном окрасе – шкура этих животных хаотично усеяна желтыми, черными и рыжими пятнами. Однако название умалчивает об их свирепости и выносливости: эти псы могут завалить стремительную зебру или многие мили преследовать антилопу. Варшавский зоопарк первым в Европе мог похвастаться столь ценными экземплярами, пусть даже африканские фермеры и считали их злостными вредителями. В живописной стае не было и двух особей одинакового окраса, и перед их вольером всегда собиралась толпа. Зоопарк был также первым обладателем зебр Греви, родом из Абиссинии, которые кажутся вполне знакомыми, пока не поймешь, что эти лошади заметно отличаются от хрестоматийных зебр: Греви более крупные; тонкие полоски, расположенные близко друг к другу, расчерчивают тело по вертикали, тогда как на ногах спускаются по горизонтали до самых копыт.
