А вчера таки еду я за конским навозом на соседское ранчо, там у них лошадок штук восемь. Я лошадок очень люблю – они навоз производят очень качественный. Ни с каким другим он ни в какое сравнение не идёт. Вот кроличий тоже очень неплох, но насыщенный, зараза. Разбавлять надо, а то погорят корешки у питомцев. Опять же, полный багажник пока им набьёшь, это сколько же кроликов надо!
Хозяин ранчо Никас другой бизнес на лошадках имеет. Ну, там свадьбы, кареты, Рождество, Санта-Клаус… Если просто покататься кто-то захочет, тоже пожалуйста, двадцать евро в час.
Наши дочери очень дружат. Никас тоже со мной раза три знакомился, пока я научился его идентифицировать. И случилось это только тогда, когда я в первый раз у него навоз брал.
Ну вот, еду я, значит, за навозом к соседу, он метрах в трёхстах от меня, а навстречу гляжу – грузовичок Резошный пылит. Поравнялись, остановились. Я, говорит Резо, к вам еду, я там у вас забыл что-то. Грузовичок у него закрытый, я не вижу, что внутри. Ладно, говорю, езжай, я сейчас навозом багажник набью и тоже буду, минут через десять.
Возвращаюсь, а Резо уже разгрузил тонну компоста и в ожидании меня карманным секатором деревья подрезает. Ладно, говорю, я тебе за эту землю всё равно деньги отдам. Он говорит, конечно, отдадите, но в Кахетии, когда вы ко мне в гости приедете. Пока мы с ним спорили, Мичурин появляется. Компост одобрил и сразу к деревьям. Вдруг, слышим крик, мат на весь посёлок. Оказывается, Резо неправильно персик обстриг, на который Мичурин четыре разных сорта привил. Выскакивает Мичурин из сада, весь красный, вино из коробки по дороге расплёскивает и чуть не с кулаками на Резо:
– Я твой виноградник трогаю! Не трогаю! Так какого же ты… к моему персику со своим поганым секатором лезешь?
– Я всё правильно сделал, – отвечает Резо, – А то было бы сто персиков, но мелких.
– А теперь будет один, но крупный? – ярится Мичурин. – А ты понимаешь, что мне нужно было посмотреть, как ведёт себя каждая привитая ветка?
Я понимаю, что лишний здесь, и бочком, бочком вглубь двора убираюсь. Чтобы не участвовать в скандале. Ведь я их обоих люблю, и мне трудно будет выбрать чью-то сторону.
Но вскоре они поутихли, и мы сели под виноградником отдохнуть после напряжённого дня.
Сидим, пивком оттягиваемся. Прохладная жидкость оргазмирует пересохшее до состояния камня с вкраплениями крыл птеродактиля горло. И даже говорить не можется. Изредка только перекидываемся ленивыми словами постепенно оживающих после ледникового периода давно вымерших животных.
Резо говорит:
– Лучок, что неделю назад посадили, неплохо взошёл.
Мичурин соглашается:
– Да, а ту кавафу, что у тебя в Турции, надо бы перепривить.
Турцией он называет те территории, которые я незаконно захватил за моим забором. Сам я предпочитаю эти земли звать временно оккупированной территорией.
Я тоже делюсь сокровенными мыслями с друзьями:
– Гибискусы опрыскать собираюсь.
Резо возражает:
– Мандора что-то мне не нравится. Надо бы подкормить.
Мичурин, сделав большой глоток из новой холодной баночки, резюмирует:
– Мушмула у забора цветом пошла. А ведь не ожидали мы с тобой, когда я её два года назад косточкой посадил.
Тут я его осадил, не люблю, когда зарываются:
– Простите, маэстро, но эту косточку посадил я!
Вот что мне не нравится в Мичурине, так это то, что он постоянно все лавры себе забирает.
Я прекрасно помню, как в горшок на веранде сунул пару косточек от только что съеденных фруктов. Одна была большая – авокадо, другая много меньше – мушмула. Я и забыл о них, когда из горшка вдруг выскочило небольшое, но наглое деревце. Стебель, или как ему самому, наверное, казалось, ствол, был прямой и блестящий, как лазерная указка. И своими огромными красивой формы листьями деревце как бы заявляло о своих особых правах на эту землю и эту веранду. Все остальные, присутствующие в соседних горшках, как-то сразу сникли, пожухли и поскучнели при виде такой красоты. Тархун в соседнем горшке вовсе засох.
Почему-то я решил, что это авокадо выросло. Может быть потому, что название красотой своей соответствовало красавцу-гордецу.
Решил я это деревце убрать с веранды, чтобы оно остальных не травмировало. Да и не солидно это – полноценному фруктовому дереву, как герани какой-нибудь недоделанной, в горшке расти. Надо его в сад, на временно оккупированную территорию. Позвонил посоветоваться Мичурину. Тот велел ничего не трогать, он сам выберет место для посадки. И да, выбрал и посадил, объяснив мне при этом, что это мушмула, а не авокадо никакое.
Вскоре выяснилось, что он очень близко к забору посадил это гордое дерево. Буквально через год оно разрослось так, что я уже за судьбу забора стал опасаться. И зацвело миллионом красивейших цветов. Эта мушмула напоминала мне чем-то ребёнка, который хочет, чтобы всё родительское внимание только ему доставалось. Мичурин, как велят правила педагогики, внешне прохладно к дереву относился. Дескать, из косточки… Уродит ли вообще, а если уродит, то кого? Но потом, отведши меня в сторонку, чтобы мушмула не услышала, шептал мне на ухо:
– Если фрукты будут некрупные, перепривьём.
Но фруктов не случилось никаких. Мичурин сказал, что он же говорил, что если из косточки выросло, то это дичок. Ничего этот непомерно разросшийся красавец нам не даст. Мичурин настаивал, что сей же час эту мушмулу надо обрезать как следует и привить хорошим сортом – у него как раз есть одно дерево на примете в чужом саду.
Я не захотел. Подождём, говорю, до следующего года.
В следующем году дерево взялось за ум. Или оно подслушало наши с Мичуриным разговоры. Мушмула дала столько прекрасных плодов, что сами мы съесть их не могли, и пришлось раздавать соседям.
Однако я отвлёкся. У меня так всегда бывает, если я о любимых вспоминаю.
Сидим мы значит с Резо и Мичуриным. Холодным пивом горла оргазмируем, а тут возьми и появись откуда ни возьмись Боря-болгарин, сосед Мичурина.
Несмело как-то входит в калитку и лаптоп подмышкой держит. Весь такой лучистый, доброжелательный и готовый поработать за пять евро в час. Он вообще мечтает у меня в саду работать Неважно что: уборка двора, прополка огорода или полив цветов. А зачем он мне нужен, если любой бангладешец за пять евро десять болгарских часов отработает и ещё сдача на пиво останется?
Поздоровавшись, Боря постоял немного, от пива отказался пока, а отозвал меня в сторонку и лаптоп свой раскрывает. А там шея женщины какой-то. Увитая огромным многорядьем жемчугов. Я говорю Боре, что жены мне вполне хватает, и даже не хватало бы, я сам привык решать этот вопрос. А он, оказывается, не женщину, а это многорядье мне предлагает.
– Боря, – говорю я, – у кого из нас белая горячка? Я разве когда-нибудь говорил тебе, что интересуюсь жемчугами?
А он на меня руками машет:
– Дурак, я же тебе хороший бизнес предлагаю! Хозяин в Болгарии владеет этим. Сейчас у него проблемы и он отдаст это очень дёшево! Цена ожерелью пять миллионов евро. А он готов уступить за полтора! И ещё мне десять процентов оттуда! Я хочу их поделить с тобой. Я знаю, что у тебя много богатых друзей!
Я сглотнул набежавшую слюну и сказал:
– Боря, а можно я уже сейчас поделю наши барыши? Возвращайся к столу и возьми банку пива из пакета на полу. И больше никогда мне ничего подобного не предлагай, а то я эту банку у тебя через суд обратно отыграю, и все судебные издержки как раз покроет твоё замечательное ожерелье, евросоюзец ты хренов!
Он сначала решил обидеться, заморгал-заморгал своими пятидесятилетними моргалками, но банка пива всё же перевесила.
Я вернулся к столу и пиву, Боря трусил следом, оставивши свой лаптоп на заборе. Мичурину я сказал:
– Кумкват думаю на лимон, тот, что в поле, привить. Только надо такой, как у Кати растёт.
Мичурин обстоятельно замял сигарету в пепельнице и молвил раздумчиво:
– Пожалуй… Но там мне одна ветка понравилась, я на неё мандору привью.
Уроки садоводства
Недели две назад неожиданно ко мне в гости папа пожаловал. На всякий случай поясню – мой папа. А то некоторые думают, что у меня, кроме правнуков, уже и родственников других не может быть. Однако нет, у меня много родни, и папа с мамой в том числе. И вот приезжает мой папа, ненадолго, на три дня всего, даже на два с половиной. Посмотреть, как тут его сынок и внучки поживают.
Папа не молоденький у меня уже, за восемьдесят, а вот не сидится же ему дома, ездит по миру, пристально присматривая за своими чадами. Прямо с Кипра он ещё на пару дней в Лондон заглянуть поехал проверить, всё ли там путём у моей сестрицы.
Но прежде он на Кипре успел порядок навести. Наутро после его приезда я решил встать пораньше, памятуя, с каким презрением он всегда относился к любителям долгого сна. Поэтому я вместо своих обычных шести часов утра встал в пять. Опоздал, конечно, он уже давно орудовал в саду с секатором, пилой и кетменём. Я пожелал ему доброго утра и спросил, не свозить ли его куда-нибудь по достопримечательностям. Папа ответил, что никак невозможно, потому что у него всего два дня осталось, а сад у меня очень запущенный. На это обидное заявление я не нашёлся ничего ответить, кроме как удалиться в свой кабинет и углубиться в компьютер.
