которая к этому времени слегка пришла в себя, хотя ноги ее по-прежнему раскорячены и сидит она на тротуаре, как пьяная, а Авто по-прежнему поддерживает ее под спину. Возле Заиры присаживается худощавая женщина со стаканом воды.
Цицо заливается румянцем. Шея и лицо ее краснеют, идут пятнами, будто у нее началась краснуха. Цицо подходит к валяющемуся на асфальте платью, поднимает и быстро сворачивает, чтобы не испачкать руку кровью. Тут она замечает, что на нее смотрит Лела. Цицо отводит глаза, быстрым шагом приближается к Леле и цедит:
– Отойдем на минуту.
Лела следует за ней. Цицо впивается пальцами в ее локоть:
– Забери вот это, осторожно. Беги и положи в ящик моего стола. И никому ни слова, о чем бы тебя ни спрашивали, поняла?
Лела вглядывается в потное лицо Цицо. Пытается собраться с мыслями, что-то ответить, но не получается, она берет платье и бежит. Бежит так, будто этим поможет спасти Серго. Пробегая мимо елей во дворе, Лела видит выходящую из столовой Дали. Она куда-то спешит, а вслед за ней, подобно пастве, несется орава ребятишек. Дети обгоняют Дали, и та теряется среди них.
Лела заходит в административный корпус, направляется в кабинет Цицо. Дверь здесь чуть другая, чем в жилом корпусе: выпуклая, обитая мягкой кожей. Лела входит в кабинет Цицо и выдвигает ящик стола: на глаза ей попадается большая початая плитка шоколада. Девушка запихивает платье в ящик и закрывает его. Стол Цицо почти пуст: к карандашнице прислонена ламинированная бумажная иконка святого Георгия, рядом лежит тетрадь; в граненом стакане, полном воды, пытается пустить корни растение с мясистыми листьями. Под толстым стеклом на столешнице календарик, черно-белое фото Грегори Пека и два паспортного размера снимка детей Цицо.
Лела возвращается на улицу. Серго уже там нет, а люди остались и о чем-то судачат. За это время приехала скорая и увезла Серго. Заиры тоже не видно. Здесь же районный инспектор Фируз, родом из Харагаули. У Фируза глубоко посаженные глаза и необычное для полицейского доброе выражение лица. Инспектор отвел водителя машины в сторонку и беседует с ним. На обочине стоят Цицо, Дали, Тариэл и соседи. В толпе молодежи – Коба, парень двадцати пяти лет, ладно сложенный, коротко стриженный, с залысинами по краям высокого лба, с сухощавым лицом, продолговатым носом и обиженным взглядом. Лела замечает Кобу. И Коба видит ее, но друг с другом они не здороваются. Воспитанники школы, впервые в жизни послушавшись Дали, потому что она плачет, пересекают вместе с ней пешеходный переход и скрываются в поросшем елями дворе.
Тем временем люди пересказывают друг другу, как Серго удрал из интерната, чтобы купить в ларьке Заиры мороженое, как перебегал не глядя дорогу и как его сбила машина. Васка тут же, на тротуаре, ближе к обочине, вглядывается в стоящих на улице. Привычная улыбка исчезла с его лица, он слушает взволнованную, глотающую слезы Цицо:
– Запрещаем, запрещаем, мы разве не запрещаем? Но кадров не хватает, и в министерство мы обращались, одной Дали на целый день недостаточно… Нам нужны люди, все знают наше положение, но не обращают внимания, хоть бы теперь наконец нам выделили кадры.
Вечером интернат облетает известие, что Серго скончался.
На следующее утро в интернате все притихшие.
Занятия отменили.
Приходит Вано, сухой высокий мужчина с щегольски подстриженными густыми усами, черными с проседью; через лысину его зачесана прядь волос. Вано всегда одет в заурядный серый костюм; кажется, будто брюки и пиджак срослись с хозяином и сидят на нем как рабочая спецовка, предназначение которой – не стеснять движений. Иногда, в морозные зимние дни, Вано поддевает под пиджак жилет в ромбах, а порой, если холод пронизывает до костей, накидывает серое пальто, на шею же всегда повязывает одним и тем же способом зеленое кашне, тоже в ромбах.
Вано никогда не улыбается. Не говорит ни слова, когда выходит из класса в полный детей коридор или проходит перед учительницами в школьном дворе. Только в знак приветствия чуть наклоняет лысеющую голову с фальшивой прядкой.
Тело Серго привезли из больницы и отнесли в спортзал в административном корпусе. Зарешеченные полуподвальные окна спортзала смотрят на двор. Зал пуст, если не считать шведских стенок и разбросанного спортивного инвентаря. Каждое слово, каждый шорох рассеивается как дым и оседает в пустых углах. Серго покоится в центре зала. Сидящие на длинной низкой скамье вдоль стены ребятишки не осмеливаются переговариваться в полный голос и шепчут, едва шевеля губами. Дети всматриваются в центр зала, где на письменном столе физрука Авто лежит покрытое простыней тело Серго.
Мужчина, который сбил Серго, в это время ждет во дворе интерната. Среднего роста, лет сорока на вид, он производит впечатление человека мирного и рассудительного. Однако же свисающий на воротник пиджака второй подбородок и выпуклая вена на красном лбу свидетельствуют об усилиях, которых стоит ему это спокойствие. Кажется, будто лоб, горло и голова мужчины раздались от натуги, точно лягушка, которую надувают через соломинку, и однажды непременно лопнут. Вокруг него, так же мирно понурив головы, стоят четверо мужчин. Они словно здесь, на грязной и ржавой земле интерната, а словно и не здесь. Такое ощущение, будто мужчины попали сюда по ошибке и ждут на остановке, чтобы вскочить в первый же автобус и поскорее уехать.
Из соседнего корпуса на мужчин с интересом смотрят здешние жительницы: гадают, кто же убийца. Старуха Тина, у которой болят ноги и которая поэтому ходит с палочкой, определяет его и пронзает пристальным взглядом. Теперь и все женщины смотрят на водителя. Словно то, что этот человек сбил Серго и сейчас стоит во дворе, не скрываясь ни от кого, подтверждает его честность и храбрость, которые невозможно не уважать.
– Не было его вины, значит… – замечает Венера, женщина лет шестидесяти со стрижеными седыми волосами и короткой ниткой жемчуга на шее.
Тина щурится, словно не доверяет словам соседки, и еще внимательнее вглядывается в стоящего во дворе мужчину.
– Вроде неплохой человек, – продолжает Венера. – Не дал его положить в цинк, оказывается, потребовал деревянный гроб. И могилу справил… А то и похоронили бы среди бездомных, без таблички. – Тина зевает, показывая посеревшие зубы, мелкие и острые, как у рыбы.
– Другой на его месте и не пришел бы сюда, – говорит Венера, – ведь ни родители не требовали, ни милиция.
– Ну да? – дивится Тина.
Тем временем среди начальства намечается оживление. Видимо, планировалось, что Серго из больницы отвезут прямиком на кладбище, а его вернули в интернат.
В спортивный зал входят Цицо и Вано. Цицо взволнована, то нервно запустит руки в большие карманы черной юбки, то вновь вынет и в разговоре с Вано взмахнет ими разок-другой. Одновременно
