Значит, умеешь в седле держаться?
— Вернее сказать, без седла. Я просто запрыгивала на спину лошади и уезжала в поля.
— Мои лошади тебе точно понравятся.
В конюшне было пять загонов, в каждом из которых пыхтела чёрная лошадиная голова. Все кони графа были такими же чёрными, как и всё остальное в его доме, а их глаза цвета чёрного оникса внимательно следили за Риной.
— Левиафан, ему четыре года. Ещё немного, и я буду объезжать его. Беовульф, его я выкупил у Президента. Порода ливрейский хор, свободолюбивые и гордые кони. Таким нужно особое внимание. А Президенту, знаешь ли, некогда возиться, у него вроде дел много…
Рина смеялась и гладила мордочки, подставляя руки под горячее дыхание коней. А граф улыбался, смотря то на своих питомцев, то на девушку, что была так очарована его конями.
— Кракен, его я купил первым. Привёз через пол земного шара из Негроли. Выкупил у шамана местного племени.
— Что? — глаза Рины округлились от удивления. Она слышала о племенах Негроли, которые жили вдали от цивилизации законами первобытного общества. До Негроли было сложно добраться, да и незачем. Но ещё сложнее было вести какие бы то ни было переговоры.
— Да, дело в том, что я ездил в Негроли с дипломатической миссией. А местный шаман, Ан-атэм, предложил мне взять в невесты его дочь. Она была той ещё дикаркой, и выглядела даже страшнее, чем её отец. Так что я решил просто откупиться от них. А коня мне дали в подарок, как тому, кто сделал самое большое пожертвование племени Негроли.
— Возможно, они вымогают таким образом деньги со всех послов мира, — рассмеялась Рина.
— Что ж, тогда мне было так страшно, что я ни о чём не думал, кроме того, как бы скорее уехать.
— Я правильно поняла — тебе было страшно от мыслей о женитьбе?
— Да, всё так…
Рина хохотала вовсю над рассказами графа о том, как он получал своих коней, приручал их, как проходил границы, ведя под уздцы диких необузданных животных, и как сейчас непросто держать пять жеребцов вместе. Графу доставляло удовольствие владеть вниманием девушки, видеть её живой отклик, смеющуюся синеву глаз, разливающийся от движений головы шёлк каштановых волос.
— Минотавр. Несмотря на имя, — это самый добрый конь в моей конюшне. И самый прожорливый. Я чуть ли не пинками заставляю его выходить из стойла и разминать жирные бока.
Минотавр лениво поднял голову на ласки Рины, а затем вновь уткнулся в миску с кормом из мюсли.
— А вот мой любимец. Танатос.
Рина подошла к последнему стойлу и наткнулась на пристальный взгляд двух чёрных омутов. Танатос замер, глядя девушке прямо в глаза. Она встала перед ним, не решаясь протянуть руку.
— Осторожно с ним, — граф подошёл к девушке и чуть наклонился к её уху, понижая голос. — Он свирепый. Настоящий монстр. Но если ты понравишься ему — он сделает для тебя всё, что захочешь.
Рина посмотрела на графа и столкнулась с его золотым взглядом. Он стоял так близко, что девушке стало неловко, и она тут же отвернулась. Она придвинулась к Танатосу и протянула руку. Конь миг смотрел на неё, не двигаясь, а после коснулся ноздрями протянутой ладони.
— Вот так, — голос графа звучал обжигающе близко. — А теперь погладь его.
Рина послушно коснулась щеки Танатоса. Тот стоял, не двигаясь, позволяя девушке гладить бархатную морду.
— Какой ты красавец, — выдохнула Рина. Танатос был крупнее, мускулистее и грациознее одновременно всех других коней графа.
Лошадиная голова подалась вперёд, и Рина потянулась к шее, трогала шёлковую гриву, перебирала пальцами, затем вновь возвращалась к щекам, носу, дотянулась до ушей. Танатос принимал ласку и чуть фыркал.
На улице раздались раскаты грома. Танатос вскинул голову и заржал. Граф прижал Рину к себе, уводя от стойла. Конюшня заполнилась ржанием.
— Они боятся грома. Думаю, отложим прогулку верхом на следующий раз.
Граф по-прежнему не отпускал Рину. Она посмотрела в его глаза, что снова блестели так близко.
— Не нужно. Они ведь закрыты в стойлах.
И отодвинулась от мужчины. Он смотрел на неё так, что Рине стало не по себе. Ей захотелось подойти и успокоить лошадей, но граф запретил:
— Пойдём в дом. Я запру конюшню и закрою окна. Задвижки звуконепроницаемые, кони успокоятся.
Граф стремительно направился к выходу, Рина еле поспевала за ним. Он захлопнул двери и нажал на кнопку рядом — на окна опустились плотные стальные жалюзи.
Рина подняла голову к небу, смотря на тучи, закрывающие солнце, и поймала капли дождя. Последняя августовская гроза — Рина хотела впитать её тепло, насладиться её прикосновением, прежде чем холодный воздух осени пронзит всё вокруг. Дождь полил сильнее, и Рина подалась вперёд.
— Пойдём в дом, а то простудишься, — граф смотрел на неё из-под навеса конюшни.
— Какой ты скучный! — засмеялась Рина, раскинула руки и побежала под капли.
Она кружила, смеялась и снова кружила, подставляя лицо тёплым потокам, вдыхая грозовой воздух и слушая раскаты. Граф стоял под навесом, не отрывая глаз от девушки и не мигая. Как завороженный жадно смотрел на струи, что стекали по красивому лицу, мочили ткань, выделяя женские округлые формы. У Рины чуть потёк макияж, а волосы облепили плечи. Виктор не выдержал и подошёл к ней.
— Прошу, ты вся намокла. Кто будет возиться с моим архивом, если ты заболеешь?
Рина ещё посмеялась, затем послушно направилась в дом.
— Горячий душ, живо! Приходи в гостиную, я скажу стюартам приготовить тебе чай.
— Ладно, граф зануда, — пролепетала Рина и побежала в свою комнату.
Граф ещё какое-то время стоял, смотря на закрывшуюся за девушкой дверь. Он сжимал кулаки и тяжело дышал, а по лицу его текла дождевая вода.
3
Рина проснулась до будильника. Потянулась под тёплым одеялом, открыла глаза. В комнате стоял полумрак. Дождь тянулся всю ночь, так что к утру с хвойных лап ещё падали капли, а небо заволокло тучами. Рина глянула в окно, любуясь утренней серостью. Внутри было тепло от ночного сна, и, кажется, вчерашнего чая и беседы с графом. Рина пила ароматный травяной настой, а граф потягивал вино. Они болтали обо всём — о Лангрии, о современной политике, о книгах. Рина рассказывала ему о своей учёбе в Академии Знаний, а граф — о своей работе на посту дипломата, которую недавно оставил, взяв отпуск на неопределённое время. Они говорили так, будто знали друг друга всю жизнь. И Рине было так легко общаться с ним, будто он и не был никаким
