Так чем же пронял его Рауль Хименес? Почему он взмок как мышь в это холодное ясное апрельское утро? Фалькон знал, как его за глаза называют в Главном полицейском управлении на улице Бласа Инфанте. El Legarto. Ящерица. Он льстил себя мыслью, что заслужил это прозвище своей невозмутимостью, непроницаемостью черт, манерой пристально смотреть на собеседника. Но Инес, с которой он недавно развелся, рассеяла его заблуждение. «Ты холодный, Хавьер Фалькон. Холодная рыба. У тебя нет сердца». Но что же тогда так сильно бухает у меня в груди? Он ткнул себя в лацкан большим пальцем и, очнувшись, обнаружил, что стоит со стиснутыми зубами, а Фелипе таращится на него снизу, как рыба-телескоп.
— Я нашел волос, старший инспектор, — сказал он. — Тридцать сантиметров.
— Какого цвета?
— Черный.
Фалькон подошел к письменному столу и посмотрел на фотографию семьи Хименес. Консуэло Хименес стояла в длинной до пола шубе, ее белокурые волосы были взбиты в некое подобие воздушного торта. Трое ее сыновей деланно улыбались в камеру.
— Кладите в пакет, — сказал Фалькон и попросил позвать судмедэксперта.
Рауль Хименес со своим лошадиным оскалом и обвисшими щеками смотрелся папашей собственной жены и дедом мальчишек. Поздний брак. Деньги. Связи. Фалькон еще раз взглянул на ослепительно улыбавшуюся Консуэло Хименес.
— Отличный ковер, — произнес Фелипе. — Шелковый. Тысяча нитей на сантиметр. Ворс такой плотный, что внутрь даже пылинки не просачиваются.
— Как по-вашему, сколько весит Рауль Хименес? — спросил Фалькон судмедэксперта.
— Теперь килограммов семьдесят пять—восемьдесят, но, судя по провислостям кожи на груди и животе, прежде в нем было под сто.
— А как у него с сердцем?
— Его врач наверняка знает точно, если жена не в курсе.
— Как по-вашему, женщина могла поднять его с низкого глубокого кожаного кресла и пересадить на кресло с высокой спинкой?
— Женщина? — удивился судмедэксперт. — Вы думаете, все это проделала над ним женщина?
— Я спрашивал вас о другом, доктор.
Судмедэксперт напрягся: Фалькон второй раз заставил его почувствовать себя идиотом.
— Я видел, как медсестры поднимали мужчин и потяжелее. Живых, конечно, что легче… но ничего невозможного в этом нет.
Фалькон отвернулся, показывая судмедэксперту, что он пока свободен.
— О медсестрах вы, старший инспектор, лучше спросите у Хорхе, — произнес Фелипе, высоко подняв зад и уткнувшись носом в ковер, словно обнюхивая его.
— Заткнись, — буркнул Хорхе, которому это уже осточертело.
— Насколько я понимаю, в таком деле прежде всего работают бедра, — продолжал Фелипе, — а попа служит противовесом.
— Это чистая теория, старший инспектор, — сказал Хорхе. — Он никогда не применял ее на практике.
— А ты почем знаешь? — откликнулся Фелипе и, встав с колен, обхватил воображаемые ягодицы и сделал несколько быстрых движений тазом вперед-назад. — У меня тоже была молодость.
— Не молодость, а убожество, — заметил Хорхе. — Девчонки тогда были зажаты, как устрицы в раковине, разве не так?
— Испанские да, — ответил Фелипе. — Но я родом из Аликанте. У нас там был классный бордель. Все эти англичаночки шестидесятых—семидесятых…
— В твоих фантазиях, — перебил Хорхе.
— Да, и очень даже красочных фантазиях, — парировал Фелипе.
Приятели рассмеялись. Эти два копошащихся у его ног кретина, в чьих мозгах футбол боролся за первенство с бабами, вдруг показались Фалькону свиньями, роющими землю в поисках желудей. Он брезгливо поморщился и переключил внимание на фотографии, висевшие на стене. Хорхе мотнул головой в сторону Фалькона и беззвучно, одними губами, произнес: «Mariquita». Педик.
Они снова прыснули. Фалькон не отреагировал. Его взгляд непроизвольно — как случалось всегда, когда он рассматривал картины, — скользил от «звездного» центра экспозиции к ее краю и наконец остановился на снимке, где Рауль Хименес обнимал за плечи двух мужчин, намного превосходивших его габаритами. Слева был начальник полиции Севильи, комиссар Фирмин Леон, а справа — главный прокурор, Хуан Бельидо. Фалькон передернулся, физически ощутив навалившееся на него бремя.
— Ага! Вот оно! — воскликнул Фелипе. — Полюбуйтесь-ка. Лобковый волос, старший инспектор. Черный.
И тут все трое одновременно повернулись к окну, откуда донеслись приглушенные голоса и механический звук, напоминающий жужжание лифта. За перилами балкона медленно выросли двое бугаев в голубых рабочих комбинезонах: один с длинными черными волосами, собранными в «конский хвост», другой со стрижкой «под ежик» и с подбитым глазом. Они что-то орали с восемнадцатиметровой высоты оставшейся внизу бригаде, управлявшей движением подъемника.
— А это что еще за идиоты? — спросил Фелипе. Фалькон рывком распахнул балконную дверь,
напугав двух рабочих, которые стояли на платформе, поднятой с грузовика.
— Кто вы, черт вас возьми?
— Мы из компании по перевозке мебели, — ответили те, показывая ему свои спины с желтыми трафаретными надписями: «Mudanzas Triana Transportes Nacionales e Internacionales».
2
Четверг, 12 апреля 2001 года,
Эдифисьо-дель-Пресиденте, квартал Ремедиос,
Севилья
Судебный следователь Эстебан Кальдерон подвел черту под процедурой levantamiento del cadaver, в ходе которой была обнаружена и запакетирована еще одна улика. Под телом нашли клочок хлопчатобумажной ткани с легким запахом хлороформа.
— Просчет, — сказал Фалькон.
— Что-что, старший инспектор? — мгновенно среагировал Рамирес.
— Первый просчет в спланированной операции.
— А волосы?
— Потерять волос может каждый — это случайность. Но забыть на месте преступления пропитанную хлороформом тряпку — грубый прокол. Убийца усыпил Рауля Хименеса хлороформом, не захотел совать тряпку в карман и бросил ее на кресло, на которое потом перевалил дона Рауля. С глаз долой, из ума вон.
— Но это не такая уж важная улика…
— Это характеристика нашего противника. Он осторожен и внимателен, но не профессионал. Он мог допустить еще какую-то оплошность, например раздобывая хлороформ. Возможно, он купил его здесь, в Севилье, в магазине медицинских или лабораторных товаров, или стащил в больнице или у аптекаря. Преступник тщательно продумал то, что он будет делать с жертвой, но не учел некоторых сопутствующих моментов.
— Сеньору Хименес нашли и известили о случившемся. Детей отвезут к ее сестре, в Сан-Бернардо, а она будет доставлена сюда.
— Когда судмедэксперт намерен произвести вскрытие трупа? — осведомился Фалькон.
— Хотите присутствовать при этом? — спросил Кальдерон, доставая свой мобильник. — Он сказал, что собирается начать прямо сейчас.
— Да нет, — ответил Фалькон. — Просто меня интересуют результаты. Здесь еще по горло работы. Этот фильм, например. Мне кажется, нам всем стоит посмотреть «Семью Хименес» до приезда сеньоры. Инспектор, есть здесь еще кто-нибудь из полицейской группы?
— Фернандес беседует с консьержем, старший инспектор.
— Скажите ему, чтобы собрал все пленки из видеокамер охраны; пусть просмотрит их вместе с консьержем и отметит всех, кого тот не узнает.
Рамирес направился было к двери.
— И вот что еще… поручите кому-нибудь справиться во всех больницах, лабораториях и магазинах медицинских товаров, не покупали ли у них незнакомые личности хлороформ и не пропадали ли бутылки с этим веществом. Хирургическими инструментами тоже пусть поинтересуется.
Фалькон откатил телевизор на его обычное место в углу. Кальдерон уселся в глубокое кожаное кресло. Фалькон сунул вилку телевизионного шнура в розетку. Стоя у кресла, где прежде сидел мертвец, уже завернутое в пластиковый мешок для отправки в криминалистическую лабораторию, Рамирес что-то тихо говорил в мобильник. Фалькон вынул кассету из видео, осмотрел катушки, вставил ее обратно и нажал кнопку перемотки.
