А в семье в это время все развалилось. Вставали мучительные вопросы, что будет дальше, как и чем жить. Поездки к угодникам и знахаркам еще больше усиливали лишения, мы со страхом смотрели на будущее. О детях думать было некогда.
Тем временем я подрастал. Мне было 12 лет. Надо было искать дела. Во время одного довольно продолжительного припадка отец потерял место. Надо было как-то устраиваться. Семья переехала в Галич, и отец поступил письмоводителем в галичскую земскую управу на жалованье 22 рубля в месяц. Это было самое счастливое для него время. Новая среда и дело пробудили в нем новые интересы. Жизнь стала лучше.
Изменилось и мое положение. Дяде моему, скорняку Василию, поручили везти меня в Нижний на ярмарку. Здесь я помогал ему торговать вразнос меховыми вещами. Дело это У меня клеилось: я был боек, предупредителен, очень много работал, чем услужил дяде и тому хозяину, у которого брали для продажи товар. Я получил первый заработок — 25 рублей.
После ярмарки мне предстояло поступить в мальчики к маляру в Елабугу, но дядя посоветовал подождать еще год и выбрать место получше.
В следующем году я снова поехал в Нижний. Ярмарка мне была уже привычна и знакома. Дела шли еще лучше. В конце ярмарки мой хозяин, коломенский купец Василий Кузьмич, сказал мне:
— Что тебе ехать домой и болтаться там без дела, поедем, я устрою тебя в Москве.
Я с радостью поблагодарил его и поехал с ним в Коломну. Заработок свой — 30 рублей — поделил пополам: половину отдал хозяину за дорогу, а половину послал семье. Уезжая из Коломны, хозяин сказал мне:
— Ну вот, я еду в Москву, у меня там дела с меховыми торговцами, постараюсь тебя пристроить, а ты оставайся и жди моего возвращения.
Я остался один в чужом городе, среди чужих людей, но это меня нисколько не тяготило.
В мастерской хозяина я быстро сдружился с рабочими-скорняками, помогал им сшивать шкурки. В воскресенье они пригласили меня участвовать в кулачном бою, но я оробел, не решился и занял место в сторонке, на пригорке, где стояли многочисленные зрители.
Это было зрелище захватывающее и увлекательное, но довольно грубое.
На просторном заречном лугу, где могло бы происходить настоящее сражение, сошлись две «стенки» — фабричные и заводские. Здесь были люди всякого возраста, были и молодые, и седые.
На расстоянии 50 шагов «стенки» остановились и начали обмениваться сначала словесными замечаниями:
— Ну, Бова, смотри, как бы я тебе морду не набил.
— А ты, Еруслан, держись покрепче да гляди, чтобы я тебе фонарей не наставил.
Бой по обычаю начали мальчики. Пока «Бову» и «Еруслана» подзадоривали насмешками, мальчишки, как орлята, с криком и удальством налетали друг на друга.
— Ура! — кричали мальчишки. — Вали его, вали шибче! Бей заводских! Не жалей, братцы, чужих ребер!
Скоро одна половина мальчишек обратилась в бегство, и это было сигналом для старших. Мальчиков-бойцов точно ветром сдуло, и поле битвы очистилось. С визгом, со свистом, с беспрестанными криками «ура» стена фабричных ударилась о стену заводских… Почти целый час слышались то резкие удары по лицу, то глухие «под микитки». С голов слетали шапки, несколько человек уже лежало на земле, а кулаки все поднимались и молотили… Наконец одна стена не выдержала и обратилась в бегство. За бегущими кинулись вдогонку, и пощечины и зуботычины сменились ударами в шею. По неосторожности я не успел вовремя ретироваться со своего наблюдательного пункта и тоже получил две-три здоровые затрещины.
Через три дня вернулся хозяин.
— Жаль мне тебя, Ваня, — сказал он, — поздновато мы с тобой приехали: у моих друзей места в меховой торговле нет, а есть в книжной лавке у Шарапова (у Шарапова было две торговли: мехами и книгами). Поступай к нему, посмотрим: понравится — хорошо, а то в меховую переведет. Главное, служи честно, будь старателен, а старик не обидит.
Дал мне письмо и скорняка-провожатого. Мы поехали в Москву.
13 сентября 1866 года, в 6 часов вечера, мы вышли из вагона Рязанской железной дороги. С радостью шли мы на Таганку. Переночевали у знакомой моего провожатого, служившей в няньках. Няня жила в доме гимназии. Она напоила нас чаем и дала ночлег в кухне. На другой день рано утром пошли мы к Ильинским воротам. Лавка Шарапова была против часовни в ряду деревянных балаганов. Через полчаса лавку открыли. Я робко вошел и подал письмо приказчику. Пришлось подождать прихода хозяина. День был праздничный. К старику-хозяину пришли близкие знакомые и друзья, они все вместе отправились в трактир пить чай.
До прихода хозяина меня экзаменовал милый старичок, издатель и типограф Ефим Яковлевич Яковлев, товарищ и друг Шарапова. Этот худенький, седенький человек очень любил читать назидания.
— Ну что, брат, служить пришел? Служи, брат, усерднее. Себя не жалей, работай не ленись, раньше вставай, позднее ложись. Грязной работы не стыдись, себе цены не уставляй — жди, когда тебя оценят. Базар цену скажет.
Пришел хозяин, старец почтенного вида, истово помолился на образа. Ему подали мое письмо. Посмотрел.
— Ну что же, ладно. Возьмите его, Василий Никитич, — сказал он главному приказчику. — Что-то он больно велик ростом. Эй, парнюга, вот тебе наставник — Василий Никитич. Служи честно и усердно — будет хорошо.
Я низко поклонился и стал на указанное место к двери, где и стоял бессменно четыре года.
— Ну с обновой, Петр Николаевич, — сказал старичок Яковлев, — пойдем, угощай чаем.
Мне было 14 лет. Я был велик ростом и здоров физически. Всякий труд мне был по силам. Вся самая черная работа по дому лежала на мне: вечером я должен был чистить хозяину и приказчикам сапоги и калоши, чистить ножи и вилки, накрывать приказчикам на стол и подавать кушанье; утром — приносить из бассейна воду, из сарая — дрова, выносить на помойку лохань и отбросы, ходить на рынок за говядиной, молоком и другими продуктами. Все это выполнялось мною чисто, аккуратно и своевременно. Через год я стал камердинером хозяина, служил у него вместе с его близким слугой. Одной из моих обязанностей было сметать пыль и чистить серебряные и золотые части риз и лампад в древней молельне. Здесь я часто слушал назидания хозяина и читал по его совету церковные книги.
Книги получал я в известном порядке и последовательности. Старичок украдкой следил, как я исполняю его завет. Разрешено мне было жечь до 10 часов вечера сальную свечку, но строго приказано не окапать редкие древние книги, которые стоили больших денег.
На этом наша дружба спаялась еще крепче. В торжественные праздники мы ходили с хозяином в Кремль, в Успенский и другие соборы к заутрене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});