— Зачем нам на всю мастерскую работать? Лучше свое дело завести. На машину у нас есть, все дела мы знаем, и все покупатели к нам пойдут.
Я не стал их уговаривать и подчинился обстоятельствам. Вскоре они действительно создали свое маленькое дело, и между нами началась ожесточенная конкуренция. Конкуренты мои вскоре перессорились, один другого выбросил из дела, и потерпевший ко мне же пришел жаловаться.
— Иван Дмитриевич, Мишка меня из дела выкинул. Возьми меня опять к себе…
Взять я не мог, в литографии у меня все новые ребята были, и дело шло превосходно. Никакого расчета не было повторять неудачный опыт и принимать в работники бывшего хозяина. Я, однако, по-приятельски помог ему создать собственную литографию и уступил в рассрочку машину. Вообще, несмотря на то что мы конкурировали в деле, наши личные отношения от этого нисколько не страдали и до седых волос мы сохранили дружбу. Когда мое дело превратилось впоследствии в крупное товарищество на паях, оба мои конкурента сделались нашими пайщиками и друзьями.
Но я забегаю вперед.
Главный успех нашей маленькой литографии совпал с русско-турецкой войной[8]. Мне пришла в голову счастливая мысль дать карты военных действий и батальные картины.
Это так увеличило наше производство, что мы едва успевали готовить товар. А затем, уже в 1882 году, большой толчок нашему делу дала Всероссийская промышленная выставка[9], где были и наши экспонаты. На выставке я получил мою первую награду — медаль.
Успех литографии превзошел самые смелые мои ожидания. На всем Никольском рынке[10] мы стояли положительно вне конкурса. Но я объясняю это только тем, что я внес кое-что новое в торговые приемы.
Я шел на риск — приглашал лучших рисовальщиков и первоклассных мастеров, никогда не торговался с ними в цене, но требовал высокого качества работы. Я, наконец, следил за рынком и с величайшим старанием изучал вкусы народа.
Вот, в сущности, и все, что я внес в дело. Но результаты это дало поразительные.
Вскоре заказы так завалили нас, что мы задыхались в маленькой литографии и надо было серьезно думать о капитальном расширении дела.
Но мой хозяин Петр Николаевич Шарапов был человек старого склада и большой «тихоход» и в делах и в торговле. Расширение дела испугало его.
— Нет, Ванюша, мне эго не в пору, — говорил он. — Я люблю потихоньку да полегоньку, а ты будешь шагать все дальше и дальше. Мне за тобой не угнаться. Давай лучше разойдемся. Довольно ты у меня поработал. Открывай свою лавку и будь сам хозяин, а я тебе помогу.
Расстались мы ласково, тихо, с душевной грустью. Я почитал Шарапова, как отца, а он относился ко мне, как к сыну, и обоим нам была тяжела разлука. Отваливался целый пласт жизни, уходили в прошлое и детство, и юность, и начиналась новая, неведомая жизнь на свой риск и на свой страх.
Но, чтобы выучиться плавать, надо броситься в воду. И я бросился. Однако до конца дней Шарапова я сохранил к нему самые теплые чувства, и сейчас, когда мне идет уже восьмой десяток, я вспоминаю о нем, как о моем первом друге, хранителе моего детства и наставнике моей юности.
1 января 1883 года на Старой площади, у Ильинских ворот, появилась новая книжная лавочка, где хозяином был молодой 33-летний малый, здоровый, сильный, не боявшийся никакой работы и жадно присматривавшийся к жизни.
Лавочка моя была более чем скромных размеров: 10 аршин в длину и 5 в ширину. Она не отапливалась, и зимой в ней замерзали чернила. Но торговля шла бойко, и с легкой руки хозяина — Шарапова, отпустившего в кредит на пять тысяч рублей товару, дело сразу стало на рельсы. Уже через месяц после открытия торговли состоялось учреждение Товарищества.
И. Д. Сытин, Д. А. Варапаев, В. Л. Нечаев и И. И. Соколов заключили между собой договор об учреждении книгоиздательского Товарищества на вере под фирмою «И. Д. Сытин и К°» с основным капиталом в 75 тысяч рублей сроком на шесть лет. Прилив капитала оживил молодое дело, и поле для предприимчивости и торговой инициативы сразу расширилось.
С первых же дней своего существования Товарищество стало подумывать об издании народного календаря. Дело это было для меня новое, очень большое, очень значительное и требовавшее большого напряжения сил.
Однако, не отказываясь от новых идей и предприятий (иногда весьма широких), мы все-таки крепко держались и за наши традиции, уделяя много внимания тем двум китам, на которых стояло все наше дело, — лубочным народным картинам и лубочной народной книге.
Моя издательская деятельность началась с картин, и картинам же я обязан первыми успехами на издательском поприще. Еще будучи приказчиком у Шарапова, я своей первой маленькой литографии отдал всю мою любовь. По ночам и рано утром, пока не открывалась лавка Шарапова, я работал с таким увлечением, точно в литографии и в картинах был весь смысл моей жизни.
Лубочные картины
чень давно известны в нашем народе лубочные картины — не менее 300 лет. Может быть, за эти три века картина дала русскому деревенскому человеку гораздо больше, чем книга. Ведь неграмотные по количеству своему всегда преобладали над грамотными, и это одно делало картину и доступнее и популярнее. Чтобы прочитать книгу, надо было знать грамоту, чтобы видеть картину, надо было иметь только глаза.
Лубочная картина на Руси своими корнями уходит в далекое прошлое. Первоначально лубок служил лишь для украшения царских палат и боярских хором. У царевича Алексея Михайловича была целая коллекция таких картин. И когда Алексей Михайлович стал царем, картины перешли в распоряжение маленького Петра и учителя его дьяка Зотова. В свободное от псалтыря время Зотов развлекал и занимал своего ученика картинками.
Как печатался в старину лубочный товар?
Всегда в одну краску (черную) и всегда на очень плохой, серой бумаге.
В таком виде картины поступали в раскраску от руки, чем в зимнее время занимались деревенские девушки и бабы. Конечно, эта раскраска производилась до невероятности грубо. Бабы красили заячьей лапкой «по ногам и по носам», и платили им за такую работу по четвертаку с тысячи. Короче сказать, по своему качеству это походило на обыкновенное детское раскрашивание картинок, когда нос у солдата мог быть голубой, а сапоги красные[11].
Д. А. Ровинский нашел, однако, в старых лубочных картинах множество настоящих перлов, в которых чувствовалась живая сатирическая мысль и где не только замысел, но и само исполнение свидетельствовали о нераскрывшемся таланте и о громадных художественных задатках. На одно из первых мест он ставит картину «Погребение кота»[12].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
