поколебалось. Я мгновенно вспомнил все туманные толки Григория об этом доме, и тогда они не показались мне совсем лишенными смысла: мой испуг придал им стройность и связность. Стук повторился, и я, вновь затеплив свечу, пошел к двери, намереваясь разом разрешить все свои страхи.
В сенях стояла женщина. Невысокая, молодая и довольно привлекательная. В лунном свете лицо ее показалось мне несколько бледным, но эта бледность шла женщине. Я посторонился, пропуская ее.
— Я здесь жила, — сказала женщина.
— Так вы хозяйка? — воскликнул я.
— Да. Я добрая знакомая Дмитрия Алексеевича, а в настоящий момент — хозяйка этого дома. А кто вы? Что вы делаете здесь?
Я объяснил свои обстоятельства. Мы разговорились. Мне кажется, я убедил ее в том, что являюсь порядочным человеком. Во всяком случае, к вопросу об уместности моего присутствия в чужом доме хозяйка больше не возвращалась.
— Я иногда приезжаю сюда, — сказала она. — У меня есть здесь кое-какие дела. Чудный дом, чудное место и, пока жив был Дмитрий Алексеевич, здесь было прекрасно. Но, когда он… Теперь я живу в городе и, когда позволяет время, приезжаю сюда. Но, к сожалению, приезжаю редко. Однако странно, что вы оказались здесь. Вам ничего не говорили об этом доме?
— Говорили, — признался я, — но я почти ничего не понял. Кроме того, что аборигены не любят этот дом.
— Да, не любят. И Дмитрий Алексеевич это знал. Но что он мог поделать? Чужой для них человек, иного духа, иных стремлений. Не так живет, не так работает. Зла он, конечно, никому не делал, а как-то не сошелся сразу с местными, да и все. А как человек живет сам по себе, то, сами знаете, сразу и толки о нем ползут. Худые, естественно… Да еще и место для дома он выбрал, надо признать, неосмотрительно. Тут когда-то кузня Цыгана была, а он у них кем-то вроде колдуна числился. Ну, и на Дмитрия Алексеевича по наследству перешло. А потом и на меня, наверное…
— А Цыганский Рубль — это что?
— Вам и про него рассказали? Это не рубль, это вещица такая, вроде талисмана, что ли. Это его Дмитрий Алексеевич цыганским рублем назвал. Странно, что он тоже придавал ему какое-то значение. Впрочем, под конец жизни он вообще стал немного странен. Он когда приехал сюда, ему врачи два года жизни отпустили. Он решил сменить обстановку и прожил три. Воздух здесь хороший… Но все-таки он был обречен и знал это. И вот, к концу затосковал, попивать стал. Злился без особых причин, подозрительным сделался. Этот рубль несчастный от меня прятал и перепрятывал. Как будто он мне нужен…
— А в чем смысл этого рубля?
— Ни в чем, конечно. Сказка. Но, когда Дмитрий Алексеевич его нашел, с домом все быстро уладилось, а вскорости — сразу два музея его картины купили. Давно у него такого не было. И вот он связал это с талисманом. Говорил, талисман на себя счастье тянет, а притянув, охраняет.
Женщина говорила, а я потихоньку разглядывал ее. Да, она была действительно хороша. Что-то было восточное, нечто цыганское в чертах ее лица; изящные руки, и вообще… Плавно сбежав по ладной фигурке, взор мой опустился к ногам… и возле ног ее я увидел пиявку, уже недвижимую.
— Послушайте, — сказал я. — Мне тут тоже некоторое время назад невесть что подумалось. Откуда в доме пиявки?
— Пиявки? — Никогда этой гадости здесь не было. Хотя, пока я стояла в сенях, дожидаясь, что вы меня впустите, я тоже обратила внимание на пиявок. Там какой-то вещмешок стоит, и они возле него копошатся, много. Видимо, ваш?
Изумленный (я твердо помнил, что оставил вещмешок у Григория), я извинился перед дамой и, достав другую свечу, вышел в сени. Действительно, вещмешок стоял там, и около него я увидел десятка два пиявок. Только они уже не подавали признаков жизни. Обругав себя за рассеянность, я вернулся в дом. Женщина сидела на корточках возле рухляди и что-то выискивала там. Увидав меня, она поднялась.
— Мне нужно кое-что забрать отсюда. Но я, кажется, ошиблась. Это не здесь. Надо посмотреть во дворе. Я пойду.
— Извините, — сказал я. — Я плохой хозяин. Или плохой гость. Мне надо бы что-нибудь предложить вам, да нечего. Кроме водки. Может быть, вы хотите водки?
— Интересная мысль, — отозвалась она. — Нет, спасибо. А впрочем, налейте, пожалуй. За знакомство. Раз вам больше нечего предложить. Вы налейте, а я сейчас вернусь.
— Возьмите свечу.
— Что вы! Там луна такая!
Женщина ушла, а я, налив водку в стакан, стал ждать. Она все не появлялась. Ждал я ее, как мне показалось, не менее получаса; на самом деле гораздо больше. Когда в хуторе загорланили петухи, я очнулся и понял, что ночь прошла, я заснул, а женщина, видимо, ушла. Очень хотелось спать, и я, укрывшись одеялами, снова уснул.
Однако наутро мне показалось странным это ночное посещение. Откуда можно было прийти и, главное, куда можно было уйти среди ночи? Я рассказал Григорию о женщине. Он внимательно выслушал меня.
— Говорил же я вам, — сказал он потом, — не пытайте зря судьбу. Вы мне не верите, но ведь люди зря говорить не станут. Чувствую я, Николай Иваныч, нехорошо это все. Не ходите туда больше… Спалил бы его кто-нибудь, что ли? Да кому ж охота с нечистью дело иметь?
— Да, Григорий, — спохватился я. — Зачем я вчера мешок с собой взял?
— Какой мешок, Николай Иваныч?
— Мой вещмешок, с которым приехал?
— Бог с вами, Николай Иваныч. У меня стоит…
Когда мы по возвращении проверили, мешок оказался у
