— Погоди отец — что значит, для закрепления результата надо пройтись до одного места?
— То и значит.
— А чем тебя баня не устраивает?
Травник недовольно поглядел на воспрянувшего духом офицера, и развернуто ответил:
— Всем.
— Отец, ну объясни ты по-человечески, зачем нам с тобой куда-то тащиться пешком? Послезавтра друг на уазике приедет… Кхе-кхм!
Под тяжелым взглядом хозяина дома возражения просто перекосило в глотке, и даже последний довод не помог:
— А на кого я мелких своих оставлю?
— Лида с ними посидит. Рюкзак вон там, собран, завтра по росе выйдем, за полчаса доберемся. К вечеру… Вернешься.
Следующим утром, пытаясь не отстать от спутника-пенсионера, передвигающегося (налегке, между прочим!) по всяким там буеракам и оврагам с неприличной для своих почтенных лет сноровкой и скоростью, Георгий сам себе и ответил. Почему же нельзя было дождаться машины, и как белые люди добраться на ней до того самого «нужного места».
— Да тут не уазик, тут вертолет нужен. Что за кроты все так перекопали!
Не дождавшись ответа от спины, затянутой в выцветшую от времени и солнца брезентовую ветровку, отец-одиночка поправил соскользнувшую с плеча лямку нетяжелой торбы, попытался вспомнить, когда у него в последний раз был марш-бросок (ой давно!..) и прибавил ходу. Березовая рощица, широченное поле разнотравья, густой и дремучий ельник, небольшое лесное озерцо и питающий его крохотный ручеек…
— Здесь.
Разомлевший от многообразия видов природы, Георгий с легкой оторопью и настороженностью обозрел точку финиша. Повертел головой, пытаясь угадать, отчего это прямо в лесу могла организоваться четко очерченная проплешина голой земли, на которой не то, что кусты — сорная трава, и та не пожелала расти. Следов недавнего пожара не нашел, зато вдруг понял, что уж больно нехорошая тишина вокруг стоит. Тревожная. Затем осторожно протянул вперед руку, немного подержал — и тут же почувствовал, как она наливается слабостью. А вслед за этим и чувство пришло, очень даже нехорошее — неуверенности и тревоги.
— Отец?..
На объяснения он, честно говоря, особо и не рассчитывал.
— Даже яд может быть лекарством.
Ответ все же прозвучал, но он так и не понял. Повинуясь скупым жестам, капитан скинул с себя рюкзак, послушно выпил очередной гадости, выбившей из глаз крупные слезы, заголился по пояс и переступил границу меж сочной мягкой зеленью и мертвой землей. Почувствовал, как на лопатки легли две теплые ладони, и… Для начала, на лбу выступила испарина. Затем ласковый огонь прошелся по каждой клеточке тела, смывая все следы прожитых лет. Приятно зудела кожа, довольно и расслабленно тянуло где-то внутри, а потом наступила удивительная легкость, от которой захотелось взахлеб смеяться и орать.
— Хха!!!
И тем обиднее был неожиданный толчок в спину, после которого он вывалился из круга, кое-как успев вытянуть перед собой руки и за малым не пропахать носом дерн.
— Хорошего помаленьку, «Возделывающий землю».
Ворочая ставшее вдруг очень тяжелым и непослушным тело, Георгий как гордый лев (то бишь на карачках) добрался до своей ветровки. Трезво оценивая свои силы, одевать ее он не стал, а просто завалился (на нее же) боком.
— Полежи пока так, скоро оклемаешься.
Порозовевший, и вроде как даже помолодевший дед без особой натуги приподнял обессилевшее тело, устраивая его поудобнее. Затем вытряхнул из рюкзака небольшую фляжку, в три глотка ее опустошил, а торбочку хозяйственно свернул и подсунул под голову пациента, обеспечивая тем самым ему дополнительный комфорт. Сел рядом, вздохнул. Минут пять помолчал. А потом заговорил, вбивая гвозди своих слов в податливый разум слушателя:
— Все, спина в порядке. Да и остальное поправил, что было. Сто лет не обещаю, но семь десятков протянешь точно… Если постараешься.
Еще помолчал, поднялся. И как-то разом стало заметно, что на лице травника полыхает багрянцем нездоровый румянец, а зрачки расширены — да так, что и белка почти не видно!.. Аккуратно снял свою ветровку, укрыв расплывшегося медузой по земле Георгия, положил рядом с ним непонятно откуда взявшийся конверт, и, чуть-чуть помедлив, шагнул в дьявольскую плешь.
— Если что, вон там все объяснения и инструкции. И… Помни наш договор. Нарушишь — за собой утяну!..
Попытавшись сказать ну хоть что-нибудь в ответ, мужчина еле-еле дернулся, тихо вздохнул и сонно засопел — на что-то более громкое и заметное просто не было сил. А сухопарая фигура травника отвернулась, добралась до середины мертвой полянки, неспешно улеглась на спину и застыла.
* * *
На душе у Виктора было легко и свободно: все дела сделаны и долгов более нет. Разве что иногда чуток пощипывала совесть, напоминая о том, сколько забот и неприятных хлопот свалится на его последнего «пациента».
«С другой стороны, завещание на его имя поможет Георгию меня простить. Может, даже и дом продавать не будет. Библиотеку вот только жалко, столько собирал…».
Мысли катились лениво и грузно, дыхание замедлялось, перед глазами крутились непонятные вспышки черного и белого, все ближе был сон, и уже ощущалась та самая хмарь. Ненавистная, давящая и такая непреодолимая!.. Еще ближе, еще сильнее — и закутавшись в собственную волю, питаясь надеждой и страстью, он начал давить. Продираясь сквозь вязкие тенета, выжигая их собственной жизнью и болью, он уходил все дальше и глубже в неподатливую преграду, теряя частицы себя и уже не думая о возвращении. Мимоходом на задворках сознания пронеслась картинка собственного тела, подергивающегося в судорогах агонии — но все заслонил слабый отблеск близких чувств. Чужих, но таких знакомых, щедро приправленных болью и непонятным страхом. Да!!! Еще немного, еще чуть-чуть…
Глава 2
Никогда еще пробуждение не было таким мучительным. Старость не радость… Тело даже не ныло, оно просто взахлеб плакало и кричало, категорически отказываясь хоть чуточку шевелиться. Шумело давление в голове, полное бессилие и тянущая пустота в животе, и даже веки приоткрыть, и то представлялось непосильным подвигом.
«Что ж, неудача тоже результат. Зато выжил… Ох! Наверное».
Грудь прострелил острый спазм, заставив сердце потерять свой ритм и беспомощно затрепыхаться. Переждав внезапную боль, а заодно приведя мысли хоть в какой-то порядок, Виктор попробовал приоткрыть глаза. Удивляясь неудаче, попробовал еще раз. И еще. Попытки этак с пятой это удалось — и тут же резко полосонуло светом, да так ярко, что он едва не застонал. Вернее, попытался это сделать, да вот незадача — даже такой малости не получилось.
«Да что ж такое, валяюсь, как древняя развалина!».
Обдумав и покрутив со всех сторон внезапно пожаловавшую мысль — о том, что его полностью парализовало, травник с тяжелым вздохом (увы, несколько виртуальным по причине странной немочи) признал и принял такую возможность. Хотя он вроде все просчитал, и подготовился знатно, да только разве ж все предусмотришь? Тем более что можно было только предполагать, как будет сочетаться действие не самого полезного для здоровья отвара, усиливающего его более чем скромные способности, и выхода геомагнитной энергии, по дурости и незнанию называемой местными «Мертвой полянкой». Ну и что с того, что по отдельности все это ему помогало лечить? Никто ведь и не обещал, что такое сочетание поможет ему в главном деле. Вернее в достойном завершении достойно (хотелось бы надеяться) прожитой жизни.
Шшууу!
На мгновение ему показалось, что часть шума раздается не только в его голове, но и снаружи.
«Да нет, ерунда».
Зато вдруг до невозможности остро зачесался нос. Следом резко вернулось обоняние — и до разума тут же дошел неуместно-густой запах горячего воска и еще чего-то, смутно знакомого. Опознанного спустя несколько мгновений как запах ладана.
«Не понял, меня чего, в церковь притащили? В больницу надо, ироды!».
Уже не обращая внимания на все усиливающуюся резь в глазах, Виктор стал потихонечку раскрывать веки, привыкая к боли и потоку яростного, буквально обжигающего зрачки света. Почему-то, с явным красноватым оттенком — слава богу, чем дальше его веки оставались приоткрытыми, тем меньше становилась резь. И тем больше становилось понятно, что?.. Что он лежит непонятно где. Нет, на церковь помещение вроде бы не походило (что уже было хорошо), но и сходства с собственным, изученным до малейшей трещинки и паутинки домом тоже — не было, причем полностью. Полутемное помещение с низкими, и почему-то серыми потолками, на которых можно было заметить следы легкой копоти. На едва различимой рядом стенке гуляли размытые тени от множества горевших свечей, воздух был удивительно сперт, вдобавок на лбу обнаружился кусок ткани. Изрядно, между прочим, затрудняющий обзор. А челюсть вообще оказалась подвязана, на манер старушечьего головного платочка.
