чрезвычаек и доставлять возможность бегства офицерам».
Таким образом, вышеуказанная мной цифра нахождения в армии должна быть значительно увеличена.
Вот весь тот цифровой материал, который удалось извлечь из детских сочинений.
Но прежде чем переходить к дальнейшему изложению, необходимо остановиться на одном вопросе: каково было отношение детей к заданной им работе, насколько добросовестно они к ней отнеслись и, наконец, насколько для них самих выполнение ее явилось удовлетворением какой-то внутренней потребности? На все эти вопросы мы должны со всей определенностью ответить утвердительно. В значительной своей части воспоминания детей обратились в исповеди. Дети не щадят в них ни родителей, ни начальников, ни больше всего самих себя. Часто это покаяния, в которых они бестрепетно, хотя и с болью, и с горечью, обнажают тяжкие душевные раны. Авторы стремятся быть объективными и, где для этого есть возможность (очень редко), охотно примирительно отмечают все случаи, где есть основание отозваться хоть сколько-нибудь положительно о тех, кто их преследует или хотя бы выполняет это преследование. Вот примеры.
«Конечно, были и среди них хорошие, которые останавливали их, но таких было очень мало».
«Эти большевики (занявшие квартиру родителей девочки) были очень вежливые: вечером, когда они приходили, то они снимали сапоги и говорили тихо, чтобы нам не мешать».
«Ушли, ничего не взяв, хоть и видели у мамы кольца, а у папы серебряный портсигар».
«Большевики спрашивали меня: “Где твой папа?” Но я говорила, что я не знаю, где мой папа, тогда они поставили меня к стенке и хотели убить меня. Тогда пришел еще один большевик и сказал: “Зачем вам мучить девочку, может, она и не знает ничего?”».
«Настал вечер, но никто к нам не приходил и не приносил есть (два мальчика, братья, заключены в тюрьму за попытку уехать к отцу за границу); солдат (красноармеец) принес ужин: по селедке и по полхлеба. Мы просили его нам продать хлеба, он нам дал свою порцию и попросил у товарища пол его порции и отдал нам, мы ему давали денег, но он не взял их. Он рассказал, что не по своей воле служит, а что его заставили».
«Их повезли в крепость Кронштадт… Но жена дяди спасла его… дала взятку и хлеб матросам, и они отпустили дядю, переодели его и спасли».
Вот почти все, что мне удалось найти во всех сочинениях.
Два раза встречаются упоминания о помощи красным солдатам и советскому правительству (первый раз участниками белой армии). Дети не скрывают и не уклоняются от рассказов – это видно по ходу сочинения – от описания случаев освобождения родителей из тюрем, иногда с предположительным объяснением – «сжалились»; передают они и о семейных драмах.
«Меня взяли от отчима и матери, и тяжело мне было жить с отцом, и сильно притесняла мачеха».
Девочку взяли к себе родные.
«Хоть нехорошо, но все-таки я помню, как сладко мне было жить у моих других родителей».
Этим исключительно серьезным и ответственным подходом к заданной теме объясняется и то, что есть среди них и откровенно протестующие против темы, есть делающие то же под каким-нибудь предлогом, есть и прямо отказывающиеся писать, ссылаясь на запамятование, несмотря на нахождение в старшем классе.
«Воспоминания эти настолько неприятные, что писать о них нет никакой охоты. К тому же, для того чтобы даже вкратце описать все пережитое за три года, понадобится много времени, поэтому скажу только, что пережитое мною за три года революции вполне было достаточно, чтобы стать ее противником»[13].
«Какие могут быть воспоминания у ребенка» [14].
«Я был маленький и ничего не помню» [15].
Если бы эти дети несерьезно подходили к работе, то проще бы было кратко перечислить общеизвестные события, что некоторые хотя и редко, но делают. Есть и такие, которые с чрезвычайной добросовестностью, опустив какой-нибудь часто и не очень значительный факт, в сносках или постскриптумax его восстанавливают. Такой характер сочинений – характер то тщательного и добросовестного свидетельского показания, то честной, горячей и горестной исповеди; их открытая доверчивость – по справедливости дающая право на чувство законной гордости руководителям школ, которым они безбоязненно отдали свои исписанные признаниями листы, – вместе с тем налагает серьезную и тяжелую ответственность на тех, кто выносит сочинения детей за пределы родной им школы, – на всех их использующих до читателей изложения этих сочинений включительно.
Сотни страниц с выписками подлинных выражений авторов, с изображением их грустных дум, с их страшными и горестными рассказами, просят – более того, настоятельно требуют быть поведанными всем, напечатанными целиком. Но это невозможно. Приходится с трудом выбирать, не потому, чтобы было мало, а потому, что слишком много и привести лишь самую незначительную часть. И только эта невозможность на все темы, поставленные в этой работе, ответить собственными словами авторов, заставляет дать ряд суммарных, кратких, отдельных, общих характеристик своими, а не «ихними» словами. Между тем это было бы осуществимо, так как нет темы, которой бы дети не затронули, которую нельзя было бы передать их собственным образным и правдивым языком.
Некоторые сочинения достигают 20 мелко исписанных и связно изложенных страниц размера ученической тетради, и это за два часа и без предварительного предупреждения! Уже одно это сопоставление количества страниц со временем, в которое они написаны, показывает, как наболело у многих на душе и как много хотелось им передать, объяснить, поделиться горем, пожаловаться и, может быть, услыхать в ответ слово сочувствия, утешения, поддержки, ободрения и помощи… И это, в свою очередь, накладывает на того, кто все это слышал и услыхал, кто неотразимо чувствует, что к нему в руки попал драгоценный материал, какую-то глубоко ощущаемую обязанность, как бы молчаливо переданное поручение: все и всем рассказать, не забыть, не похоронить под спудом молчания даже мелочи, ничего не скрыть, не упустить. Поручение трудное, почти невыполнимое.
Во второй части этого очерка, как уже говорилось выше, будет дана попытка путем цитирования отдельных сочинений на наиболее ярких индивидуальных примерах показать типические черты внутренних переживаний современных детей, попытка раскрыть их внутренний душевный мир. Но такая характеристика была бы и не полна и не ясна, если бы все время, опираясь только на «воспоминания» детей и ни в какой мере на сведения, почерпнутые из других источников, автор этих строк не дал бы общей внешней, так сказать, биографической характеристики детей и такого же внешнего обзора содержания их
