— Здравствуйте, миссис Фитц-Моррис Гауг, — проворковала Сильвия.
Салли слышала, что первая жена Фриско умерла при родах, но она не знала, что он женился вторично.
Ее глаза гневно сверкнули — она увидела, что Фриско доволен, застав ее врасплох. Но она тут же взяла себя в руки и сказала, как всегда, мило и дружелюбно:
— Очень рада познакомиться с вами, миссис Морфэ. Прошу вас, пройдемте в дом. Сегодня такое жаркое утро… Ваш муж знает, что у нас здесь попросту, без церемоний. Мы в это время обычно пьем чай.
— Нет, нет! — вмешался Фриско, как видно не желая дать ей выйти с честью из затруднительного положения. — Мы ведь, собственно говоря, приехали повидаться с Пэдди. У меня к нему есть дельце. Дома он?
— Он у себя — первая дверь, как подниметесь на крыльцо, — отвечала Салли и снова занялась своим бельем.
Она подняла стоявшую у ее ног корзину с мокрым запылившимся бельем и понесла в прачечную, а мистер де Морфэ направился со своей молодой супругой к увитому диким виноградом, залитому солнцем крылечку.
Глава II
Миссис Гауг помнила все, что произошло после ее стычки с Пэдди Кеваном, — все, до мельчайших подробностей, день за днем, месяц за месяцем. Да и Динни Квину эти события врезались в память. С того дня пошли все беды, и, быть может, поэтому оба они так часто возвращались к нему в своих воспоминаниях.
Прежде всего приехал Билл Иегосафат.
В то утро, когда Салли выложила все напрямик Пэдди Кевану, Динни и Билл шагали рядом по Боулдерскому шоссе.
— Смотри, Билл, вот она — Золотая Миля. «Квадратная миля богатейших в мире золотоносных месторождений», как принято у нас говорить.
Динни остановился посреди пыльной дороги, глядя вдаль на Боулдерский кряж и на сползающий с его склонов вниз, на голую, выжженную солнцем равнину, убогий рудничный поселок.
Билл Джерити, более известный когда-то на приисках под кличкой Билл Иегосафат, тоже глядел, как зачарованный, на искромсанный склон кряжа и остроконечные груды отвалов возле больших рудников — на бурые, серые, красноватые и красновато-коричневые слежавшиеся пласты шлама; на сараи, склады, надшахтные строения, толчейные станы, обогатительные фабрики; на уныло однообразный лес копров и вышек, уходящих в голубое небо; на высокие черные трубы и клубы желтого дыма, плывущие над поселком и тающие вдали. И всюду, куда ни глянь, среди заброшенных шахт и груд развороченной земли, сбившись в кучу, как а любой трущобе городского предместья, теснились жалкие лачуги из ржавого железа и дерюжные хибарки, перемежаясь кое-где с изъеденными красной пылью беленными домишками.
Биллу Джерити, который не был на приисках двенадцать лет, эта картина показалась незнакомой, мрачной и зловещей.
— Дьявольщина, клянусь святым Иегосафатом! — воскликнул он. — Я просто глазам своим не верю. Когда Пэдди Хэннан притащил с Маританы целую пригоршню самородков и мы застолбили себе участки рядом, ведь тут же были тогда непролазные заросли — от нашего лагеря и до самого склона! А теперь все голо, как в пустыне, — ни деревца, ни кустика!
Динни усмехнулся.
— Наконец-то ты опять вспомнил Иегосафата, Билл.
— Моя старуха считает это богохульством, — как бы оправдываясь, отвечал Билл. — Она ведь вроде как наставила меня на путь истинный. Но если бы ты знал, Динни, как я стосковался по приискам, как мне хотелось побеседовать по душам с кем-нибудь из старых приятелей! Иной раз думается, что зря я смотался отсюда, когда мы с Крупинкой продали наш участок во время суматохи, поднятой вокруг Богатства Наций. Тогда я хотел просто съездить домой в Викторию повидаться со своими. А там подвернулась эта ферма с овцами, а потом женился… Только не такая уж это сласть осесть на землю. Когда у тебя на плечах семья да еще овцы, откуда-то берется столько забот — ну просто как воз в гору тащишь. Ей-богу, я бы дорого дал, чтобы бросить все это и пойти с тобой на разведку, Динни.
— Болтай больше! — усмехнулся Динни, которому, что ни говори, приятно было слышать от Билла такие речи. — Рано или поздно человек должен обосноваться где-то, а прииски совсем неподходящее для этого место. Времена пошли не те. Сотни старателей работают теперь на рудниках почти что задарма.
Билл выглядел как человек, живущий в достатке, но обремененный заботами. Он заметно раздался, не без самодовольства носил свой новый серый костюм из добротной шерсти и фетровую шляпу, и в нем довольно трудно было узнать беспечного и отчаянного парня, рыскавшего здесь когда-то в поисках золота. Впрочем, он с радостью сменил бы сейчас этот костюм на пару старых штанов и рубаху и отправился пошататься с Динни по рудникам!.. Но в гостинице его ждала жена, которая вряд ли одобрила бы такое поведение.
Поглядывая на Динни, ковылявшего рядом с ним в старых молескиновых штанах и фланелевой рубахе, все такого же бодрого и полного сил, каким он был в девяносто втором году, когда они вместе с первой партией притащились в Кулгарди, Билл думал о том, что Динни, пожалуй, избрал благую участь. Бродит себе, где хочет, а вот он. Билл, вознамерился стать зажиточным фермером-овцеводом, солидным, добропорядочным отцом большого семейства. Глубокие морщины избороздили лицо Динни, и в волосах уже поблескивала седина, но в ясной улыбке его светло-голубых дальнозорких глаз, блеклых, как приисковое небо, чувствовалась душевная умиротворенность.
Здесь, на приисках, у Динни есть то, что для него дороже всего на свете, размышлял Билл. Сам же он утратил все это, погнавшись за чем-то, что казалось ему очень важным. А на поверку-то вышло, что и не так уж это было ему нужно — разве лишь чтобы доказать самому себе, что он тоже может с толком употребить деньги и не побоится взять на себя известные обязательства. Впрочем, он и сейчас полагал, что поступил правильно, покончив тогда с привольной, расточительной и беспечной жизнью. Но его все еще тянуло к ней, и теперь, показав, на что он годен, и даже превзойдя в этом смысле все ожидания Фэб и своих родителей, Билл считал себя вправе поступать, как ему заблагорассудится. Покончить с этими овцами, от которых одно беспокойство, продать ферму или предоставить Фэб управляться с делами и нянчить ребятишек, а самому вернуться к прежней жизни. Рыться в отвалах на рудниках, а то податься с кем-нибудь из старых товарищей на разведку в глубь страны. Вот было бы счастье! — думал Билл. Что ни говори, а те дни, когда он, гоняясь за золотом, колесил по выжженным солнцем, необозримым просторам этого края, были счастливейшими в его жизни!
— Это сернистый газ с обогатительных фабрик убил здесь всю зелень вокруг, — сказал Динни. — Модест Марианский был прав — он ведь уверял, что теллуриды вдохнут новую жизнь в наши рудники. Теллуриды — и разрешение проблемы «сульфидного пугала». Но зато нас теперь травят этим чертовым газом. После кризиса в девяносто восьмом Калгурли процветал лет пять или шесть. Фриско — прошу прощения, мистер де Морфэ — и лондонские биржевики нажили тогда здесь целые состояния. Такая тут была суматоха, словно на пожаре. А сейчас опять застой. Большие рудники якобы уже истощены. Но мне, по правде говоря, что-то не верится.
Вот погляди на них! Они все как на ладони. Вон там старик Железный Герцог, Крез и Браун-Хилл; за ними Северный и Южный Калгурли. Мидас, Австралия и Оройя; а по самому хребту — Большой Боулдер, Боулдер-Риф, Упорный, Айвенго, Золотая Подкова и Лейк-Вью.
— Черт побери, Динни, — сказал Билл. — Небось тонны золота выдали эти рудники.
— В девятьсот десятом считалось, что боулдерские рудники уже дали золота на сорок шесть миллионов фунтов стерлингов. — Динни поковырял пепел в трубке и раскурил ее снова. — Там, под землей, пройдены целые мили. На десятке рудников — сто двадцать миль штреков и квершлагов. На Большом Боулдере уже можно было отмахать под землей шесть — восемь миль, когда главная шахта едва доходила до глубины двух тысяч семисот футов. Да что толку? Все равно Золотая Миля как была грязной дырой, так и осталась. От всех этих богатств, добытых под землей, народу не очень-то много перепало. Горные компании не потратили ни пенни, чтобы наладить жизнь в этом краю, который они опустошили. Если мы и пользуемся какими-то удобствами в Боулдере и в Калгурли, так платим за них из своего кармана, промышленники же и тут получают доход — и от железных дорог, и от водопровода, и от электричества. А рудокопы в Долине Нищеты по-прежнему живут в этих никуда не годных хибарках из ржавой жести и дерюги. Ну скажи, видел ты где-нибудь еще такое убожество и нужду?
— Нет, пожалуй, не доводилось, — согласился Билл. — А помнишь, как мы дразнили Брукмена, Чарли де Роза и Сэма Пирса, когда они застолбили здесь, на кряже? Как мы спрашивали их, не овец ли они собираются разводить? Никто не верил, что там может быть золото, помнишь, Динни?
