Конечно, он не немец: выросший в детдоме сирота лишен национального признака, но ведь немецкости человеку придает самодисциплина, строгость. Нашему человеку не помешает добрая их доля. Непроницаемый взгляд, щепетильность в отношениях, дотошность в делах, рвение. И ты без пяти минут немец. А гены? Все-таки сказываются они, должно быть.
Сергей Арнольдович раскрыл справочник. Буква «мэ», буква «мы»… Тьфу ты! – полностью выбила из колеи – буква «гэ»! Так, «гла», «глу». Глухов, Глухова Александра, Глухова Анна… Вот она: Глухова Марина Петровна. Три штуки. Сергей Арнольдович посмотрел в окно. Четыре убийства. Четыре Марины. Две – уже закономерность, а четыре… Ежегодные убийства, декабрь месяц. На первое Сергей Арнольдович обратил внимание пять лет назад. Работая в отделе. Оно, так же как и последующие, по горячим следам раскрыто не было. Все женщины убиты в разных городах, в том числе и в Москве, но все были москвичками. Пять лет, четыре женщины. В Москве их пять, вернее – было пять. Теперь одна. И ведь не позвонишь ей, последней, не скажешь: «прячьтесь, по вашу душу идут». А что скоро, Сергей Арнольдович не сомневался. Эх, конец декабря, конец декабря…
* * *
На скамейку взгромоздилась, высокомерно каркнула ворона. «Смелая», – подумал Андрей и махнул рукой. Соседка не шелохнулась.
– Не видит она, – сказал незнакомец.
Безлюдная аллея, кованая ограда, дорожки, посыпанные песком. Андрею понравилось здесь. И собеседник хороший. Правда, Андрей все еще стеснялся спросить его имя. Ничего, как-нибудь.
– Ваш кофе. – Незнакомец протянул бумажный стаканчик. – Бутерброд хотите? С сыром. А с колбасой? Как знаете. Я с вашего позволения перекушу.
«Определенно хороший», – заключил Андрей. С ним можно было говорить. Обо всем говорить. Незнакомец не лез в душу. Хорошее это качество – уметь удержаться. Андрей вздохнул, спрятал руки в карманы.
Пошел снег. Андрей поднял голову. Небо было ясным. Слепой снег! Вот что иногда остается от жизни: слепой снег. Облако повертелось и ушло – умерло, а снег все еще летит к земле, живет. Как голос на пластинке. Да уж, пластинки. Андрей закрыл глаза. Одна коробка и всего одна пластинка. Боже, как давно это было. А потом в ней поселился домашний театр, и пластинка переместилась на книжную полку. А картонные фигурки, они были будто живые: иногда Андрею казалось, они шевелятся там, в коробке из-под пластинок. Катька называла их куклами. Смешно.
В коробке жили совершенно разные куклы – незнакомые люди. А друзей в коробке не было – руки не доходили. Но обещал многим. Делал наброски, расчерчивал на квадратики фотографии. Домашний театр. Приглашенные рассаживались на полу, супруга выносила «Шарлотку» – вплывал яблочный запах. Приглушался свет. Они и не думали становиться взрослыми. Да, взрослыми… Откуда пришло увлечение – Андрей не помнил. Раскрашивали фигурки акварелью, придумывали костюмы. Из дюжины сохранилось лишь несколько. Кажется, у мамы одна висит – на память. Да, висит. В детстве он сказал бы, что это игра девчонок. Ну что это такое? – клеить на картон кружева… «Кружева», какое старомодное слово. Старая коробка, старая пластинка, шершавый картон…
– А что за пластинка? – спросил незнакомец.
– Сказка. Очень древний выпуск. Кажется, четырнадцатого года.
А не пятнадцатого? «Курочка Ряба» – так назывался набор. Серия – «Волшебный мир». Отец и сыновья… Отец и сыновья… Фамилию не вспомнить. Подарок бабки его супруги. Прочие из набора, к сожалению, не сохранились. Еще был патефон, но без трубы – где он сейчас?
– Знаете, – сказал Андрей, – вы мне кого-то напоминаете. А вот кого – не могу вспомнить.
– Я многим кого-то напоминаю, – согласился незнакомец.
«Он мог быть многим похож на многих», – подумал Андрей, получилось что-то вроде афоризма. С натяжкой, конечно. Зато вот это «многим» Андрею понравилось. Двусмысленно получилось. С одной стороны – многим людям, а с другой – многим в себе. Андрей посмотрел на незнакомца. При высоком росте незнакомец довольно сильно сутулился и получался почти вровень с Андреем. Получался… Как будто он продукт какой-то. Джинсы, куртка на меху… Парни теперь повально отпускают косы. И этот туда же. А девчонки стригутся. «Лысая певица». Андрей улыбнулся.
Где-то над головой ударил колокол, второй. Шумно взлетела стая. «Отпевают кого-то», – сообразил Андрей. Он обернулся к церкви, перекрестился, не вставая со скамейки, глядя через плечо. Незнакомец сосредоточенно жевал бутерброд. Андрею показалось, что такое с ним уже было: скамейка, заснеженная аллея, звон колоколов… И поворот этот через плечо. Андрей поежился.
– «Курочка Ряба», говорите? – Незнакомец закончил есть, тряхнул с колен крошки.
– Да. А это имеет отношение к нашей встрече? И к тому, что вы мне… кого-то напоминаете?
– Прямое, – улыбнулся незнакомец. – Пойдемте, я замерз.
* * *
Андрей Борисович Воронин толкнул тяжелую дверь, выскользнул из вестибюля метро и сразу же услышал, как объявляют посадку на поезд. Значит, можно не спешить: до отправления остается минут двадцать. Андрей Борисович переложил портфель в левую руку, полез в карман, извлек билет. Так, «г. Снежин», «поезд пассажирский», «купе».
Вечерний Ярославский вокзал готовился к ночной короткой передышке: устало толкался у киосков с водой, пьяненько шумел, пах… Он пах! Андрей Борисович спрятал билет. Да, нужно купить воды! Отстоял небольшую очередь, расплатился. Так, нужно двигаться к вагону… В этот момент кто-то хлопнул Воронина по спине.
– Здорово, Палыч! Ты чего здесь?
Андрей Борисович оглянулся. Чуть навеселе, невысокий, в большой шапке мужчина лет сорока. На гриб похож, – пришло в голову. «Простите, вы меня с кем-то спутали», – хотел сказать Андрей Борисович, но вместо это почему-то улыбнулся и ответил: «Здорово!». И смущенно протянул руку.
– А я вот дочку встречаю… – сказал гриб. – Выпить хочешь?
Андрея Борисовича этот вопрос смутил еще больше.
– Нет, – ответил он.
– Бросил что ли? – гриб засмеялся.
От этого смеха Андрею Борисовичу сделалось не по себе. Он молча развел руками.
– Едешь куда? – спросил гриб и, не дожидаясь ответа, заговорил о хоккее. Сегодня, девятнадцатого декабря, как оказалось, «наши» играют с чехами. – И трахнут их по самые… дальше некуда! – Гриб рубанул рукой воздух и захихикал. Андрей Борисович посмотрел на часы – десять семнадцать – нужно спешить. – Ну ладно, побегу, – сказал гриб, будто прочитав мысли Андрея Борисовича, – дочка в машине. – Ты заходи, Палыч! – И безмятежно икнул, протягивая руку.
Щедро протопленный вагон встретил Андрея Борисовича запахом угля и дорожной пыли. Увидев Воронина, проводница широко заулыбалась, кивнула, проводила взглядом. Он прошел к своему купе «номер три», поздоровался, поставил на полку портфель, снял пальто, подсел к старушке. Напротив, взявшись за руки, сидя дремала молодая пара. Старушка повернула к Андрею Борисовичу маленькую голову, не решаясь что-то сказать. «Сейчас начнет приставать», – подумал Андрей Борисович. Старушка пожевала полупустым ртом. «Ну давай, давай!» – мысленно поторопил он старушку.
– В Ярославль? – наконец спросила она.
– Нет, – ответил Андрей Борисович. Старушка заелозила. – Хотите, чтобы я уступил вам полку? – спросил Андрей Борисович. Старушка кротко кивнула. – Пожалуйста, – сказал он и перебросил портфель наверх.
Где-то далеко громыхнул локомотив, волна дребезжания прокатилась по составу, и поезд тронулся. Андрей Борисович вынул тапки, снял пиджак, вышел в коридор.
– Если вам нужен график остановок, – сказала девушка в кителе, – он на двери проводников.
– Спасибо", – поблагодарил Андрей Борисович.
Снежин значился на маршруте как пятая станция. Напротив записи стояло время. 05:24. «Нужно попросить, чтобы разбудили», – подумал Андрей Борисович и вернулся в купе.
Через несколько минут в купе вошла проводница.
– Билетики, пожалуйста, – сказала она, окинула взглядом присутствующих и глазами улыбнулась Андрею Борисовичу. – Опять в командировку? – спросила проводница. Андрей Борисович кивнул и протянул билет. – Что-то вы не больно разговорчивый сегодня, – заметила девушка и, не взглянув на билет, положила его в кожаную папку.
– А мы знакомы? – спросил Андрей Борисович.
Девушка удивленно посмотрела на пассажира, пожала плечами и повернулась к старушке. Приняв билеты, она вышла из купе. «Нужно будет рано вставать» – подумал Андрей Борисович и взобрался на полку. Через секунду он вспомнил: забыл попросить проводниц, чтобы разбудили за полчаса до Снежина. «Ничего, – решил он, – сам как-нибудь».
В 05:24 он сошел с поезда на безлюдной, занесенной снегом платформе, поднял воротник. В этом городе он впервые. Но, случается же такое, был твердо уверен, что нужно обойти вот это низенькое кирпичное здание с надписью «СНЕЖ Н», спуститься на Ленина, миновать два трехэтажных розовых дома и выйти на Садовую. Здесь, занесенная сугробами, продуваемая всеми ветрами ждет его троллейбусная остановка. И номер он уже знал. Только… Нужно часок перекантоваться на вокзале: первый троллейбус придет никак не раньше половины седьмого. Андрей Борисович распахнул дверь, входя в зал ожидания…
