жизнь. Это чудодейственное средство. Не в каждой больнице тебя бы выходили. А эта вещь творит чудеса.
— А из чего ты её делала? — спросил Спас.
— Да, вон из этого, — Матильда вяло махнула рукой вверх, на потолок.
— Из вот этой светящейся штуки? — удивился Спас.
— Да. Когда я тут подыхала с голода, в какой-то момент не осталось выбора и я начала жрать эту дрянь. Думала, что на этом моя жизнь и закончится. Но нет, оказалось, что его вполне можно есть. Только очень тяжело. Редкостная горечь. Тебе я его готовила специально, чтобы смягчить вкус…
— Смягчить? Это был смягченный вкус? — Спас аж поперхнулся слюной от возмущения.
— А ты попробуй, сковырни кусочек и пожуй! Он не ядовитый, а совсем наоборот. Попробуй, — с лёгкой обидой в голосе сказала Матильда.
Спас понял, что он задевает её за живое. Она хотела как лучше. Суп принесла, кашку всё время эту ему готовила, чтобы ему не очень противно было, а он всё недовольничает. Ему стало стыдно.
— Прости, — сказал он и, придвинувшись, обнял её за плечи, чем вызвал неожиданно резкую реакцию.
Матильда резко сбросив его руку, отпрыгнула в сторону и, встав в агрессивную стойку, зашипела как кошка. Спас испугался. Такая реакция была очень неожиданной. Раньше он сам к ней некогда не прикасался, похоже, этого делать было нельзя.
— Извини, — попытался он её быстро успокоить, и увидев, что она всё ещё продолжает стоять в своей агрессивной стойке, подошёл к своему ложу и сел на него, — я сегодня чего не сделаю, всё мимо, — Спас взял ложку, котелок, и стал есть прямо из него, — ммм, очень вкусно, — сказал он с набитым ртом.
Суп был очень густым, и скорее, это было рагу. Мясо там было почти незаметно, зато в изобилии плавали какие-то овощи. По крайней мере, он не нашёл для них другого названия. Матильда тоже потихоньку остывала и выходила из своего боевого состояния.
— Ты меня тоже прости, — сказала она, — но впредь, не прикасайся ко мне. Я это очень не люблю. Если бы у меня было оружие, я бы тебя и убить могла сгоряча.
— Да я же просто успокоить тебя хотел, ничего такого. И я не знал, что ты так остро среагируешь.
— Теперь знаешь, — сказала Матильда и помолчала немного, глядя как он ест, — я хотела тебе просто праздник устроить. Ты здесь уже четыре месяца. Думаю, что сегодня можно попробовать выйти наружу. Тем более, что там довольно тихо. Поблизости никого нет. И я хочу, наконец, тебе рассказать всё, что знаю о том кто ты, и как здесь очутился, — и, поймав его взволнованный взгляд, поспешила добавить, — но ты сильно не обнадёживайся, многого я не знаю. Твоя биография мне неизвестна. Я видела только то, что с тобой приключилось. И я тебе покажу, где это было.
Когда Спас положил руку Матильде на плечо, ему в очередной раз показалось, что она совсем не старая. Его это ощущение преследовало постоянно. Ему казалось, что она играет роль. И то, что она ухаживала за ним, умела готовить, содержала посуду в чистоте, говорило о том, что и с головой и с руками у неё всё в порядке. Почему же она тогда сама такая грязная и нечесаная? Почему так запустила себя? На это он ответить пока не мог.
Матильда села рядом и ждала, пока он поест. Когда он закончил и, умяв всё, вдруг спохватился и виновато посмотрел на неё, она улыбнулась и сказала:
— Не переживай, это всё было тебе. Ну что? Готов прогуляться?
— Ещё бы! Сгораю от нетерпения! — сказал Спас вскакивая.
Матильда первая направилась к выходу из пещеры, но вдруг резко остановилась и обернулась к нему.
— Скажи, Спас, а ты ничего не чувствуешь? Ну, хоть небольшого прояснения? Может, всплыла в памяти, хоть какая, самая незначительная деталь, которой ты не помнил раньше? Хоть что-то?
Ему очень не хотелось её разочаровывать, но ответ у него уже был готов. Он сам об этом всё время думал, силился вспомнить хоть что-то. Но пока что результата не было, поэтому он отрицательно покачал головой.
— Ладно, — печально вздохнула Матильда, — может, когда выйдем на улицу, тебе свежим ветром надует чего-нибудь в голову.
Получилось, что Спас опять её расстроил. И что сегодня за день такой.
Оказалось, что до выхода наружу идти не так уж и далеко. И очень просто. Из его пещеры нужно было повернуть налево, и идти прямо по коридору. Он несколько раз довольно круто изгибался, но ошибиться было трудно. В левой стене не было ни одного ответвления. В правой множество. А слева ни одного. На это его внимание обратила Матильда. Она сказала, что когда он войдёт в пещеру, то если будет идти всё время вдоль стены, а на обратном пути это будет правая стена для него, то дойдёт до своей «комнаты». Главное, никуда не сворачивать, иначе он рискует попасть в лабиринт, из которого можно и не выбраться.
На улице было хорошо. Довольно прохладно, но это даже бодрило. Спас был одет уже давно в то, что сшила для него Матильда. Из старых и вытертых шкур, вроде тех, из которых было сделано его одеяло, она сварганила ему штаны и куртку. Что было на нём хорошего и качественного, так это ботинки. Они были точно по размеру и сидели как влитые. Ему всегда это казалось странным. Если ботинки его, то где тогда остальная одежда? А если нет, то где она раздобыла такие подходящие? Учитывая то, что сама ходила в сшитых из толстой кожи… он даже не находил подходящего слова для этого… носках что ли? Зато в них, она, при желании, могла передвигаться совершенно бесшумно.
Спрашивать про свою одежду он не решался, чувствуя, что может поставить Матильду в неловкое положение. А этого ему не хотелось. Тем более, что он полностью от неё зависел.
Они вышли из небольшой дыры и оказались в завале громадных валунов. Они лежали кучей, и выбираться из них пришлось где-то на четвереньках, где-то через верх. Когда выбрались, то оказались на краю обрыва.
— Труднодоступное местечко, да? — подмигнула ему Матильда.
— Да уж, сюда так просто не заберёшься, — согласился Спас.
— Если не знаешь как, то не заберёшься, — согласилась Матильда, — пойдём, прогуляемся.
Она повела его по узкой тропе, по самому краю обрыва. Потом они лезли вверх, потом спускались вниз, и наконец, оказались на пяточке, где росло одно чахлое деревце, пара
