Вместо пения Брута заработал дополнительные практические занятия по выращиванию дынь.
С одной из молитвенных пашен торопливо взлетела стая ворон.
Исполнив до конца «Он Топчет Неверных Раскаленными Железными Копытами», Брута вынул пальцы из ушей и прислушался.
Кроме удалявшегося раздраженного крика ворон, ничего слышно не было.
Получилось. Главное — верить в Господа, так ему говорили. И он всегда следовал этому совету. Сколько себя помнил.
Брута поднял мотыгу и, облегченно вздохнув, вернулся к своим дыням.
Лезвие мотыги уже готово было воткнуться в землю, когда Брута увидел черепаху.
Черепашка была маленькой, желтого цвета и вся покрытая пылью. Панцирь по краям обколот. У черепахи был всего один глаз-бусинка, второй же она, видимо, потеряла в результате одной из тысяч и тысяч опасностей, которые повсюду подстерегают медленно передвигающееся существо, живущее в дюйме от земли.
Брута огляделся. Сад по-прежнему находился внутри храмового комплекса и по-прежнему был обнесен стенами.
— Как ты сюда попало, маленькое существо? — спросил он. — Прилетело?
Черепаха подняла на него свой единственный глаз. Брута ощутил тоску по дому. В песчаных барханах рядом с его родным домом всегда водилось много черепах.
— Я могу угостить тебя салатом, — предложил Брута. — Но, по-моему, черепахам запрещено находиться в садах. Разве ты не вредитель?
Черепаха продолжала таращиться на него. Ни одно животное не способно смотреть так пристально, как черепаха.
Брута почувствовал себя обязанным что-то предпринять.
— А еще есть виноград. Вряд ли я совершу большой грех, если дам тебе одну ягодку. Хочешь винограда, а, маленькая черепашка?
— А ты хочешь стать презренным червем в самой глубокой яме хаоса?
Вороны, облепившие наружные стены, снова сорвались в воздух, услышав яростное исполнение «Безбожники Умирают В Муках».
Брута открыл глаза и вынул пальцы из ушей.
— Я все еще здесь, — сказала черепаха.
Брута растерялся. До него медленно доходило, что демоны и суккубы не превращаются в маленьких черепашек. В этом нет смысла. Даже брат Нюмрод согласился бы, что одноглазая черепашка — не самый лучший эротический образ.
— А я и не знал, что черепахи разговаривают, — наконец выдавил Брута.
— А они этого и не умеют, — ответила черепаха. — Ты на мои губы посмотри.
Брута пригляделся.
— Но у тебя нет губ, — заметил он.
— Ага. И голосовых связок тоже, — согласилась черепаха. — Мои слова возникают прямо в твоей голове.
— Вот те на!
— Понимаешь, на что я намекаю?
— Нет.
Черепаха закатила единственный глаз.
— Вот странно!.. Впрочем, неважно, я не собираюсь тратить время на всяких садовников. Приведи ко мне самого главного.
— Самого главного? — переспросил Брута и сунул палец в рот. — Ты имеешь в виду брата Нюмрода?
— А кто он такой?
— Наставник послушников.
— О Господи, то бишь Я! — воскликнула черепаха. — Нет, я не имею в виду наставника послушников, — терпеливо-напевно произнесла она. — Я имею в виду верховного жреца или как там он себя называет. Полагаю, здесь таковой имеется?
Брута тупо кивнул.
— То есть верховный жрец у вас есть? — на всякий случай еще раз уточнила черепаха. — Тогда зови верховного жреца.
Брута снова кивнул. Он знал, что верховный жрец в Цитадели есть. Но если между собой и братом Нюмродом Брута еще представлял какое-то подобие иерархических отношений, то что касается иерархических отношений между послушником Брутой и сенобиархом… тут его фантазия начисто отказывала. Теоретически он понимал, что такой человек есть, догадывался о существовании огромной канонической лестницы с верховным жрецом на вершине и Брутой у самого подножия, но взирал он на эту лестницу с позиций амебы, решившей вдруг исследовать цепь эволюции между собой и, к примеру, главным бухгалтером. Тут речь шла не об одном и не о двух отсутствующих звеньях, звенья тут отсутствовали как класс.
— Но я же не могу пойти и попросить его… — начал было Брута, однако сама мысль о разговоре с сенобиархом заставила его в страхе замолкнуть. — Я же не могу пойти и попросить кого-то, чтобы он пошел и попросил верховного сенобиарха, чтобы тот пришел и поговорил с какой-то там черепахой!
— Поганая пиявка, гореть тебе в огне страшного суда! — заорала черепаха.
— Ты чего ругаешься? — обиделся Брута.
Черепаха яростно запрыгала вверх-вниз.
— Это было не ругательство, а приказ! Я — Великий Бог Ом!
Брута в растерянности заморгал.
— Ну да… — наконец промолвил он. — Какой же ты Великий Бог? Великого Бога Ома я видел, — и он взмахнул рукой, добросовестно нарисовав знак священных рогов. — На черепаху он совсем не похож. Он способен принимать обличия орла, льва, ну, или могучего быка. У Великого Храма есть его статуя. Высотой в семь локтей. Так вот, она вся из бронзы и топчет безбожников. А как черепаха может топтать безбожников? Что ты вообще можешь с ними сделать? Разве что многозначительно посмотреть на них. А еще у него рога из настоящего золота. В соседней деревне, рядом с той, где я жил раньше, тоже стояла статуя — только в виде быка и в один локоть высотой. Поэтому я знаю, вовсе ты не Великий Бог, — еще один знак священных рогов, — Ом.
Черепаха немного подуспокоилась.
— А сколько говорящих черепах ты видел? — осведомилась она с издевкой.
— Ну, не знаю…
— Как это, не знаю?
— Ну, наверное, они все могут разговаривать, — сказал Брута, наглядно демонстрируя особую логику, которая позволяла ему зарабатывать много-много дополнительных занятий по выращиванию дынь. — Просто ничего не говорят, пока я рядом.
— Я — Великий Бог Ом, — произнесла черепаха угрожающим и неизбежно низким голосом. — И если не хочешь вскоре стать крайне несчастным жрецом, беги быстрей и приведи его.
— Послушником, — поправил Брута.
— Что?
— Послушником, а не жрецом. И меня не пустят к…
— Немедленно приведи сюда своего верховного жреца!
— По-моему, сенобиарх еще ни разу не бывал в нашем огороде. Вряд ли он даже знает, что такое дыня.
— Детали меня не интересуют, — перебила черепаха. — Приведи его немедленно, иначе начнется землетрясение, луна станет кровавой, человечество охватят бешенство и малярия и прочие жуткие недуги будут насланы на вас всех. И я это серьезно.
— Ладно, ладно, посмотрим, что удастся сделать, — сказал Брута, отступая.
— И помни: в сложившихся обстоятельствах мной были проявлены невероятные рассудительность и терпение! — крикнула ему вслед черепаха.
— Кстати, ты не так уж плохо поешь, — добавила она, немного подумав.
— Слышали пение и похуже! — проорала она, когда грубая ряса Бруты уже исчезала в воротах.
— Вот помню эпидемию чумы в Псевдополисе… — тихонько произнесла черепашка, когда шаги послушника совсем затихли. — Жуткий вой и скрежет зубовный. — Она вздохнула. — Великие времена! Великие дни!
Многие люди посвящают себя служению богу, потому что якобы чувствуют призвание, на самом же деле они слышат всего-навсего собственный внутренний голос: «Работа в тепле, тяжести таскать не надо — или хочешь быть пахарем, как твой отец?»
Но Брута не просто верил. Он действительно Верил. В обычной богобоязненной семье такая вера может вызвать достаточно серьезные затруднения, но у Бруты была только бабушка, и она тоже Верила. Верила точно так же, как железо верит в металл. Священнослужителей бабушка повергала в сущий ужас, поскольку знала все песнопения и все проповеди наизусть. В омнианские церкви женщин пускали только из жалости — при условии, что они будут сидеть тихо в специальном зальчике за кафедрой и будут закутаны с ног до головы, дабы вид женской половины человечества, не дай Бог, не вызвал в головах мужской половины голоса, похожие на те, что ни днем, ни ночью не давали покоя брату Нюмроду. Только бабушка Бруты относилась к тем женщинам, которые способны пробиться сквозь самый прочный щит и самую ярую набожность с легкостью алмазного сверла.
Родись она мужчиной, омнианство обрело бы своего Восьмого Пророка значительно раньше, чем ожидалось. Но мужчиной она не родилась, а потому посвятила всю свою жизнь уборке храмов, полировке статуй и забиванию камнями заподозренных в прелюбодеянии женщин.
Таким образом, Брута вырос в атмосфере твердого и окончательного знания о Великом Боге Оме. Брута рос, понимая, что всевидящее око Господа постоянно следит за ним — особенно в таких местах, как туалет, — и что демоны атакуют его со всех сторон, а спасает от них только сила веры и вес бабушкиной трости, которая в тех редких случаях, когда не использовалась по назначению, стояла за дверью в прихожей. Брута знал наизусть все стихи из всех семи Книг Пророков, мог процитировать любую Заповедь на выбор. Он знал все Законы и все Песни. Особенно Законы.
