Определенно, вокруг молодого Ворбиса присутствует некое божественное свечение — как легко перейти с одной мысли на другую… Этот человек явно отмечен судьбой. «Или еще чем-то», — добавила крошечная часть Б'ей Режа, которая провела свою жизнь в палатках, в которую часто стреляли и которая участвовала в кровопролитных схватках, где могла быть убита как врагом, так и союзником. Этой части генерала-иама была уготовлена участь бесконечные вечности жариться в самых глубоких преисподних, но определенная практика выживания у нее уже была.
— Тебе известно, что я много путешествовал? Когда был моложе? — спросил он.
— Я частенько слышал твои крайне занимательные истории о путешествиях в варварские земли, — вежливо ответил Друна. — Особенно ты любишь рассказывать о колокольчиках.
— А я когда-нибудь рассказывал тебе о Коричневых островах?
— Это о тех, которые находятся за краем всего? — уточнил Друна. — Вроде что-то было. Хлеб там растет на деревьях, а девушки занимаются тем, что ищут в ракушках маленькие белые шарики. По твоим словам, они ныряют за этими своими ракушками без единой нитки…
— Не это главное. Я припомнил еще кое-что, — прервал его на самом интересном месте Б'ей Реж. Вспоминать было тоскливо, особенно здесь, в пустыне, под лиловым небом. — Там на море очень сильное волнение. Волны гораздо выше, чем на Круглом море, и люди выгребают ловить рыбу за прибой на странных деревянных досках. А когда им надо вернуться на берег, они поджидают волну, встают на нее, и она несет их прямо на берег.
— Честно говоря, мне больше понравился рассказ о молодых ныряльщицах, — признался Друна.
— Но иногда приходят очень большие волны, — Б'ей Реж словно не слышал его. — И все живое отступает перед ними. Единственный способ выжить, когда на тебя идет такая волна, — это оседлать ее. И я научился этому.
Друна заметил блеск в его глазах.
— Ах! — воскликнул он, согласно кивая. — Как мудро со стороны Великого Бога разместить на нашем пути столь поучительные примеры!
— Главное — правильно определить силу волны, — продолжал Б'ей Реж. — Потом ты вскакиваешь на доску и едешь.
— А что случается с теми, кто не смог вскочить на доску?
— Они тонут. Часто. Некоторые волны очень большие.
— Абсолютно естественное состояние волн, насколько мне известно.
Орел по-прежнему парил над холмами. Если он и понимал что-нибудь из разговора, то умело скрывал это.
— В языческих землях поджидает нас много опасностей. Кто знает, что спасет тебе жизнь?! — неожиданно бодро воскликнул Друна.
— Разумеется.
С башен, расставленных по всему периметру Цитадели, дьяконы монотонно доносили молитвы.
Брута должен был сидеть на занятиях. Впрочем, наставники иногда делали ему поблажки. В конце концов, он знал наизусть все до единой Книги Семикнижья, а также все гимны и молитвы — и все это благодаря своей бабушке. Вот и сегодня, возможно, наставники сочли, что он занимается общественно полезным трудом. Делает то, что другие делать не хотят.
Брута обработал мотыгой грядку бобов — просто так, для красоты. Тем временем Великий Бог Ом, временно утративший свое величие, закусил листиком салата.
«Всю жизнь, — думал Брута, вяло нарисовав знак священных рогов, — я считал, что Великий Бог Ом — это… огромная борода в небе, а если Он спускается на землю, то становится гигантским быком или львом… ну, или чем-то крупным. Чем-то, на что обычно смотришь снизу вверх».
Почему-то он не воспринимал черепашку. «Я так стараюсь… но ничего не получается. А когда эта рептилия говорит о семиархах как о лишившихся ума стариках, это похоже на сон…»
В субтропических лесах подсознания Бруты вылупилась и для пробы взмахнула крылышком бабочка сомнения, совершенно не сведущая, что гласит о такой ситуации теория хаоса…
— Я чувствую себя значительно лучше, — заявила черепашка. — Лучше, чем за последние несколько месяцев.
— Месяцев? — переспросил Брута. — И долго ты… того… болел?
Черепашка наступила на лист.
— А какой сегодня день? — спросила она.
— Десятое грюня, — ответил Брута.
— Да? А какого года?
— Э… Умозрительной Змеи. Что ты имеешь в виду?
— Стало быть, три года, — подсчитала черепашка. — Хороший салат. Это говорю тебе я. В горах нет салата. Иногда бананы, но в основном — колючки. Пожалуй, от еще одного листочка я не откажусь.
Брута общипал ближайшее растение. «Так рек Он, — подумал он, — и явился еще один лист».
— А почему ты не принял образ, скажем, быка? — уточнил он.
— Понимаешь, я открыл глаза… вернее глаз… и увидел себя черепахой.
— Как такое могло случиться?
— Откуда мне знать? Понятия не имею, — соврала черепашка.
— Но ты ведь… всеведущ, — удивился Брута.
— Это еще не значит, что я знаю все-превсе.
Брута, задумавшись, прикусил губу.
— Гм. А по-моему, именно это и значит.
— Ты не путаешь?
— Нет.
— Никак не могу запомнить, чем «всемогущий» отличается от «всеведущего».
— «Всемогущий» — это когда ты все-все можешь. Но ты и всемогущ тоже. Так говорится в Книге Урна. Он был одним из Великих Пророков. Надеюсь, тебе об этом известно, — добавил Брута.
— А кто сказал ему, что я всемогущ?
— Ты сам и сказал.
— Я не говорил.
— Ну, во всяком случае, он утверждал, что это был ты.
— Урн? Что-то не припомню никого с таким имечком, — пробормотала черепашка.
— Ты разговаривал с ним в пустыне, — начал объяснять Брута. — Должен помнить. Он был восьми футов ростом. С очень длиной бородой. С огромным посохом. И со сверкающими на голове священными рогами…
Брута вдруг замолчал. Да нет, все верно, рога точно были, он же видел статуи и священные иконы. Они не могут врать.
— Никогда не встречал подобного урода, — ответил мелкий бог Ом.
— Ну, может, он был чуть меньше ростом, — уступил Брута.
— Урн, Урн… — задумчиво повторила черепашка. — Нет… Нет… Не могу сказать, что…
— Он утверждает, что ты говорил с ним из огненного столба, — добавил Брута.
— Ах этот Урн… — облегченно произнесла черепашка. — Из огненного столба. Ну да.
— И ты продиктовал ему Книгу Урна, — продолжал Брута, — которая содержит Указания, Введения, Отречения, и Наставления. Всего сто девяносто три главы.
— А вот этого я не припомню, — с сомнением откликнулась черепашка. — Если б я кому-то надиктовал сто девяносто три главы, то, думаю, всяк запомнил бы такое…
— Что же ты тогда сказал ему?
— Ну, просто крикнул: «Эй, смотри, как я умею!»
Брута не сводил глаз со смущенной, если такое вообще возможно, черепашки.
— Что пялишься? Богам тоже нужно время от времени расслабляться, — огрызнулась она.
— Сотни тысяч людей проживают свои жизни согласно Отречениям и Наставлениям! — прорычал Брута.
— Я же им этого не запрещаю, — парировал Ом.
— Если ты ему ничего не диктовал, то кто тогда это был?
— Мне-то откуда знать? Повторяю, я — не всеведущ!
Брута дрожал от ярости.
— А пророк Бездон? Он что, тоже получил свои Кодициллы от случайного прохожего?
— Ну, во всяком случае не от меня…
— Они были написаны на свинцовых плитах высотой десять футов!
— И это, по-твоему, означает, что такое мог сотворить только я?! Ну да, у меня всегда под рукой тонна-другая свинцовых плит на тот случай, если встречу кого в пустыне.
— Что? Если их ему дал не ты, то кто же?
— Понятия не имею. И почему я должен это знать? Я не могу быть везде одновременно!
— Но ты же вездесущ.
— Кто сказал?
— Пророк Хашими!
— Никогда не встречал такого!
— Да? Что? То есть это не ты дал ему Книгу Сотворения?
— Какую-такую Книгу Сотворения?
— Ты что, не знаешь?
— Нет.
— Тогда кто дал ее ему?
— Не знаю! Может, он сам ее написал!
Брута в ужасе закрыл рот ладонью.
— Это ве бохофульфо.
— Что?
— Я сказал, что это же богохульство!
— Богохульство? Как я могу богохульствовать, если я сам бог?
— Я тебе не верю.
— Ха! Хочешь схлопотать еще одну молнию?
— И ты называешь это молнией?
Брута весь покраснел, его била дрожь. Черепашка печально повесила голову.
— Хорошо, согласен. Признаю, молния получилась не слишком убедительной, — сказала она. — Но если бы я чувствовал себя лучше, от тебя осталась бы лишь пара дымящихся сандалий. — Черепашка выглядела совсем жалкой. — Не понимаю… Ничего подобного никогда со мной не происходило. Я намеревался стать на недельку-другую гигантским белым быком, а в результате на целых три года застрял в облике черепахи. Почему? Я не знаю, а предполагается, что я знаю все. По крайней мере, если верить твоим пророкам, с которыми я якобы встречался. Да со мной вообще отказывались говорить! Я пытался обращаться к козопасам, еще к кому-то, но меня просто не замечали! Я даже начал подумывать, что я — черепаха, которой пригрезилось, будто она — бог. Настолько плохо мне было.
