Егор подошел к вахтеру, тот с привычным хитроватым прищуром смотрел на посетителя:
– Серьезная краля. Твоя?
– Пока чужая.
– Нехай чужая и остается. Ни жена, ни любовница, ни мать – цацка-побрякушка.
– Тебе откуда знать? – Баринов достал из заднего кармана сложенный вчетверо листок. Охранник молча взял бумагу, пробежал ее глазами, вернул обратно.
– Ну и чего?
– Нужно к главврачу.
– Только по записи.
– Тут у меня отец.
– Какая разница, кто у тебя здесь. Позвони, договорись, согласуй.
– Я только из собеса.
– Дамочка на машине тоже из собеса? – утробно гыкнул охранник, показав золотые зубы. Он пропустил пару из посетителей.
– Послушай, мужик… – начал Егор. – Я не видел отца почти десять лет.
– Бывает, что и по двадцать не видят. И по тридцать… – ответил охранник. – Дело разве в этом? Дело в порядке.
Егор, прищурившись, огляделся, вынул из кармана две бумажки по сто рублей, протянул охраннику.
– Чего это? – повертел их в руках охранник.
– Как позвонить главному?
– За такие гроши не то что главному, младшему не позвонишь.
Баринов вынул тысячную:
– Мужик, баба?
– Кто? – не понял охранник. – Я?
– Главный.
– Баба, – ответил охранник, пряча деньги. – Но зловредная.
– За зловредность тоже надо платить?
– А это смотря как быстро хочешь к ней попасть.
Егор достал еще одну тысячную.
– Как зовут?
– Софья Андреевна. – Охранник пропустил еще нескольких посетителей, снял трубку внутреннего соединения. – Алюнчик!.. Наша мамочка у себя? Да тут просится один. Отца, говорит, желает навестить. Бумага из собеса есть. Лично убедился… Фамилия? – Он прикрыл трубку ладошкой, повернулся к Егору. – Фамилия папашки какая?
– Баринов… Иннокентий Михайлович.
– Баринов, говорит… Ага, Баринов! Хорошо, Алюнчик, жду. – Охранник повесил трубку, важно сообщил: – Сейчас доложит и сообщит.
Егор отошел в сторонку, присел на бордюр. Охранник помаялся от скуки, опустился рядом.
– Я чего-то про такую фамилию даже и не слыхал… Может, помер, слава богу? Родственник твой?
– Сказал же, сын.
– С-ы-ын?.. А чего ж, сынок, папку в такое место задвинул?
Егор бросил на охранника косой взгляд, брезгливо сплюнул.
– Говоришь, почти десять лет не видались? – не отставал тот.
– Послушай, мужик, можешь помолчать?
– Так ведь помочь хочу.
– Уже помог. На две штуки с половиной.
– Молоде-ец, – мотнул охранник головой. – Думал, как лучше, а оно все поперек, – полез в карман, отсчитал из пригоршни денег полторы тысячи. – Держи и пыли колбасой. Автобус через двадцать минут.
Охранник поспешил к воротам, чтобы открыть их потрепанному служебному «уазику». Баринов дождался, когда охранник вернется и силком вернул ему деньги.
– Ладно, не обижайся. Должен понимать. – Егор внимательно посмотрел на него. – А про Кешу… Он тоже в дурке… может, слыхал чего?
– Про Кешу?! – вдруг расплылся охранник. – Про композитора?! Так он здесь самая знаменитость!.. Все время к пианине рвется. К нему приехал, что ли?
– К нему.
– Так бы сразу и сказал! – Охранник услышал звонок телефона, заспешил в будку, громко и обрадованно прокричал. – Нет, не ушел! Здесь! Ждет! Спасибо, Алюнька! – Выглянул из двери, махнул. – Беги!.. Софья Андреевна ждет!
Софья Андреевна оказалась грузной дамой с круглыми очочками на широком лице. Внимательно полистала паспорт посетителя, полистала бумагу из собеса, подняла холодные внимательные глаза.
– Ну и что ж вы, уважаемый Егор Иннокентьевич, совсем забыли про своего отца?
– Как видите, не забыл, – попытался усмехнуться Баринов.
– Вижу. – Главврач положила паспорт рядом с собой. – За столько лет ни одного посещения. Он ведь первое время спрашивал о вас.
– Я писал ему.
– Из мест не столь отдаленных.
– Какая разница? Ответов не было.
– Это не к нам. К работникам связи. – Софья Андреевна какое-то время снова внимательно и спокойно изучала его. – Ну и что вы теперь хотите?
– Хочу увидеть его.
– Хотите увидеть… Понимаю. Боюсь, опоздали. Отец может не узнать вас.
– Это как? – откинулся на спинку стула Егор.
– Прошло время. Точнее, годы. Потеря жены, ваша драма, полное забвение. Человек при таких условиях медленно и неотвратимо теряет адекватность. Вменяемость…
– Отец… совсем не в адеквате?
– Как вам сказать? Случай не из легких. А если откровенно, предельный. За ним установлен отдельный уход, особый режим, специальный курс лечения.
– Какой «специальный», если он невменяем?!
– А по-вашему, мы здесь только и ждем, чтоб человек ушел в иной мир? Нет, дорогой, мы боремся за жизни наших больных. Мы лечим, несмотря ни на что. И никогда не опускаем руки. Здесь трудятся святые люди.
До слуха донесся звук расстроенного пианино – кто-то играл ладно и почти профессионально.
– Кстати, это ваш папа играет. Мы иногда даем ему возможность посидеть за инструментом. Он сразу успокаивается.
– Я должен увидеть его.
– Сегодня?
– Да, сегодня.
– Боюсь не получится. Час назад он прошел успокаивающие процедуры, и любое общение с ним противопоказано.
– Кеша увидит меня, узнает, и к нему вернется разум.
– Кеша?.. – улыбнулась одними губами Софья Андреевна. – Вы тоже так его зовете?
– Его так все звали. Даже люди, которые сейчас живут в нашем доме, знают это имя.
– Вы побывали в его доме? – вскинула тонкие нарисованные брови главврач.
– Так получилось.
– И отец вам нужен, чтобы отсудить дом?
– Я этого не говорил.
– Но вы успели туда заглянуть?!
– Ночевать было негде, вот и заглянул. А почему это вас так волнует, Софья Андреевна?
– Я тревожусь исключительно за здоровье вашего отца. Если ко всему прочему… ко всем проблемам… вы еще затеете и возню с домом, это сведет его в могилу в считаные дни.
Баринов поднялся:
– Я не уйду, пока не увижу отца.
– У нас для таких случаев предусмотрена охрана.
– А у меня для таких случаев предусмотрены семь лет отсидки… Покажите отца!
Софья Андреевна помолчала, барабаня хорошо накрашенными ногтями по столу, наконец кивнула:
– Хорошо. Но просьба: если у Кеши случится приступ, вы будете обязаны немедленно покинуть палату. – Нажала кнопку селектора, распорядилась: – Алена, пусть подготовят девятку. Да, Баринов должен быть там один. И более-менее приведите его в порядок.
Девятая палата была самая обычная, довольно просторная, рассчитанная на шесть коек, с двумя зарешеченными окнами. Кеша, грузный старик в сером больничном халате, нестриженый, обрюзгший, сидел у одного из окон, смотрел на работающих во дворе больных под присмотром санитаров, методично раскачивался назад-вперед.
Егор в сопровождении Софьи Андреевны и двух дюжих медбратьев вошли в палату, остановились сразу за порогом.
Главврач жестом показала, чтоб санитары отошли назад, взглянула на Баринова.
Тот сделал шаг вперед, позвал:
– Отец…
Больной никак не отреагировал на зов, продолжая наблюдать за двором.
– Батя, – снова произнес сын. – Кеша!
Спина Кеши едва заметно вздрогнула, он неторопливо оглянулся. Посмотрел на вошедших долгим и внимательным взглядом, чему-то усмехнулся, потом отвернулся и снова стал смотреть в окно.
Егор повернулся к главврачу, попросил:
– Выйдите из палаты. Я хочу побыть с ним один.
– Это небезопасно.
– Пожалуйста.
Софья Андреевна поколебалась, кивнула на красный квадратик возле двери.
– Это тревожная кнопка. Если случится приступ, сразу вызывайте.
Главврач и санитары ушли, Егор постоял какое-то время, глядя на сутулую спину отца, затем двинулся, остановился прямо перед ним.
– Папа… Отец.
Кеша медленно перевел на сына глаза, некоторое время просто смотрел, затем негромко, чуть врастяжку произнес:
– Мне очень хорошо.
Баринов опустился перед ним на корточки.
– Ты меня узнаешь?.. Это я, Егор. Твой сын.
– Сын.
– Да, сын. Узнаешь? Кеша, узнаешь?
– А я Кеша, – по-детски улыбнулся старик.
– Кеша… Да, ты Кеша. – Егор сглотнул ком, застрявший в горле. – А я твой сын. Я вернулся, Кеша!
Тот никак не отреагировал на слова, медленно отвел его руку и уставился в зарешеченное стекло.
– Батя, посмотри… Я твой Егорушка! – Он вдруг крепко взял за худые плечи отца, с силой встряхнул. – Я вернулся! Освободился. Теперь я буду с тобой, отец.
Лицо Кеши неожиданно исказила гримаса страха, он поднялся, стал пятиться к стене, бормоча:
– Не надо. Не надо, бить! Пожалуйста!
Баринов перехватил его, вплотную приблизил лицо, стал говорить часто, с беспомощным остервенением:
– Отец!.. Ну посмотри же! Ты должен… обязан меня узнать. Я Егор. Твой сын… Наш дом, наши стены, моя мама… рояль в большой гостиной! Вспомни, отец!
Кеша снова внимательно и молча смотрел на небритое лицо человека, затем вдруг виновато, снова по-детски улыбнулся, прошептал:
