Кеша снова внимательно и молча смотрел на небритое лицо человека, затем вдруг виновато, снова по-детски улыбнулся, прошептал:
– Рояль?
– Да, рояль!.. Ты каждый день играл на нем!.. Гости, друзья! Мама!.. А ты играл! Помнишь?
– Помню.
– А я сын!.. Твой сын.
– Сын?
– Да, да, папа!.. Сын! Егор. Егорушка, как ты меня называл.
– Здесь тоже рояль. Я тоже играю.
Кеша медленно и неуверенно протянул ладонь к лицу Баринова, почти не разжимая губ, пробормотал:
– Сын… Сынок?
– Да, папа, да… Сынок. Узнал?
– А где Нина?
– Нина?.. Мама? Я все расскажу, отец! Главное, ты узнал меня.
– Где Нина? – вдруг решительно потребовал отец. – Позови ее!
– Потом, Кеша!
– Сейчас, сейчас, сейчас… – бормотал тот, вытирая слюну на губах. – Ты опять ее обидел?
– Нет, отец, не обижал. – Егора душили слезы, он едва сдерживал их. – Клянусь, не обижал!
– Она простила тебя?
– Да, папа, простила.
Старик взял обеими ладонями его лицо, снова долго изучал, что-то припоминая, затем вдруг приблизил к себе, вжался в него, замер, дыша тяжело, с хрипом, с нутряным клекотом.
Егор обхватил отца, изо всех сил прижал, пытаясь сдержать частую дрожь. Они потеряли реальность времени, стояли обнявшись, вцепившись друг в друга, задыхаясь от обретенного душевного единения, от внезапно установившейся вокруг тишины.
Только далекие голоса больных во дворе…
Неожиданно Кеша стал сипло и тяжело дышать, затем хрипота перешла в надрывный кашель, он отпустил сына, завалился на койку, откинулся на спину и принялся тяжело и грузно перекатываться с бока на бок.
Егор склонился над ним, пытаясь чем-то помочь, понять, что происходит.
– Отец… Что с тобой, Кеша?.. Папа!
Кеша задыхался, кашель болезненно рвался из груди, зрачки закатились под лоб, пальцы вцепились в пружины панцирной сетки койки.
– Отец!
Баринов кинулся к тревожной кнопке, яростно стал давить ее, распахнул дверь, закричал:
– Доктор!
По коридору уже бежала медсестра в сопровождении двух могучих санитаров.
…Когда вошли в кабинет, главврач взяла со стола паспорт посетителя, вернула ему:
– Посещение больного только по предварительной записи.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Егор.
– Об отце?
– Да, об отце.
– А о чем говорить?.. По-моему, вы сами все видели.
– Это уже навсегда?
Она подумала, пожала плечами:
– Не знаю… Бывали случаи, когда больной приходил в себя после резкой перемены жизни. Но это скорее исключения, чем правила.
– Я хочу забрать его.
– Шутите?
– Серьезно. Позвольте мне это сделать. Он выздоровеет.
– Присядьте, – кивнула Софья Андреевна на стул и, сев напротив, с улыбкой превосходства поинтересовалась: – Ну, допустим, я сошла с ума и разрешила вам забрать его. Что дальше?
– Мы уедем.
– Куда?
– Домой.
– У вас нет дома. В вашем бывшем доме живет серьезный человек, который помогает нашей больнице. Вы его видели?
– Даже знаком. Зайцев Дмитрий Олегович.
– Именно так. Ежегодно он переводит на наш счет порядка пятидесяти тысяч долларов. И нам не хочется терять такого щедрого спонсора.
– Думаете, я буду с ним судиться?
– У вас нет другого выхода. Дом когда-то принадлежал вам. А вам и вашему Кеше жить негде. Значит, вывод какой?
– А каким образом дом попал именно в руки Зайцева?
– Это меня не касается. Дмитрий Олегович в городе человек влиятельный, со связями, и многие вопросы он решает шутя-играя.
– Он действительно глава города?
– Молодой человек, – снисходительно засмеялась главврач, – вы или шутите, или издеваетесь. Не глава, а все в этом городе! С виду тихий и скромный, а держит за глотку всех.
– Я не буду с ним судиться.
– И я не советую. Это опасно.
Егор помолчал, теребя паспорт в руках, поднял на женщину глаза.
– Пожалуйста… Умоляю. Под мою ответственность. Нарисую любую маляву… извините, расписку. Я должен быть с отцом.
– Нет.
– Как сын… как мужчина… как человек, хлебнувший всего сполна… прошу вас!
– Нет, я сказала!
Баринов поднялся, постоял несколько секунд в тяжелом раздумье, хотел что-то произнести, но круто развернулся и покинул кабинет.
…На воротах стоял все тот же охранник, при виде Егора обрадовался, с ходу поинтересовался:
– Ну, чего? Повидал своего Кешу?
– Повидал, – кивнул Егор.
– На пианине шлепал?
– Не успел.
– Жаль… У него это ладно получается. Когда к нам опять?
– Думаю, скоро. – Баринов огляделся, перешел на негромкий говор: – Тебя как зовут?
– Ну, Василий.
– Послушай, Василий… У вас бывает, что больные сбегают?
– А где они не сбегают? Где заперто, там обязательно двери ломают. А какие проблемы?
– Сбежавших потом ищут?
– Ты чего? – засмеялся охранник. – Кто ж этих дуроломов искать будет?.. Неделю пошумят, потом рукой махнут, вроде так и было. Их тут никто не считает. Никакого учета. Хоронят и то за той оградкой… А ты хочешь, чтоб Кеша тоже отсюда дернул?
– Сколько это будет стоить?
– Не-е, я за такие дела не берусь. Тут был один у нас, Федор Иванович, так тот прямо пачками их выпускал. Потом, правда, половина сами вертались.
– Сколько хочешь?
– Вот так сразу?
– А чего волынить?.. Называй.
– Ну, варнак. – Василий со смехом почесал затылок, стал загибать пальцы. – Так, с кого начнем?.. Санитары – раз. Ночную вертихвостку… ну, сестричку… два. Бакланам в палату пивка, чтоб спали крепче, три. Ну и себя нельзя обижать. Получается… – Он снова потер голову. – Получается – штука. Это по минимуму.
– Штука чего?
– Ты думал дровяных? Не-е!.. Дровяные сейчас, как девки на каруселях: так и сигают сверху вниз. Утром слыхал, куда зеленый уже попер?
– Не интересуюсь.
– А я очень даже интересуюсь, потому как у меня пятеро. И все в рот заглядывают, мать бы их поперек. Бывает на кухне здесь кастрюльку-вторую макарон по-флотски прихвачу, так до свиста вычистят! Вроде малые, а жрут больше, чем я!
– Ладно, договорились, – прервал его Егор. – Когда?
– В выходные… Софочка на фазенде, весь остальной народ тоже в расслабухе. Тут хоть всю дурку за ворота выгоняй, никто не кинется.
– Вечером?
– Ночью. Как стемнеет. Транспорт свой имеешь?
– Пока не думал.
– А я за тебя уже подумал. Две тысячные набросишь, хоть к черту на рога оттарабанит. – Охранник выпустил очередную санитарную машину, оторвал угол от газеты, черкнул на нем. – Мобила. За сутки дай знать, иначе не гарантирую.
…Добирался Баринов до города автобусом. Автобус старый, много повидавший на своем веку, безжалостно чадящий. Пассажиров в салоне можно было пересчитать по пальцам, все немолодые. Сидели молча, отрешенно, смиренно терпя разбитую в хлам дорогу.
Егор расположился возле окна, смотрел на мокрое, не высохшее от ночного дождя поле, на облысевшие к осени деревья, на пробивающееся сквозь клочковатые тучи солнце.
Неожиданно автобус круто, по обочине, обогнал черный тяжелый внедорожник, пронесся впереди несколько метров, вдруг резко затормозил, перегородив дорогу.
Автобус тупо, со скрипом замер.
Из внедорожника выпрыгнул Виктор Липницкий, ладно одетый, при модной «влажной» прическе, махнул шоферу, чтоб открыл дверь, заскочил в салон.
Народ смотрел на него то ли с испугом, то ли с любопытством.
– Ну и чего хулиганишь? – недовольно спросил водитель.
– Момент! Есть дело.
Липницкий окинул взглядом сидевших, остановился на Баринове. Тот тоже смотрел на него, медленно просчитывая что-то знакомое в модном пижоне.
Виктор подошел к нему, улыбнулся:
– Барин?.. Ты?
– Ну, я, – тоже усмехнулся тот в ответ, не спеша поднялся, в свою очередь, спросил: – Витька?.. Липницкий?!
– А кто ж еще?
– Дружище! Кореш лепший!
Крепко и искренне обнялись, Липницкий кивнул:
– Валим ко мне.
Пробрались по салону, спрыгнули на землю, Виктор дал отмашку шоферу:
– Свободен.
Забрались во внедорожник, с ходу рванули вперед.
– Как ты меня вычислил? – спросил Егор, с интересом рассматривая друга.
– Никаких проблем, – пожал тот плечами. – Город маленький, уши большие, глаза выпученные… Каждая мелочь на виду. Не успел уйти от Зайцевых, а я уже знал! Потом позвонила Софка… ну, Софья Андреевна… главдурка!.. Тоже отчиталась, что был у Кеши.
– Ты такой крутой?
– Бывает круче, но для данной местности в самый раз. – Липницкий отвлекся от дороги, бросил взгляд на Баринова: – Давно в городе?
– Этой ночью.
– И с ходу в свой дом?
– А куда же еще!
– Рисковал, дружище, – со смехом мотнул головой Виктор. – Там теперь живет такой мэн, что к нему и днем не каждый рискнет торкнуться.
– Торкнулся и живой.
– Бывает, Барин, бывает. Но лучше не рисковать.
– Но дом-то мой? – полувопросительно произнес Егор.
– Был… Пока ты хлебал баланду, в городе многое изменилось. – Липницкий снова бросил взгляд. – А ты чего, батю… ну, Кешу… серьезно, что ли, хочешь вытащить с дурки?
