В силу некомпетентности, с одной стороны, и зависимости от вышестоящего начальства — с другой, вся деятельность номенклатурщика направлена не на реальную работу, а на имитацию «бурной деятельности». Главное — быть замеченным «в центре». Отсюда всякого рода громкие «инициативы» на местах; отсюда же — горящие по вечерам окна и бдения около «вертушек»: а вдруг начальник позвонит; отсюда субботние высидки в конторах: неважно, что весь день двигали шахматы, важно, что отмечено рвение.
От некомпетентности и казенный оптимизм, и казенные лозунги: «Советское — значит отличное», «Превратим Москву (Киев, Баку, Бердичев и т. д.) в образцовый коммунистический город». Отсюда холуйство перед большим и среднего калибра вождями.
Номенклатура не склонна к «экономической оседлости» (выражение Д. С. Лихачева). Ее не интересует длительная, кропотливая работа, которая может принести стратегический успех. Номенклатурщик — всегда временщик. Его метод — быстрый, «сабельный» успех, ибо только он может быть замечен из высокого окна. Отсюда хищническое отношение и к производству, и к природе, и к человеку. «Проекты века», грандиозные стройки — это плод номенклатурного воображения, стремящегося во что бы то ни стало быть замеченным, а следовательно, выдвинутым и приближенным. Многие недавние первые секретари республик, выброшенные из кресел пружиной перестройки — рашидовы, Кунаевы, — все это раздутые до абсурда, но, увы, реальные образцы номенклатурных полипов, приведших страну к тяжелому заболеванию. Мастера устраивать «идеологические» и «политические» парады, они тотчас же оказываются в тупике, как только возникает нестандартная, требующая политического творчества и мужества ситуация.
Исследователи бюрократического феномена обращают внимание на одну чрезвычайно интересную черту бюрократа — комплекс неполноценности, превращающий патриотическое достоинство в напыщенную спесь. Между тем, если вдуматься, ничего удивительного в этом нет. Подобного рода феномены широко известны, например, этномологам: ряд насекомых, отличающихся неприспособленностью к самообороне, обрели в процессе эволюции крайне устрашающий вид. Примером тому может служить богомол, одного вида которого достаточно, чтобы другие насекомые падали в обморок. Спесивость, окаменелость лица, отсутствие улыбки, непререкаемый тон речи — весьма характерные для бюро крата высокого ранга — являются в известной степени «сублимацией» комплекса неполноценности.
На это «физиономическое» явление в свое время обратил внимание известный бытописатель российской номенклатуры М. Е. Салтыков-Щедрин, назвав такого рода властительных лиц «административными василисками». «При сем: речь должна быть отрывистой, взор обещающий дальнейшие распоряжения…». Разве вам, читатель, не знакомы эти лица?
Интересно заметить, что по сумме привычек и свойств современные «административные василиски» до удивительного напоминают портрет, который набросал великий русский сатирик: с одной стороны, все та же «страшная масса исполнительности», с другой — все тот же привычный окрик: «Уйму, я ее уйму!». Все тот же принцип отстраненности: «Ему нет дела ни до каких результатов, потому что результаты эти выясняются не на нем, а на чем-то ином, с чем у него не существует никакой органической связи». Все те же лица, на которых «не видно никаких вопросов; напротив того, во всех чертах выступает какая-то солдатски-невозмутимая уверенность, что все вопросы давно уже решены». И уж поистине нет ничего невозможного для гения, ибо гений Салтыкова-Щедрина предусмотрел даже такую «частность», как номенклатурное отношение к повороту рек: «Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которым они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства, наверное, возникнет материк…»
И даже в последний путь номенклатурных покойников провожают совершенно так же, как и в прошлые времена. «…За гробом шли, снявши шляпы, все чиновники… Они даже не занялись разными житейскими разговорами, какие обыкновенно ведут между собой провожающие покойника. Всё мысли их были сосредоточены в это время в самих себе: они думали, каков-то будет новый генерал-губернатор, как возьмется за дело и как примет их… Вот прокурор! жил, жил, а потом и умер! И вот напечатают в газетах, что скончался, к прискорбию подчиненных и всего человечества, почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг… а ведь если разобрать хорошенько дело, так на поверку у тебя всего только и было, что густые брови».
Гоголь! Даже брови предусмотрел, провидец!!!
Пойдет ли номенклатура в перестройку?
В силу известных и отчасти отмеченных нами причин в общественном сознании у нас утвердилось весьма скептическое отношение к номенклатуре. Вместе с тем, как и все в нашей нынешней жизни, номенклатура нуждается в трезвой, а не только в эмоциональной оценке. При таком анализе нельзя не заметить, что номенклатура не является чем-то навечно затверделым. По мере того как после XX съезда менялось общество, менялась и номенклатура. Сталин, как известно, за исключением Тегеранской и Потсдамской конференций, за границу никогда не выезжал и не поощрял заграничные поездки своих сотрудников. Бывший секретарь Сталина пишет в своих мемуарах, что после его второй поездки за рубеж Сталин сделал ему замечание: «Что это вы, товарищ Бажанов, все за границу и за границу. Посидели бы дома». Вместе с тем поездки, начавшиеся при Хрущеве, были весьма полезны. Они на многое открывали глаза, в том числе и номенклатуре. Номенклатурные работники, ездившие за границу в составе делегаций или туристами, не замедлили увидеть, что западная номенклатура живет на порядок лучше нашей, доморощенной. Разумеется, у западного высшего чиновника нет спецпарикмахерской и спецбуфета, он не пользуется «корытом», ему не нужно ходить в 100-ю секцию ГУМа за сорочками. Все это спецобслуживание, породившее у нас целую систему спецхолуйства, в нормально действующей, бездефицитной экономике просто не нужно. Когда западный министр, сенатор, мэр города, директор фирмы или секретарь местного отделения партии хотят попотчевать своих гостей, они просто идут в хороший ресторан или заказывают меню у одного из городских рестораторов.
В глазах обывателя жизнь советской номенклатуры кажется верхом блаженства и достатка, тогда как в сравнении с развитыми капиталистическими странами ее существование не только убого (относительно, разумеется), но еще и унизительно, ибо советский номенклатурный служака свои удовольствия не покупает с достоинством обеспеченного человека, а украдкой, «за занавесочкой» откусывает от общего скудного пирога, порождая этим самым малопочтительные шепоты за спиной.
Уровень жизни номенклатуры теснейшим образом связан с уровнем жизни страны: в убогой, дефицитной экономике ущербно и материальное существование номенклатуры. Оно кажется завидным лишь из окна хрущевской пятиэтажки. И в этом смысле умному, критически мыслящему новому поколению номенклатуры так же по пути с перестройкой, как и основной массе населения. Только вместе с перестройкой экономической и политической системы номенклатура может обрести материальное и нравственное достоинство.
В том или ином обличье, но номенклатура существовала всегда. Наивно предполагать, что перестройка упразднит номенклатуру. Но революция в мышлении, реформа политической системы требуют новых кадров, номенклатуры нового типа. На Западе, во всех демократических цивилизованных странах существует такое понятие, как «политический класс», в котором проходят школу и из которого выдвигаются политические лидеры. В интересах перестройки прекратить делать «фигуру умолчания» вокруг номенклатуры, а спокойно обсудить, какой номенклатуре по пути с перестройкой, а какой нет. Едва ли правовому государству, к которому мы стремимся, потребуются «административные василиски», умеющие взглядом останавливать течение рек. Гражданскому обществу нужна умная гражданская власть, нужен умный, образованный и культурный политический класс, способный на реальное, а не фиктивное лидерство. Нужна революция номенклатуры, адекватная революции в политике.
Концерт для глухой вдовы
Нет, пожалуй, другого такого свойства человеческой природы, которое в ходе веков дало бы такое обилие метаморфоз, как Глупость.
Уже в 1494 году в сатирической поэме «Корабль дураков» немецкий писатель Себастьян Брант насчитал свыше ста видов Глупости. Казалось бы, можно и остановиться. Но лучшие умы верили, что Глупость бесконечна. И Эразм Роттердамский в «Похвале глупости» существенно расширяет коллекцию. При этом Глупость у Эразма всевластна.
