class="p1">Это что же получается, выбора совершенно нет?
Есть! Можно ведь сделать бартер! Я отдам свою почку взамен на почку для Вари. Я бы сделала это тысячу лет назад, но она Варе не подошла! Теперь нужно только найти деньги. Нужно!
Долго уговаривать маму не приходится, но она настаивает, что донором станет она.
— Кого выберут, — заключаю я, чтобы не рисковать, и мы звоним в клинику.
Турецкие доктора велят прислать результаты исследований с официальным переводом на английский. А еще напоминают, что нужно будет пройти все обследования на месте. А это время и деньги.
Ни того, ни другого нет, но соглашаемся на все, уповая на какое-то пока еще не появившееся на горизонте чудо.
Ночь мы с мамой проводим в темноте и полной тишине, разбавляемой лишь хлюпаньем и тихим редким плачем. На утро болит голова от бесконечных тревог.
До смены в баре еще целый день, а из ресторана меня уволили. Значит нужно искать новую работу. Любую. Лишь бы деньга быстро отдавали.
Дожидаюсь рабочего времени и начинаю обзвон помеченных ночью кафе. Одно место совсем близко с домом, а другое как раз рядом с бывшим местом работы. Но там собеседование будет только в четыре часа.
В “Вечерке” с весьма специфичным "вырви глаз" интерьером меня встречает молодая женщина с "инстаграмным" лицом по всем пунктам: накаченные губы, острые скулы и реснички 2д.
Она окидывает надменным взглядом и как-то слишком быстро говорит “Нет”. Притом до обсуждения опыта работы и наличия рекомендаций дело вообще не доходит. Все заканчивается на вопросах “Вы замужем?” и “Дети есть?”.
Жму плечами, сажусь на обшарпанную скамью и продолжаю гуглить вакантные места. На сегодня — ничего. Вот как будто все встали разом и в официантки записались.
Придется ждать 15.00 и идти в вечерок. А до этого попытаться не сойти с ума от тревог и отчаяния. Присаживаюсь на скамейку с облупившейся краской и хочу плакать, но даже на это сил нет. Кажется, что мы с мамой и Варей одни против целого мира, и даже бабушки с дедушкой с нами нет.
Пять лет, как их дом теперь на кладбище по дороге к новому метро. Обычно я прихожу к их могилам, чтобы рассказать о своих успехах, говорю с пустотой, будто они слышат меня, и на сердце становится легче.
Сегодня я иду туда плакать. Искать объятий и утешений, которых никогда уже не получу.
Не так я представляла нашу жизнь…
От мыслей отвлекает чей-то истошный стон. Вижу перед собой старичка, который поскользнувшись на влажной траве, растянулся во весь рост.
— Осторожно. Погодите. Я помогу, — кидаюсь к нему.
На лет этому дедушке лет семьдесят, но выглядит он совсем не так, как обитатели нашего двора. Одет в строгий деловой костюм, пахнет дорогим парфюмом. Белые, жидкие, полностью седые волосы отлично уложены. Щетины совершенно нет. Глаза цвета горького шоколада, как у того незнакомца с лошадью на капоте. И чего он мне вспомнился в такой-то момент? Мало что ли на свете карих глаз?
— Вам куда? Давайте я помогу, — вызываюсь я, а дедушка смотрит на меня так, будто призрака увидел.
Он кивает в сторону могилы моих бабушки и дедушки. Вот только я не помню, чтобы среди их друзей водился кто-то подобный и статусный.
Дедушка все потерял еще задолго до моего рождения. Бабушка только-только вышла за него замуж и была беременной, когда "детище" деда отнял какой-то заклятый враг. Точнее бессовестный и подлый друг, ставший после этого врагом.
Может быть, этот дедушка один из старых партнеров? На подлеца совсем не похож.
— У тебя ее глаза. Васильки, — говорит он. — И сердце у тебя такое же мягкое.
— Вы знали мою бабушку? — уточняю я, его сухие тонкие губы растягиваются в улыбке, а в глазах боль и тоска.
— Знал. И дедушку твоего знал.
Как же хочется с ним подольше поговорить. Это как подарок, посланный бабушкой, но время поджимает. Собеседование. Прощаюсь с Валентином Игоревичем и спешу к метро. Пятка болит, кажется, мозоль натерла старыми балетками.
Точно. Опускаюсь на свободное место в поезде и смотрю на вздувшийся шарик. Хоть бы не лопнул. Пластыря с собой нет.
Дорога до старой работы занимает сорок минут, которые я трачу на то, чтобы проверить, не появились ли еще объявления. И, в конце-концов, просто припадаю затылком к стеклу.
Вот и нужная улица. Где-то здесь должно быть то самое кафе, тысячу раз мимо ходила. Сейчас вот на ту сторону перейду и….
Светофор горит красным, и в память врывается серый Мустанг и его наглый хозяин с этим своим пронзительным взглядом и хищной ухмылкой. Невольно вспоминаю все, что было в больнице. Этот пробирающий до костей взгляд. Дерзкий запах парфюма. Опаляющие прикосновения. Близость.
Я снова вспыхиваю и тут же спешу себя отчитать. Что еще за глупые мысли? Совсем с ума сошла? Мне о работе думать надо, а не о том хаме, который, на минуточку, меня мошенницей считает!
Пора идти. Вон "зеленый" горит. Точно "зеленый!"
Только перехожу на другую сторону, как “старичок” раздается звонком.
— Валерия, добрый день. На собеседование сегодня подходить не нужно. Место больше не вакантно.
Вот. Приплыли.
И что мне теперь прямо здесь зареветь? А раньше предупредить нельзя было?
С трудом сковываю порыв гнева и отчаяния внутри себя. Чем поможет истерика?
— Спасибо, поняла, — отвечаю дамочке, надеясь, что может быть позже мне еще посчастливится туда попасть.
Позже…
А сейчас-то что делать?
Смотрю с тоской на бывшее кафе и не нахожу ничего умнее, как пойти туда и умолять Петровича взять меня обратно. Может быть, он уже и не злится? А даже если злится, не прибьет же. По крайне мере книжку трудовую заберу….
— Нет, — отрезает Петрович. — И не смотри на меня своими жалостливыми глазами. Что я скажу клиенту, если он сюда придет?
— Да он не местный, Петрович, — вступается Светка. — Я его раньше тут не видела. Да и не помнит он. С утра датый был.
— Цыц. Раскудахталась, — шипит на нее босс. Вроде, приличный мужик, а иногда говорит так, что уши закрыть хочется. Потому за глаза и зовем его Петровичем. Хотя, он знает, но против ничего не имеет.
— Ладно, бери тряпку и протирай столы, — брякает он недовольно. А я готова прыгать от счастья. — Еще один косяк, и ноги твоей тут не будет.
— Поняла! — киваю я, хватаю заветную тряпку и бегу исполнять приказ.
Меню, стейшн, простуда. Все привычно. А вот ноги начинают болеть раньше времени. Отекают, и боль в месте, где
