— У тебя шарики за ролики зашли, — сказал Эл. — Такой машины у меня вообще не было.
— Черта с два ее не было, — запинаясь и моргая, сказал старик.
Откинувшись в кресле так, чтобы видеть лицо Эла, Крис Харман бросил на него долгий изучающий взгляд, но ничего не сказал.
Эл поднялся.
— Прошу прощения, — сказал он.
— В чем дело, Эл? — спросил Харман своим утонченным голосом.
— Мне надо в ванную, — сказал Эл.
После паузы Харман тем же тоном сказал:
— Пройдите по коридору. Вторая дверь справа. После картины.
— После Ренуара, — сказал Боб Росс, жуя свою трубку.
— Спасибо, Крис, — сказал Эл, выходя в коридор.
Закрыв и заперев дверь ванной, он по–прежнему слышал старика. Даже здесь, подумал он, расстегивая и спуская брюки и усаживаясь на сиденье унитаза. Голос старика все равно достигал его, перекрывая звуки, производимые им самим.
Долгое время он оставался в ванной, ничего не делая, просто сидя со стиснутыми перед собой руками, сгорбившись, чтобы было удобнее. У него не было ни мыслей, ни осознания времени; голос старика стал размытым, его речь — нечленораздельной.
Стук в дверь заставил его вздрогнуть; он сел прямо.
— Вы долго собираетесь там оставаться? — спросил Харман прямо из–за двери, тихим и резким голосом.
— Не знаю, — сказал Эл. — Знаете же, как это бывает. — Он подождал, но Харман ничего не говорил. Эл вообще не мог бы сказать, по–прежнему ли тот там, прямо за дверью. — Что, здесь всего одна ванная? — сказал он.
— Вам лучше вернуться сюда, — сказал Харман тем же настойчивым, напряженным тоном.
— Почему? — сказал Эл. — Я не собираюсь оспаривать ваш авторитет и суждения в этом предмете, но, Крис, такие дела требуют времени.
Он снова подождал. Харман ничего не сказал. Наконец Эл услышал, что тот удаляется по коридору.
— Эй, Эл! — крикнул старик, так громко, что Эл подпрыгнул. Опять раздался стук в дверь, удары в нее были настолько сильны, что видно было, как она содрогается. На этот раз стучал старик. — Эй! — крикнул он; ручка повернулась и задребезжала. — Слезай с горшка. У нас много дел, дружище. Ты что, засел там на целый день?
— Выйду через минуту, — отозвался Эл, разглядывая кафель душа.
Старик, приблизившись к самой двери, сказал:
— Эл, ты там что, дрочишь?
— Выйду через минуту, — повторил Эл.
Старик отошел. В гостиной возобновилась его болтовня. Потом, спустя какое–то время, воцарилось молчание.
— Слушай, — сказал старик, снова оказавшись у двери в ванную. — Эл, ты меня слышишь?
— Слышу, — сказал он.
— Мы едем обедать в один ресторан, который я хорошо знаю, — сказал старик. — Собираемся заключить нашу сделку там. Так что вылезай, а не то останешься.
— Сейчас выйду, — сказал Эл.
— Мы поедем на «Мерседесе», — сказал старик. — Слышь, Эл. Ты сможешь вести. Крис говорит, он хочет, чтобы ты был за рулем.
— Хорошо, — сказал Эл.
— Ты выходишь?
Эл встал и спустил воду. Старик что–то говорил, но его слова потерялись в реве воды.
Открыв дверь, он обнаружил, что старик так за ней и стоит.
— Не дал мне закончить, — сказал Эл.
Когда они шли по коридору в гостиную, старик взволнованно хлопнул его по спине.
— За твой обед заплачу я, — сказал он. — Угощаю.
— Идет, — сказал Эл.
Харман глянул на него без выражения. Он, пока Эл был в ванной, надел итальянскую черную вязаную спортивную рубашку, слаксы и туфли на каучуковой подошве; он был готов ехать.
— Надеюсь, мы все влезем в «Мерседес», — сказал он, увлекая всех к выходу.
— Если нет, — сказал Эл, — то один из нас сможет следовать сзади в грузовике.
— Это следует счесть шуткой? — спросил Харман.
— Нет, — сказал Эл.
Харман промолчал. Они спустились по короткому лестничному пролету и вошли в гараж, в котором стоял «Мерседес». Харман достал ключи, отпер дверцу и придерживал ее открытой, пока старик забирался внутрь.
— У Эла есть старый «Мармон», — сказал старик, усевшись на черное кожаное сиденье сзади и сложив руки на коленях. — Правда, Эл? Шестнадцать цилиндров.
— В самом деле? — пробормотал Харман, меж тем как он и Росс забирались внутрь. — Вот это, должно быть, машина. Коллекционный экземпляр. Держите. — Он протянул Элу ключи.
— Я не могу вести, — сказал Эл.
— Почему? — спросил Харман медленным, спокойным голосом.
— Права потерял, — сказал Эл.
После паузы заговорил старик:
— Эй, Эл, ты портишь все веселье. Вечно ты вот такой угрюмый и злой как черт. — Он повернулся к Харману: — Он всегда такой. У него зуб на весь мир.
— Вообще–то я прав не терял, — сказал Эл. — Просто неохота вести машину.
— Вот об этом я и толкую, — сказал старик. Он быстро дышал, изо всех сил прижимая руку к пиджаку. Лицо у него было измученное, какое–то приплюснутое, вялое. В голосе чувствовалась боль. — Он внес меня в черный список, потому что я продал свою мастерскую. А он хотел, чтобы я ему помогал до скончания века. — Он прервался, лицо исказила гримаса. — Чтобы чинил ему его развалюхи.
Харман сидел, задумчиво жуя губами. Нельзя было сказать, что он рассержен или растерян; он размышлял, бросил взгляд на старика, затем на Эла, а потом повернулся, открыл дверцу и выбрался наружу.
— Не беда, — сказал он. — Миссис Харман будет рада подать нам ленч. Закончим дело здесь.
С заднего сиденья «Мерседеса» старик сказал напряженным голосом:
— Мне… не хотелось бы доставлять ей беспокойство.
— Мы даже можем заказать обед с доставкой на дом, — сказал Росс, тоже вышедший из машины.
Наконец и старик, крепко ухватившись за дверцу, выбрался наружу. В машине оставался только Эл.
— Да какое тут беспокойство, — сказал он.
— Что? — спросил Харман.
— Я говорю, в этом нет никакого беспокойства. — Эл выбрался из машины. — Я проголодался, — сказал он. — Давайте–ка за дело. Велите ей сварганить что–нибудь вкусненькое.
— Конечно, — сказал старик, тяжело дыша. — Ты для других палец о палец не ударишь, а сам хочешь, чтобы тебе прислуживали. — Он повернулся к Харману: — Не такова ли человеческая природа? Говорю вам, это черт–те что. Этому хмырю надо бы сказать мне спасибо. Уж я точно совсем немного брал с него за аренду стоянки, так выгодно расположенной. Вот почему он так злится: прекрасно знает, что никто не поможет ему с его проблемами лучше, чем я. — Снова входя в дом, он бросил через плечо: — Не знаю, зачем вам вздумалось нанимать такого типа. Это, ясное дело, было ошибкой.
Когда они вошли в столовую, Харман увлек Эла в сторону.
— Эта враждебность между вами, — сказал он. — У меня нет никакого желания вмешиваться в чьи–либо личные дела, но, наверное, было бы лучше, если бы вы мне заранее намекнули. Как вы считаете? Чисто с практической точки зрения.
— Может, и так, — сказал Эл.
— Во всяком случае, вам не следует забывать о том, что он старик. И он давно уже серьезно болен. Не мне, конечно, давать вам советы.
— В этом что–то есть, — сказал Эл.
— Я полагаю хорошим правилом, — сказал Харман, — не смешивать личные дела с бизнесом. Меня поражает, что вы путаете их друг с другом в ущерб нам всем. Теперь давайте постараемся вернуться к цивилизованным отношениям, а впредь…
— Это бесполезно, Крис, — сказал Эл.
После паузы Харман сказал:
— Что это значит?
— Шутки кончились, — сказал Эл.
Харман долго и пристально его разглядывал. Рядом появился Росс, но Харман отослал его взмахом руки. Старик в дальнем конце столовой болтал с миссис Харман о еде; его голос разносился по всему помещению. Он, казалось, почти восстановил свои силы.
— Это мы организовали тот звонок, — сказал Эл.
— Какой звонок? — спросил Харман. Его лоб стал белым как мел.
У него на нем ни волоска, заметил Эл; лоб у Хармана был абсолютно гладким, словно отполированным, и блестел.
— Миллер, — сказал Харман, — знаете, что я начинаю о вас думать? Что вы брехун собачий. Мне надо было быть с вами настороже с самого начала. Вы все время брешете. — Он не казался особо обеспокоенным; голос хорошо его слушался.
— Цветной парень, который звонил вам, спросил о пластинке «Маленькая Ева», — продолжал Эл. — Не так ли?
Голова Хармана поднялась и опустилась.
— Вы в ответ, — сказал Эл, — предложили ему купить какое–то количество экземпляров. Но это нас не одурачило. На это, Крис, ушло много времени, но в конце концов у нас все получилось.
— Что получилось? — спросил Харман.
— Мы пробрались внутрь, — сказал Эл. — Проникли в вашу организацию. Вы были правы. Теперь мы здесь. — Он сделал паузу. — Не так ли, Крис?
Глаза Хармана по–прежнему ничего не выражали. Как будто, подумал Эл, он его не слышал. Не слышал ни единого его слова.
