ликование не может быть большим, чем та спонтанная любовь друга, которую мы видим. И мы полностью разделяем подобную радость, потому что чувствуем благородную и искреннюю дружбу в твоём сердце.
Трогательная незабываемая сцена завершилась дружескими братскими объятиями.
14
Необычный эпизод
Проникнув в комнату, где отдыхала Маргарита, мы нашли там двух гипнотизёров, которые вовсю работали, ожидая нас.
Губио тяжело посмотрел на Сальданью и спросил его спокойным тоном:
— Друг мой, вот и наступил мой черёд спрашивать. Может, я слишком поздно обратился к тебе по поводу той цели, которая держит меня здесь.
И, выказывая огромное потрясение в голосе, он объяснил:
— Сальданья, эта больная женщина — моя сердечная дочь из других времён. Я отношусь к ней с той нежностью, с какой ты ухаживал за Хорхе, защищая его всеми доступными тебе силами. Я знаю, что борьба наложила на тебя колючие шипы, проросшие в твоём сердце, но ты всё же сохранил чувства отца. Неужели я не заслуживаю твоей симпатии и помощи? Мы все — братья в преданности к детям, мы — соратники в одной и той же борьбе.
И тут я увидел, как стала разворачиваться очень трогательная сцена, которая ещё несколькими минутами ранее показалась бы мне невероятной.
Преследователь больной посмотрел на Инструктора взглядом кающегося сына. В его глазах, ранее холодных и бесстрастных, появились крупные слёзы. Он, казалось, не мог ответить из-за эмоций, перехвативших его горло; но Губио, по- братски взяв его за руки, добавил:
— Мы переживаем возвышенные часы труда, понимания и прощения. Не хочешь ли простить тех, кто нанёс тебе раны, освободив, наконец, ту, которая так дорога моему духу? В мире всегда приходит момент, когда мы осознаём свои ошибки. Наша душа купается в очистительном источнике обновительного плача, и мы забываем всё зло, чтобы оценить всё добро. В своё время я тоже преследовал и унижал. Я не верил в добрые дела, которые создавались не моими руками. Я считал себя непобедимым господином, хотя был несчастен и неразумен. Я считал своими врагами всех тех, кто не понимал моих опасных капризов и не хвалил моего безумия. Я испытывал дьявольское удовольствие, когда противник просил милости у моей гордыни, и любил практиковать унижающее милосердие человека, не знакомого с иной точкой зрения. Но жизнь, пробивающая пути в камне, используя каплю воды, перекроила моё сердце острым лезвием минут, медленно преобразуя меня, и во мне, в конце концов, деспот умер. Титул брата сегодня — единственное, чем я действительно могу гордиться. Признайся, Сальданья, друг мой, что и в твоём разуме потухла ненависть; и скажи, могу ли я рассчитывать на благословенную помощь твоих рук?
У нас с Элои глаза заволокло горячим туманом слёз от этой трогательной и неожиданной откровенности.
Сальданья вытер глаза, смиренно взглянул на своего собеседника и растрогал нас следующими словами:
— Никто ещё не говорил так со мной… Твои словаосвящены божественной силой, которую я не знаю, потому что они долетели до моих ушей, когда я и так уже был в замешательстве от твоих убедительных действий. Делай со мной, что пожелаешь. Этой ночью ты усыновил, словно детей в сердце, всех родителей, в памяти которых я ещё жив. Ты поддержал моего безумного сына, помог моей галлюцинирующей жене, ты защитил мою несчастную невестку, ты помог моей беззащитной внучке и ты излечил тех, кто без причины тревожил меня… Неужели я мог бы не соединить свои руки с твоими в деле спасения этой бедной женщины, которую ты любишь, как дочь? Даже если она била меня тысячу раз, после того добра, что ты совершил для меня, твоя просьба выкупила её в моих глазах…
И пытаясь сдержать слёзы огромным усилием воли, которые свободно потекли по лицу, бывший преследователь продолжил с выражением глубокого уважения:
— Всемогущий Дух и добрый друг, ты пришёл мне на помощь, когда я находился в состоянии погасшего служителя, чтобы разбудить свои силы, застывшие во льду мести, и я готов служить тебе! С этого момента я в твоём распоряжении!
— Мы всегда в распоряжении Иисуса! — просто поправил Губио.
И порывисто взяв его за руку, он отвёл его в соседнюю комнатку, чтобы организовать эффективный и быстрый план действий.
И только в этот момент я вспомнил, что здесь с нами находятся два гипнотизёра, активно работавших возле отдыхавшей супружеской пары. Один из них проявлял тревогу и казался абсолютно понимающим; он заметил, что происходит что-то необычное. Но, возможно, соблюдая дисциплину, он не решался обратиться к нам. Другой же не выказывал ни малейших эмоций. Он продолжал мысленно отсутствовать в драме, которую мы пережили. Он походил на служебный автомат, и меня более всего поразило бесстрастие в его взгляде.
Прошло несколько тяжёлых минут, когда Губио и Сальданья вернулись в комнату.
Бывший одержатель Маргариты казался преображённым, почти солидным. По его внешнему виду можно было видеть его внутреннее изменение.
Он явно установил новую программу борьбы в компании нашего руководителя, потому что пригласил самого понятливого гипнотизёра из двоих на частную беседу.
Разговор происходил рядом со мной.
— Леонсио, — с энтузиазмом сказал Сальданья, — наш план изменился, и я рассчитываю на твою помощь.
— А что случилось? — с любопытством спросил тот.
— Большое событие.
И, преображённый, продолжил:
— У нас здесь находится маг божественного света.
И в нескольких словах описал успех ночи в трогательном изложении, закончив вопросом:
— Можем ли мы рассчитывать на тебя?
— Конечно, — ответил спутник, — ваши друзья — это мои друзья, несмотря на риск предприятия.
И, указав глазами на второго магнетизёра, который продолжал свою работу возле Маргариты, задействованный в автоматической службе, он заметил:
— Всё же надо быть очень осторожным с Гаспаром, который не станет поддерживать наш план.
— Не волнуйся, — объяснил ему осторожный Сальданья, — мы сделаем всё, что нужно.
Странный отблеск промелькнул во взгляде Леонсио, и, обращаясь к бывшему руководителю мучений, он произнёс умоляющим тоном:
— Послушай! Тебе известна моя проблема. Так как маг тебе уже помог, не могу ли я, в свою очередь, получить от него какою- нибудь помощь? У меня на Земле осталась соблазнённая жена и сын, приговорённый к смерти.
Он придал голосу незабываемую интонацию, когда заметил:
— Сальданья, тебе хорошо известно, что я преступник. Но я ещё и отец… Если бы я мог освободить своего мальчика от возмущения и могилы, пока ещё есть время, я бы считал себя очень счастливым. Ты же знаешь, что приговорённый не желает своей судьбы своему отпрыску!
После такого горестного призыва Сальданья не колебался:
— Хорошо, — сказал он, слегка
