Орлов согласился на взятку и возьму эти деньги. А после, хоть голову снимай. Да она простит. Она добрая-предобрая.
И Борщёв улыбнулся при мысли, что он взвалит такую нелепость на голову Орлова.
Молодые люди долго, часа три пробеседовали, сидя чинно на диване, и обсудили всякую мелочь, взвесили малейшее непредвиденное обстоятельство, могущее явиться помехой. Наконец, переговорив всё — замолчали на минуту и прислушались, вдруг будто вспомнив об окружающем мире. Всё было тихо в доме.
— Да, думалось ли мне, когда я, бывало, сиживал у тебя здесь, — сказал Борщёв, — что мне придётся красться к тебе сюда же ночью, как вору или как чужому человеку.
— Я об этом тоже думала!
— А теперь что вышло? Бежать из дому тебе, тайком венчаться... Ведь это самокрутка!
— Что?
— Так называют венчанье без благословения родителей, без сватовства, без девичника и празднеств, без гостей... Самокрутка...
— Сами любящиеся крутят? — улыбнулась княжна. — Что ж, это лучше. Да и меньше греха пред Богом, чем то, что батюшка мне пообещал. Скрутить верёвкой и силком венчать с сенатором. То была бы тоже самокрутка с дочерью. И лихая, грешная. И помни, Борис! Помни!! вдруг прибавила княжна, сверкнув глазами, — если наше дело пропадёт, если мы повенчаемся и нас развенчают, а меня силой: отдадут за Каменского — я уйду, и к тебе приду. Через неделю, чрез месяц ли, чрез год ли — но приду. И ты меня, чужую жену — не гони. Прогонишь, я у тебя на пороге покончу с собой!
— Я его убью тогда!.. — воскликнул Борис.
— Нет. Злого ничего никому делать не надо. Надо себя спасать. Надо от себя зло людское отгонять... Если нас разведут и заключат в монастырь, — мы уйдём и убежим с Солёнушкой в Крым! Ты поступишь к хану на службу. Мы перейдём в веру моей матушки.
— Что ты, Анюта!
— Что? Не можешь?.. Не хочешь для меня?..
— Зачем об этом толковать. И без Крыма есть куда уйти. За Кубань, к казакам. Они православные. Да что об этом?.. Лишь бы повенчаться. А там видно будет!
— Нет, Борис. Этак нельзя. Я выйду тайком из этого дома под венец с тобой, только после того, что ты мне дашь клятву не робеть ничего, не уступать никому. Ты поклянёшься мне, что если нас разведут, развенчают, заключат в монастыри — то мы опять, когда бы то ни было, бежим вместе в Крым. Там нас никто не достанет. Без такой клятвы, я не двинусь из дому.
— И пойдёшь за сенатора замуж? — укоризненно сказал Борис.
— Нет. Избави Боже! Я покончу с собой. Это не мудрёное дело. Я уж думала и знаю, как покончить, если ты меня бросишь.
— Господь с тобой! Мне без тебя не жить. Я на всё... на всё пойду. Ей Богу! — воскликнул Борис, — вдруг обняв Анюту и страстно целуя её слегка побледневшее лицо. Умереть мне самой страшной смертью, коли я тебя уступлю кому-либо или разлюблю! — шепнул он ей восторженно.
— Ну, всё сказано и решено! Теперь надо всё делать, надо действовать! — заговорила княжна после долгого молчания в объятиях своего милого суженого. — Тебе пора... Чрез час пожалуй рассветать начнёт.
Борис как бы пришёл в себя.
— Завтра... т.е. сегодня в полдень, — заговорил он, — я буду у вас. У матушки деньги буду просить для Орлова. Ну, прощай, дорогая!
Через несколько минут Борщёв был уже на тёмной и крутой лестнице.
— Долго же вы! — пробурчал Ахмет в темноте. — Я чуть не задремал. Ну что же!
— Что?
— Убежите с княжной?
— Вестимо.
XXIX
Солёнушка тотчас явилась к Анюте. Княжна, несмотря на её просьбы, не раздеваясь бросилась в постель и скоро заснула, но спала тревожным сном, просыпаясь и разговаривая в забытьи.
Рано утром та же Солёнушка разбудила своё дитятко.
Княжна чрез силу открыла глаза. Мамка стояла озабоченная и лицо её было даже мрачно.
— Вас князь спрашивает. Князь зовёт к себе, — повторяла она.
Анюта не сразу пришла в себя, не сразу поняла слова мамки.
— Батюшка?
— Да. Зовёт. Прислал Феофана. Просил пожаловать сейчас.
Княжна села на кровати.
— Узнал, что Борис был ночью?.. — выговорила она бесстрастно и ни мало не смущаясь.
— Нет! Что вы! Как можно! А у них был сейчас, приезжал энтот шайтан-сенатор.
— Так чего же ты тревожится? Вишь, лицо какое сделала.
— Боюся, что они крутить хотят. Мы не успеем ничего надумать.
— Пустое, Солёнушка. Тайком венчаются в три дня. А по благословенью родителя надо месяц, два, три... Приданое, девичники, обеды да ужины, да всякое такое... Скажи, сейчас прийду... Одеваюсь.
— Что вы, как можно. Об эту пору вы всегда одеты бываете. Ведь уже скоро и полдень.
Княжна оправилась, отёрла себе лицо холодным полотенцем и подошла к зеркалу.
— Фу, какая раскрасавица! — воскликнула она, глядя на себя. — Мертвец с того свету!
Действительно, от бессонной ночи, волненья и тревог — да ещё не успев отдохнуть вполне — Анюта была сильно бледна, а глаза, слегка впалые, лихорадочно горели.
Однако чрез полчаса она вошла в кабинет отца.
Сенатор вежливо раскланялся и пытливо уставился глазами в её лицо, поразившее его. Князь, конечно, тоже сразу увидел перемену в лице дочери и заботливо, почти тревожно оглядел её. В глазах его и в выраженьи лица сказалось столько боязни, даже испуга, столько любви к дочери, что княжна невольно и тяжело вздохнула.
"Любить — любишь, а загубить не жаль", — подумалось ей.
Князь кротко и будто стараясь чрез силу быть холодным и резким, объявил дочери, что сенатор желает с ней переговорить наедине. Сказав это, Артамон Алексеевич тотчас же вышел.
Княжна села и не поднимала глаз на Каменского, не двигаясь, как бы приготовилась слушать. Лёгкий, едва видимый румянец заиграл на её бледных щеках. Гнев подступал к сердцу, подступал к горлу и давил его.
"Нет, уж я тебя удивлю! — думала княжна. — Ни от одной московской барышни во веки веков никто не слыхал и никогда не услышит того, что ты от меня, крымки, сейчас услышишь"...
— Я хотел, княжна, побеседовать с вами... — вежливо начал Камыш-Каменский, несколько смущаясь и дрогнувшим голосом... — Мне надо... Нам обоим равно
