А то, что на полу, сильно смахивало на след, оставленный завернутым в плащ человеческим телом. Тело пролежало так долго, что пол покрылся темной и пушистой пылью, но когда человек встал – оставил после себя светлое пятно. Вот только следов не оставил – как будто не ушел, а растаял вместе с плащом.
– Вот он, – тихо сказала Буи. – Я их всех любила, не разделяя на одного и другого, а оставила себе только этого, вот он-то и стал настоящим, единственным… Он того стоит, ты уж поверь, у него дар, какой бывает раз в сто лет… Только тише, не разбуди…
И она, опустившись на колени, запела по-детски ломким и чистым голоском:
– Спи-усни, спи-засыпай,Спи, не бойся ничего,Ибо я с тобою – люб мнеСын О'Дубне,Диармайд.Спи спокойно, я с тобою,Я укрою,Стройный муж.Я храню твой сон походный,БлагородныйДиармайд.Нет меча в твоей руке —НалегкеУшел, свободный.Я храню твой сон походный,БлагородныйДиармайд.Дух – как отблеск на клинкеВдалеке,В стране бесплодной.Я храню твой сон походный,БлагородныйДиармайд.
Допев, она сделала знаки пальцами над светлым пятном – очевидно, там, где, по ее разумению, была голова.
– Тише, тише… Довольно и того, что с тобой было…
И тут же за окном прокричали два птичьих голоса. И еще – ровный гул, которого Дара не замечала, слушая песню, вдруг сделался явственным и тревожным.
– Что это? – спросила Дара.
– А ты выгляни! – велела Буи.
Дара подошла к окошку, встала на скамью, высунулась – и в страхе соскочила.
– Буи, там же вода! Нас затопило!
И верно – море, неведомо откуда взявшись, подступило к башне со всех сторон, волны ударяли в нижний край дыры, заменявшей дверь. Вода была пронзительно-синей, такой синевы, что не низкое небо в ней отразилось – а она кинула огромный отблеск на небо.
Птицы парами носились над водой и орали, то ли от ужаса, то ли от восторга. Словно сцепившись кончиками крыльев, они кидались вниз, грудью – на гребень волны, и взмывали вверх, туда, откуда шел свет. Это не было солнцем, это было просто потоком света без всякого источника, и птицы купались в нем, кувыркались, а потом опять устремлялись к воде. Тут только Дара заметила, что это птицы разных пород – воронов она увидела первыми, еще перед окном мельтешили два тетерева, две сороки, а прочих она, горожанка, и не могла признать.
– Это море, – сказала Буи. – Море пришло за Диармайдом! Но – тише, как бы не разбудить его…
И вновь она запела, проводя руками по воздуху, словно оглаживая незримое тело:
– Спи! Несет тебя твой сон —Долог онВ ночи холодной.Я храню твой сон походный,БлагородныйДиармайд.
Словно отвечая на песню, вода поднялась еще выше и, видимо, залила пол в нижнем ярусе башни.
– Да мы же утонем тут! – возмутилась Дара.
– Не-ет, море не тронет Диармайда, море любит Диармайда, рядом с ним я в безопасности! И на мне ведь синий плащ! Но оно этого не понимает! А мне приятно его дразнить! И всегда, когда я пою эту песню, к башне подступает синее-синее море! – торжествующе воскликнула старуха Буи. – Всегда! Оно хочет поглотить меня вместе с башней, потому что тогда оно сможет добраться наконец до моего любовника! Но я его дразню, я дразню его, я прекращаю петь, и оно опять уходит, а потом запеваю – и оно приходит! Оно не получит Диармайда! Когда я пою – ему кажется, будто оно знает, где странствует дух Диармайда, ему кажется, будто оно может взять его тело и с телом в объятиях устремиться по следу и найти его! А я не пущу, я не пущу, я вовремя замолчу!
– Тише, ты разбудишь его, – предостерегла Дара.
Буи опомнилась и зажала себе рот рукой.
– Ты права, ты права… Я чуть не разбудила его… Молчу, молчу, и пусть море убирается прочь…
Дара спрыгнула со скамьи. Возможно, море было мнимым, о таких проказах Другого Мира Эмер предупредила ее. Настоящие кони сидов – и призрачные кабаны, на которых шла охота, настоящий хлеб и призрачное вино, не дающее похмелья, все тут смешалось, и не так уж много было жизни в Другом Мире, только та, которую взяли с собой, а прочее, рожденное воображением и желанием видеть и ощущать, сохраняло вид, цвет, плотность лишь пока жило желание.
Но для чего старой Буи потребовалось не более не менее как море?
И тот, кого она считает любовником, – тоже призрак, иллюзия, мнимость? Почему же тогда он не имеет ни лица, ни тела, а представляется пятном света на полу? Может быть, человеческий образ виден только Буи? А как же тогда быть с морем? Море-то Дара видела вполне отчетливо!
Что тут – от воображения и воспоминаний, а что – подлинный Другой Мир?
– Диармайд?… – Дара наконец-то задумалась о светлом пятне. Так в древности звали многих воинов, а об одном, пылком и несчастном любовнике, было даже сложено предание.
– Диармайд. Последний из хранивших верность древним богам королей. Великую тяжесть нес он, тяжесть долга и тяжесть дара, и когда он остался один, его забрали к себе сиды, – прошептала старая Буи. – Все думали, что он погиб в битве, но сида прискакала к нему на лучшем из коней, вынесла его, и жил он с ней в зеленом холме, снова молодой, и любил ее, и пил их колдовское пиво, что не иссякает в бочке, и ел мясо кабана, который каждое утро воскресает заново… Это плохая еда, туман не насыщает…
– Ты говоришь о короле? – шепотом же спросила Дара.
– А ты знаешь древних королей? Черным был день, когда сида забрала его в зеленый холм, но втройне черным – когда сиды решили покинуть свой край и навеки уйти в Другой Мир. Не было им больше жизни в зеленых холмах. Они даже не знали, насколько он им нужен, а объяснить было невозможно. Но не все, не все! Кто знал – тот остался…
Буи значительно подняла палец.
– Кто же с ним остался? – видя, что Буи ждет вопроса, спросила Дара.
– Кто? Нетрудно ответить!
Но ответ, очевидно, представлял какую-то трудность, потому что старуха крепко поскребла в затылке, а потом сжала щеки ладонями.
– Это не ты, матушка Буи?
Старуха вздохнула.
– Так кто же с ним остался?
– Нетрудно ответить…
И она, все еще сжимая щеки, произнесла слова, каждое из которых требовало усилий и знаний для понимания, совершенно не беспокоясь, под силу ли это Даре.
– Идущая в долину времени,на гору юности,в погоню за годами,в свиту короля,в обитель праха,между свечой и пламенем,между битвой и ее ужасом,к могучим мужам Тары…
Она замолчала и стояла на коленях, закрыв глаза и раскачиваясь. Дара не знала, как быть. Гул за окном стал тише – море удалялось прочь, не получив заветной добычи, но готовое вновь и вновь приходить за ней. Вскрикнули птицы, старая Буи повернулась к окну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
